*о важном

14.03.2021 в 02:51

Пишет  Мели-Су:

13.03.2021 в 22:02

Пишет  TsissiBlack:

Дада, надо!

13.03.2021 в 21:58

Пишет  Jasherk:

13.03.2021 в 19:21

Пишет  Ms. Ada:

Все очень серьезно!

13.03.2021 в 16:36

Пишет  Йорингель:

Моё желание серьёзнее некуда

12.03.2021 в 21:43

Пишет  AlyonaSL:

А давайте я тоже попробую

12.03.2021 в 14:14

Пишет  Чудо и Сейя:

11.03.2021 в 21:52

Пишет  Нему-идиотка:

а вдруг?)

11.03.2021 в 19:11

Пишет  Касиопея:

ну разве не прелесть:

Устроим сеанс коллективного счастья?
Постишь птичку к себе , Загадываешь желание и оно к концу месяца сбудется. Так как птичка серьезная, желание тоже не должно быть легкомысленным

---

*о творчестве

Утро

По спине Джека прошлась ладонь, ласково погладила вдоль позвоночника, очертила пальцем каждый позвонок и замерла на пояснице.

Дурацкое, какое-то нереальное ощущение счастья затопило с головой. Захотелось зарыться лицом в подушку, по-кошачьи выгнуть спину и длить-длить-длить эту неспешную ласку, чувство принадлежности кому-то правильному, надёжному. Но сон не желал отпускать, наваливалась на плечи с новой силой, утягивая куда-то в темную пучину.

Второй раз Джек открыл глаза, когда солнце уже вовсю хозяйствовало в его спальне, раскрашивая стены во все оттенки золотого, загоняя упрямые тени куда-то под кровать и в самые дальние углы открытой гардеробной. В пентхаусе было тихо. Никто не ходил, стирая пыль с бесконечных полок, не звенел вчерашними бутылками, напоминая о том, что пора бы браться за ум.

Перекатившись на спину, Джек замер.

Ладонь на спине. Чьи-то мозолистые пальцы, обводящие позвонок за позвонком. А до этого губы, жар дыхания около уха, горьковатый запах одеколона, сильные руки, широкие плечи и голос.

— Где же ты так набрался, птенчик?

Он набрался?

Действительно, было такое.

Холодные, снова безучастные глаза отца, словно мертвые. Рвущие сердце слова и холодные пальцы, сжимающие подбородок.

Джек пил. Некрасиво, в одиночестве, на ступенях чьего-то дома. Прямо из горла глушил виски, обжигался его ледяной горечью, но снова делал глоток за глотком. Надеясь даже не напиться вусмерть, а сразу утопиться, чтобы хоть так соответствовать ожиданиям родного отца. Ведь он бестолочь, бесполезный прожигатель жизни и родительских денег, глупый мальчишка, отчего-то возомнивший себя командиром. Ведь он… он… он…

В спину больно упиралось ребро ступени. В глаза словно песка сыпанули. Горло першило горьким рыданием никому не нужного человека. Ладонь холодила бутылка, и этот стылый холод медленно, но упорно полз под кожей, выстужая последнее тепло, надеясь дотянуться до сердца, чтобы сковать и его, заключить в крепкий панцирь.

Но откуда тогда тот голос, запах, дыхание? Чьи прикосновения снились так тепло и уютно?

Поднявшись, Джек заметил свою одежду на кресле. Не брошенную небрежной рукой, а аккуратно сложенную стопкой. На столике рядом с постелью нашелся стакан воды, рядом салфетка с белой шайбой обезболивающего. Но голова не болела, да и тело отдохнуло, так не случалось отдыхать с самого детства.

Но кто?

Быстро приняв душ, побрившись и почистив зубы, Джек поймал себя на том, что прислушивается к уютной тишине вокруг, надеясь всё-таки вычленить чужое присутствие, но никого так и не обнаружил.

О чужом присутствии говорили только его собственные воспоминания, но им веры не было совершенно.

Они упрямо утверждали, что и отец его когда-то любил, и матери было не все равно, что происходит с сыном, и сестра нет-нет да заглядывала к нему в комнату, чтобы поделиться последними новостями, узнать, как у него дела в Академии, или просто тихонечко посидеть рядом, слушая, как он ей читает. Разве такое когда-то было? С ним? В этой ли жизни?

Стакан и таблетка на столике у кровати? Но и этому могло быть вполне обыденное объяснение. Кто-то из приходящей прислуги пожалел пьяного опального принца и решил позаботиться хотя бы о его пробуждении.

Может, что-то ещё?

Но ни в спальне, ни в других комнатах, ни внизу не было и намёка на того, кто с лёгкостью поднял его со ступеней, прижал к себе, согревая. Кто аккуратно усадил его, почти бесчувственного, в машину, а потом так же бережно из неё вынул, донес до лифта, до пентхауса, до спальни. Раздел и уложил в постель. Кто молча восхищался, пока сидел рядом в том самом кресле, а потом всё же коснулся спины, удостоверившись, что принц крепко спит.

Все вещи были на своих местах. Ничего не пропало, не было сдвинуто в сторону. Идеальный, почти больничный порядок, но за это спасибо прислуге и самому Джеку, не привыкшему гадить там, где живёт.

Спустившись вниз, Джек напился прямо из-под крана, почему-то прикасаться к тому стакану с водой не хотелось, хотя он отчего-то знал, что там даже отпечатков пальцев не найдётся. Неизвестный старался не оставлять следов своего пребывания. Оттого Джек не стал искать камеры, поставленные Томасиной, и пытаться смотреть записи с них, не стал звонить вниз. Бесполезно. Этот кто-то мог спокойно свернуть ему шею и искать было бы некого.

Да и стоило ли искать?

Джек усмехнулся, потёр шею там, где прикасалась чужая ладонь.

В руках этого человека была его жизнь, и он не стал её забирать, не стал требовать ни почестей, ни благодарности. Просто исчез в предрассветных сумерках, навсегда отпечатавшись в памяти Джека как что-то хорошее.

Пусть тогда всё так и остаётся. Единственное светлое воспоминание, подаренное незнакомцем без лица и имени.

Король и его постоянные упрёки, холодная вежливость матери, сочувствие на лицах штабных генералов, мерзкое раболепие советников больше не трогали, не бередили сердце, словно бы окружённое теплым коконом. Джек улыбался каждому, кто возникал перед ним, внимательно слушал, кивал, соглашаясь, или дёргал подбородком в негодовании, но рука не тянулась к рюмке, душа не рвалась упасть в случайные объятия безымянных любовников, чтобы хоть на мгновение согреться, кому-то что-то доказать.

У Джека было его теплое утро. То самое, наполненное солнечным светом, воспоминанием о прикосновениях и горьковатым запахом одеколона, пойманным в один момент исчезающим за поворотом шлейфом снова. У него были искорки в жёлтых глазах нового водителя, морщинки в уголках его губ и уверенность, что этот человек всегда привезёт его домой, что бы ни произошло и в какие бы неприятности Джек не влип. У них была одна на двоих тайна и мечта.

---

*о творчестве

Никто не выжил

Они не были вместе, когда все началось, только здоровались, сталкиваясь на лестнице, пару раз пили пиво в общей компании, обсуждая очередной проигрыш Лейкерс. Они не собирались даже начинать общаться, слишком разными казались друг другу. Хороший парень Баки Барнс, душа компании, весельчак, надежда и опора своих красиво стареющих родителей, любимый брат целого выводка одинаковых на лица сестер, и Брок, тот, о ком обычно говорят «плохая компания», с кем обычно родители и общаться-то запрещают, что уж говорить о чем-то другом. Байкер с татуировкой «1%» на шее, чуть ниже левого уха. Да, постарел и чутка остепенился, но мнения ни о властях, ни о «хороших мальчиках», типа сынка Барнсов, не изменил и менять не собирался. Вот только судьба никогда и никого не спрашивала, как распорядиться их жизнями.

Конец света застал их на очередном мальчишнике аж в Лас-Вегасе. И выбираться пришлось вместе. Так как и Броку, и Баки очень нужно было попасть обратно в город. У одного там были родители и сестры, а у второго — приличная коллекция не совсем легального оружия, любимый байк и запас сигарет на год вперёд.

Поначалу получалось так себе. Не собачиться по поводу и без не выходило, нервы сдавали у обоих, но потихоньку притирались.

Брок учился не закатывать глаза из-за странной наивности своего напарника по несчастью, открытости этому миру, желания помочь всем и вся. А Баки… черт его знает, чему тот учился, но после недели, что им пришлось просидеть запертыми на чердаке какого-то полусгнившего дома, он перестал так критически относиться ко всем предложениям Брока. По крайней мере, больше не просил не бить витрины магазинов, если не получалось проникнуть через дверь.

Странный вирус изменил и мир, и людей за считанные дни. Кто-то умер по непонятной причине, просто не проснувшись тем злосчастным утром, другие проснулись, но уже не собой.

— Это вода! Это все чертова вода! — уверял один сумасшедший, которого им «посчастливилось» спасти от десятка мертвяков. — Правительство что-то подмешивало в воду, вот и…

Что именно «и», Брока не сильно интересовало. Не верил он в теории всемирного заговора, не искал причин случившегося, а старался банально не сдохнуть. Искал ту самую воду, на которую всё списывал безумный старик, добывал еду, благо магазинов оказалось намного больше, чем выживших и не обратившихся людей, и спасал вполне себе симпатичную задницу Баки.

Хорошо хоть им сразу удалось договориться, что все, кто кидается на них с желанием сожрать, убить или обокрасть — враги и жалеть их не имеет смысла. Хотя Брок честно ожидал от своего спутника чего-то типа странноватых лозунгов парочки то ли недохиппи, то ли полностью прокуривших мозги идиотов, вещавших на одной из местных частот маленького городка под Рочестером о том, что зомби тоже люди и заслуживают права жить. «Ведь нас и так мало осталось, братья».


Брок с Баки тогда переглянулись и синхронно сошлись во мнении, что вот с этими представителями выживших знакомиться не хотят совершенно.

Быстро передвигаться не получалось. Мир накренился в какую-то непонятную сторону и вместе с людьми, казалось, откатился в какое-то чертово темное средневековье, потому что что машины, что электроприборы работать отказывались категорически. Из средств передвижения остались только лошади, велосипеды да самокаты. Брок лошадей не любил, они относились к нему ничуть не теплее, а Баки не умел ездить на велосипеде, чем веселил почти всю дорогу, и учиться не хотел категорически, утверждая, что его вестибулярный аппарат и так вырабатывает свой максимум. А двухколёсный транспорт от лукавого.

Брок ржал и не спорил.

А потому шли медленно. Баки к родителям, а Брок просто шел, чтобы не останавливаться. Ведь все равно мотоцикл не завести, а того оружия, что он успел добыть по дороге, хватить должно надолго. Да и этого дурилку не бросишь же на половине пути, хотя в голове Брока нет-нет да мелькала мысль занять одну из пустующих ферм и обустроить ее для нормальной жизни, но сначала нужно было довести Баки.

— Слушай, а может, мы уже умерли, как все те, кто не проснулся? — как-то тихо спросил тот, зябко закутавшись в спальник.

— Тогда это, по-твоему, такой ад у нас? — хмыкнул в ответ Брок, подкинул в костер пару штакетин и протянул руки к огню. — На двоих?

— Может, так, а может…

Он замолчал, только уткнулся носом в колени. Броку было жаль его, но успокаивать или дарить надежду там, где её не было, он не умел. Они оба прекрасно понимали, что, скорее всего, Баки никто уже не ждёт. И если его родные не погибли или не стали ходячими мертвецами, то они тоже где-то прячутся, как и другие вменяемые люди, и пробуют как-то жить с теми условиями, что им предоставляет новый мир. Понимать понимали, но все равно шли.

Иногда случалось так, что живых мертвецов они не видели по нескольку дней, а потом случалось сидеть на радиовышке пару дней, придумывая способ спуститься, не став ужином столпившихся внизу уродов.

— Тридцать восемь! — гордо заявил Баки, взмахнув в последний раз тяжёлым мачете.

— Девяносто два, — покивал Брок и поудобнее перехватил свой любимый нож, почти точную копию того, что пылится скорее всего до сих пор в его квартире.

Иногда спокойно шли, а иногда… иногда приходилось спасаться бегством.

***
— Блядь-блядь-блядь, — зажмурившись, зачастил Баки, прижал ладонь к груди, стараясь унять кровь. — Быть не может! Только не со мной! Только не так!

Брок, отбросив рюкзак в сторону, подпёр дверь плечом, судорожно огляделся по сторонам в поисках того, чем можно было забаррикадироваться.

— Барнс, где ты ходишь? — зашипел он, стараясь сильно не шуметь.

А когда помощи не последовало, только едва слышный мат из темноты, испугался. Неужто… да нет… не могло такого быть.

Удары сыпались на дверь все реже и реже. Там, на улице, кто-то стонал, надрывно, страшно. В вечернем сумраке невозможно было понять, скольких они с Баки привлекли своей неосторожностью, но сейчас не это было главное.

Кое-как придвинув к довольно-таки крепкой двери тяжёлый шкаф, по крайней мере, на ощупь деревянная махина, которой Брок подпёр единственную преграду на пути зомби, казалась именно шкафом, он принялся слепо шарить перед собой, стараясь добраться до рюкзака и зажигалки в нем или на худой конец спичек.

— Блядь, сука, Барнс, где ты там? — тихо позвал Брок, но в ответ слышал лишь сдавленные всхлипы.

И это пугало намного сильнее толпы мертвяков за дверью. Каким бы не приспособленным к такой жизни Баки Барнс ни был, но моральных сил ему было не занимать. Брок прекрасно понимал, что если бы ни этот мальчишка и его миссия по возвращению домой, то, скорее все, он бы банально допился бы до алкогольной комы, запершись в какой-нибудь баре с парочкой таких же забулдыг, как и он сам, выживших только потому, что у судьбы слишком дрянное чувство юмора.

— Баки! — вновь попытал удачу Брок.

И снова ему никто не ответил.

Рюкзак нашелся с третьей попытки, зажигалка на его дне — со второй, а самого Баки Брок нашел почти сразу в следующей же комнате, на полу в самом дальнем углу.

— Ты чего тут спрятался? Вроде ж пуганый уже, — ворчливо буркнул Брок, освещая мерцающим светом скрючившегося у стены человека.

— Меня укусили… Брок… меня… уку… укусили…

Горло сдавило. Брок стиснул зубы, чтобы не застонать от бессилия, от обиды на этот чертов мир, на судьбу, на самого себя, что не доглядел, позволил случиться непоправимому.

— Убей меня, — вскинув на него черные в неярком свете пламени зажигалки глаза, взмолился Баки. — Убей! Я не хочу как они!

И Брок не хотел. Только не он, не Баки. Наивный, сердечный и такой добрый ко всем, он не должен был… не должен. Но на кровоточащей ладони не хватало приличного куска мяса и они оба знали, что вариантов-то других нет.

— Убей.

Ладони вспотели, Брок потянулся к брошенному на пол мачете, стараясь не глядеть на Баки. Вариантов не было, никаких. Совсем никаких. Ни у Брока, ни для Баки. Обрекать его на судьбу бродячего трупа было нельзя, но и убивать…

Вспыхнувшая в голове идея заставила сорваться с места.

Брок подскочил к Баки, глянул на его ладонь и гаркнул:

— Раздевайся!

Сам тем временем огляделся, нашел старый закопченный камин у стены напротив, разломал какой-то стул, затем второй, третий и, сунув между их обломками какую-то найденную в темноте тряпку, все это подпалил. Огонь занялся быстро, ярко освещая небольшую гостиную, наглухо заколоченные окна и бледного Барнса, успевшего стянуть в себя все, разве что кроме боксеров и носков веселенького салатового цвета.

Разложить его на полу, сунув в рот обмотанную рукавом его же рубашки деревяху, Брок примерился.

Если рубануть в правильном месте, то хватить могло даже одного удара. Пусть и невелик был шанс, что зараза не распространилась по организму, но попытаться-то стоило.

Никакого обезболивающего у них не было. Быстро обработав мачете бурбоном из бутылки, что Брок тащил с собой едва ли не с самого Вегаса, он глянул на Баки.

— Прости, малыш, сейчас тебе будет очень больно.

И с хорошим замахом рубанул.

Следующий час Брок хотел бы забыть навсегда. Страшный полустон-полувой, заглушенный самодельным кляпом, звук ударов, черная-черная в полумраке кровь Баки и запах металла. Брок не особо помнил, как обрабатывал культю, как доставал изо рта потерявшего сознание Баки измочаленную в труху деревяшку, как рыскал по дому в поисках хоть какой-то аптечки и колол в остатки плеча чуть ли не всё, что сумел найти. Отрубленную руку спрятал так, чтобы ни самому на нее не натыкаться, ни чтобы Баки, если выживет и не обернется, не видел. Очень хотелось, чтобы выжил.

Домик, в который они забрались, оказался небольшим, в два этажа, с двумя комнатами наверху, почти на чердаке и гостиной с кухней внизу, только что подвал не подвел, оказавшись просторным, без окон и дополнительных дверей, хоть и заваленным разным хламом.

Брок перенес Баки наверх, устроил его на широкой, явно хозяйской кровати, укрыл хорошенько.

Каких-то иллюзий питать не приходилось. Брок видел, что случалось с укушенными, и не раз. Обычно хватало от пары часов до двух суток, чтобы человек превратился в алчущего плоти мертвяка. Но он хотя бы попытался.

Привязывать Баки к кровати Брок не стал, все равно вряд ли проморгает его смерть, но и сам устроился в той же комнате, притащил снизу кресло, поставил рядом, чтобы можно было касаться ноги Баки ступней. Потом взялся обшаривать дом.

Еды набралось не так уж и много. То ли хозяева забрали с собой все, когда уходили, то ли здесь и до этого не водилось особо ничего съестного. Зато в подвале отыскались свечи в огромном количестве, три полные баклахи воды для кулера и целая коробка консервированного супа.

Подогревая над огнем прямо в жестяной, вскрытой ножом банке куриную лапшу, Брок в очередной раз поблагодарил неведомого идиота, создавшего этот странный вирус, хотя бы за то, что зомби не идут на запах дыма, что они достаточно тупые, чтобы запоминать дом, в котором скрылась потенциальная еда и достаточно хоть как то отвлечь от двери или затаиться на пару часов, они убредают в поисках пищи. Вот только какими бы тупыми не были живые мертвецы, пока что именно они выигрывали у человечества, выкашивая его остатки, сжирая его.

Баки пришел в себя через два часа. Вколотый морфин — и где только хозяева этого дома его нашли? — притуплял боль, и Броку даже удалось впихнуть в Баки полбанки супа и почти полную кружку воды.

— Я умру? — перекатив голову по подушке так, чтобы смотреть в стену, спросил Баки, хотя, может, это Брок услышал вопросительные интонации, придумал их самому себе.

— Возможно.

— Что? — Баки повернул голову на его голос.

— Ты возможно умрёшь, — уже увереннее повторил Брок. — Но уж точно не сегодня.

Баки не ответил, может, понял, что ему врут, может, не нашел, что сказать. Он просто лежал, смотрел своими невозможными глазами на Брока и молчал. Им обоим оставалось только одно — ждать, что будет завтра.

— Каково это — умирать? — первым делом спросил Баки, едва на следующее утро Брок растолкал его, чтобы сделать очередной укол обезболивающего и обработать то, что осталось от руки.

— Не знаю, — хмыкнул Брок, отрицательно покачал головой.

И вышел из комнаты, ругая самого себя за излишнюю мягкость к своему спутнику, напоминая о том, что мир таких обычно проглатывал, даже не пережевав, и вот такой вот страшный исход был лишь вопросом времени. Много бы прошёл Баки в одиночку? Сумел бы вообще выбраться из того мотеля, где они пережидали всей ещё живой компанией самое начало, когда начали умирать первые люди? Ответ напрашивался сам собой, но озвучивать его Брок не собирался. Он лишь сходил вниз, быстро согрел воду в стареньком чайнике прямо над огнём, намешал для Баки в пузатой синей кружке джема с водой и вернулся обратно в спальню.

— Пей.

Тот послушно забрал кружку, удерживая ее одной правой, и сделал первый глоток.

— А тебе до всего этого приходилось стрелять в людей? — снова заговорил Баки, смотря куда-то перед собой, слишком явно стараясь не коситься на левую культю.

— Приходилось, — хмуро ответил Брок, устроился в кресле, вновь пихнул ноги к Баки под одеяло.

Так почему-то ему было проще и спокойнее, казалось, что тепло тела этого мальчишки успокаивало, дарило надежду на то, что все ещё не потеряно и, возможно, ну а вдруг, зараза не проникла слишком глубоко и Баки выживет.

— А в тебя стреляли? — продолжил тот, словно не замечая того, что на его вопросы никто не хочет отвечать.

— Стреляли, — сдался Брок, задрал футболку и продемонстрировал старый шрам на левом боку. — Дробь.

— А… — хотел было что-то спросить Баки, но Брок его перебил, хмуро припечатал взглядом.

— Я не умирал и тебе не советую. Нет там ничего, только темнота и небытие.

Баки умолк и до самого вечера вместо ответов на вопросы только кивал или качал головой, много спал, вздрагивая от любого шороха и очень неплохо ел, что не могло не радовать Брока. Как говаривала его бабка: «Хороший аппетит — явный признак того, что ты идёшь на поправку!»

Вот тут Броку было что добавить. У зомби вон аппетит тоже был дай боже, но о выздоровлении, в их-то случае, говорить не приходилось. Хотя…

— А может, они тоже живые. Ну, в какой-то ином понимании, — как-то огорошил его предположением Баки, когда они только-только выбрались из Вегаса и устроили небольшой привал на обочине хайвея. — Может, это новый виток эволюции?

— Сам-то понял, что сказал? — оборжал его тогда Брок, но теперь… теперь даже и не знал, что думать.

По крайней мере, они точно видели как ходячие мертвецы не только как-то очень своеобразно общаются, но и учатся действовать сообща. Медленно учатся, но все же.

Всю эту ночь Брок не сомкнул глаз. Он сидел напротив постели горячего, словно печка, Баки и ждал-ждал-ждал, боясь коснуться влажной от пота кожи и понять — холодная, отвести взгляд и упустить тот последний вздох. Но Баки дышал, хоть и тяжело, тихо постанывал во сне, метался по подушке, вскидывался, слепо вперившись в темноту перед собой и падал обратно снова, забываясь тяжелым сном.

Брок ждал, сам не зная чего, а уж что он будет делать, если Баки обратится, и представить себе боялся, потому и ружьё специально оставил внизу.

Под утро, когда в окно проник тусклый предрассветный свет, Брок отрубился, очнувшись от тихого вопроса, сказанного вполне нормальным голосом:

— Интересно, а что чувствует человек, становясь зомби?

Брок вскинулся, жадно оглядел Баки и выдохнул. Тот был жив и, если не считать отрубленной руки и лихорадочно горящих щёк, был вполне здоров, а ведь прошло уже достаточно времени, чтобы… продолжать мысль он не стал, лишь хотел было подняться, размять затёкшее за ночь тело, как следующая фраза окончательно выбила землю из-под ног.

— Будь я зомби, я бы охотился за тобой. — Баки выразительно щелкнул зубами.

— Зачем? — аккуратно поинтересовался Брок, радуясь тому, что они хотя бы съехали с умиральной темы.

Он готов был говорить о чем угодно, кроме смерти. Лучше уж про ее виновников.

— Чтобы укусить, — пожал плечами Баки, скривился и искоса глянул на левое. — Мда, не возьмут меня теперь замуж, и дрочил я всегда левой.

— Тебе подрочить, что ли? — с усмешкой поинтересовался Брок, чувствуя как отпускает липкий страх, державший до этого за горло, раз Баки начал хохмить, то тем более жить будет.

— В благотворительности не нуждаюсь! — вспыхнул тот, порозовел ещё сильнее, но непроизвольное движение юркого языка, быстро облизавшего потрескавшиеся, но все ещё красивые губы, выдало Баки с головой — нуждается, и ещё как.

Поднявшись, Брок подался вперёд, опираясь одним коленом на постель рядом с Баки и коротко коснулся его губ своими, прихватил зубами нижнюю, лизнул кончик носа.

— Ты, главное, поправляйся, детка, а там уж и отдрочить, и отсосать, и выебать у меня не заржавеет.

— Это потому, что мы, возможно, последние живые геи? — тихо-тихо спросил Баки, натянул одеяло едва ли не на нос.

И куда только подевалась его привычная бравада?

— Геев, как и пидорасов, меньше не стало, уж поверь мне, — фыркнул Брок, снова усевшись в кресло, и пихнул ноги под одеяло, коснулся ступнями бёдра Баки. — А глядя на то, что творится вокруг, я могу тебе точно ответить — даже многие упёртые гетерасты очень быстро переобуются. Так что пойми, ты красивый, а у меня есть ружьё. — Брок поиграл бровями. — Выбора у тебя особого нет, детка, говорили же тебе папа с мамой, что стоит дружить только с хорошими мальчиками. А ты не слушался. Теперь смотри, что вышло.

Звонкий смех разбил сонную тишину этого странного, богатого на признания утра. Где-то внизу снова забормотали, застонали голодные зомби, заскребли ободранными до костей пальцами в дверь, стараясь прорваться в домик. Брок слушал этот смех, глядел на утирающего слезы Баки, и сам не заметил, как улыбнулся. Ведь и правда дело было не в том, что кроме них, скорее всего, почти никто не выжил. А в сияющих от смеха глазах хорошего парня — Баки Барнса, души компании, весельчака, надежды и опоры своих красиво стареющих родителей, любимого брата целого выводка одинаковых на лица сестер. А уж Брок как-нибудь постарается соответствовать.

---

*о творчестве

Тебе кажется

Брок замирает у самой кромки воды, оглядывается назад, одергивает себя и делает наконец шаг на мокрый песок, едва первые солнечные лучи взрезают горизонт на востоке.

Ноги слушаются плохо. Спина неприятно напряжена, но Брок шагает всё дальше и дальше от накатывающих на берег соленых, словно чужие слёзы, волн. Не вслушивается в крикливые мольбы чаек, не оборачивается к океану, чтобы проститься на этот день или на всю жизнь. Ведь никто, даже он сам, не знает чем всё закончится.

— Не забудь на закате вернуться, — настоятельно просит его Джек, долго смотрит в глаза, но гневно цыкает, отводит взгляд, явно разглядев там что-то не то, что хотел увидеть, уплывает, скрываясь за рифом, и больше не показывается до самого рассвета.

«Не забыть вернуться», — Брок помнит эту простую истину, как и помнили все, кого манил берег до него и будет манить после.

Но не все возвращаются: кто-то теряется по времени, кто-то сам отказывается идти обратно, во что Броку верится с трудом, но что именно манит там, на берегу, если и знают, то только старейшины, но и они не делятся с молодняком своими догадками, лишь монотонно напоминают раз от раза о том, что на закате не вернувшихся ждёт смерть.

— И станешь ты пеной морской, — увещевают они, но каждый год все равно находятся смельчаки или отчаянные глупцы, кому не сидится себе спокойно под водой.

Вот и Брока утягивает туда, в неизвестность.

Ноги дрожат то ли от страха, то ли от непривычного напряжения, но Брок делает шаг за шагом, не останавливается отдышаться, оглядеться по сторонам, так как даже самый длинный день в году до обидного быстро промчится, сминая время точно бумажный стаканчик, и не останется ничего, совсем ничего.

Он знает это, слышал из баек тех, кто все же вернулся обратно, но все равно нет-нет да поглядывает с тоской туда, в сторону берега. Из рассказов о тех, кто остался на суше, не вернувшись в положенное время, погиб ни за что. А потому спешит, прокрадывается к одному из смешных домиков с огромными аквариумными окнами, стоящему всего в сотне шагов от границы их мира и мира людей.

И там на миг замирает, касается ладонью стекла, чтобы решить, что же делать дальше. Ответ приходит сам собой вместе с грудой вещей, забытой на террасе.

В сам дом не заходит. Броку не интересны спящие там люди, не нужны деньги или другие ценности. Он цепляет брошенные на шезлонге странноватого вида джинсы и яркую рубашку, воровато оглядывается в сторону окна, быстро натягивает одежду и мчится прочь от пляжа, от воды, зовущей обратно своего ребенка.

Босые ноги неприятно покалывает мелким гравием, песок кончился с десяток шагов как, но Броку все равно, ему нужно туда — вперёд.

Лысый Ситуэл что-то говорил про обувку, но Брок уже и не помнит, что именно, не хочет вспоминать. Его тянет к людям, в город, к зелени парков, к заоблачной высоте домов, к оглушающей грохотом шумной скорости автострад. Он бредёт без цели, сворачивает туда, куда подсказывает свернуть чутье, крутит головой, дышите полной грудью.

Невысокие, двух-трёх этажные, домики растут, взмывают ввысь небоскрёбами с бессчетным количеством этажей, скребут небо своими плоскими крышами, путаются в облаках, то и дело выплевывая друг в друга стрекочущие лопастями вертолеты.

Брок бредёт, не смотря под ноги, не глядя перед собой, слишком сложно не пялиться вверх.

Внутренние часы отсчитывают минуты, дребезжат, напоминая о том, насколько конечен этот день, толкают в спину чужими руками, ворчат о босоногих сумасшедших, когда Брок замирает около огромного окна-аквариума, за которым люди, словно безмолвные разноцветные рыбки, живут своей жизнью, не замечая нового зрителя. Они едят, пьют что-то из высоких стаканчиков, разговаривают, смеются.

Едят…

Желудок Брока голодно бурчит, напоминает о вчерашних креветках, не съеденных и отданных Джеку, просит хоть сегодня не издеваться и покормить. Но денег в карманах странных джинсов не находится. Брок сглатывает неприятно вязкую слюну, облизывает губы и оглядывается по сторонам. Хочет уйти, но запах из человеческого аквариума не даёт сдвинуться с места, тянет, влечет к стеклянным дверям, словно за поводок невидимый тянет. И Брок поддается, делает шаг, другой, третий, снова не видя, не замечая ничего и никого вокруг, пока не врезается во что-то твердое, пахнущее незнакомой свежестью и мылом.

— Простите, — звучит над головой чей-то голос, и Брок вздрагивает, сбрасывает странный морок, отшатывается в сторону, хочет и сам извиниться, особенно когда замечает пакет с рисунком, что и на стеклянных дверях, выпавший из рук этого человека.

Безмолвно разеваем рот, но желудок сдает его, предательски громко требуя пищи.

— Вам нужна помощь? — спрашивает этот человек, оглядывает Брока, цепляясь взглядом за его голые ступни. — Вы голодны? — снова интересуется он, словно ему действительно есть до этого дело.

И Брок вновь отступает на шаг назад, скалит зубы, стараясь отпугнуть, отвлечь от своих ног, дать себе шанс улизнуть прочь, но человек будто не замечает ни оскала, ни враждебности Брока, он ловко цепляет его под локоть и тянет внутрь аквариума, чтобы усадить за столик и безапелляционно заявить:

— Сидите здесь, я скоро, — поднимает взгляд, смотрит куда-то поверх плеча Брока и качает головой. — В это время здесь всегда такие очереди. Сидите здесь, я быстро.

И Брок почему-то… слушается, сидит ровно, не двигаясь, не пытаясь осмотреться по сторонам. Он чувствует на себе любопытные взгляды, скользящие холодными рыбешками по коже, забирающимися под одежду, но не реагирует. Не пытается ответить взглядом на взгляд или и вовсе скрыться, не скалится. Слова странного человека, хотя все люди странные, заставляют подчиняться даже против воли.

Когда на столик опускается поднос с таким же стаканом, как и у остальных в аквариуме, Брок вздрагивает, косится на беленькие с синей каймой тарелочки, стараясь дышать как можно тише, чтобы не выдать своего нетерпения, поднимает взгляд на человека, безмолвно интересуясь: «Какого, собственно хрена?», но ответ снова обескураживает.

— Приятного аппетита, — говорит человек и, улыбаясь, подталкивает к Броку поднос.

Желудок вновь напоминает о себе.

Пальцы сами хватают какую-то булку, подносят к губам. Зубы вгрызаются в мягкий сладкий бок, разрывая его. Рот наполняется слюной...

Брок мгновенно слепнет, глохнет, теряясь в новом для себя вкусе, слишком ярком, непривычном для жителя океана, почти приторно сладком, пряном.

За первой булкой идёт вторая, несладкая, но тоже на удивление вкусная, потом третья и только тогда Брок вспоминает, что не один и как-то надо отблагодарить или… поделиться. Он поднимает взгляд на человека и столбенеет. Тот улыбается, смотрит мягко, словно на ребенка, не злясь из-за съеденного, не стараясь напомнить о том, что надо бы поделиться.

«Спасибо», — прочистив горло, пробует хрипеть Брок, но голос отказывает, не слушается хозяина, а потому он тянется к стакану, сбивает с него белую крышку, едва не режет пальцы ее острым краем, отбрасывает в сторону и делает один большой глоток, уже предвкушая знакомый вкус кофе.

Рот наполняется пламенем, взрывается болью и сладостной горечью одновременно. Брок выплевывает жгучую жидкость обратно, едва не роняет и сам стакан, вскакивая с места, но человек мягко удерживает его за плечи, усаживает обратно и терпеливо объясняет, что «кофе очень горячий, не торопись, нас отсюда никто не гонит».

И Брок медлит, снова подчиняется чужому взгляду, тёплому прикосновению, голосу, задевающему что-то за грудиной, уверяя самого себя, что ему кажется и вся эта забота для чего-то нужна и потом придётся платить, как и за все в мире, что здесь, что у них под водой.

Пьет этот кофе, медленно цедит сладко-горький напиток и ждёт, что вот сейчас человеку надоест с ним возиться и он уйдет, снова предоставит Брока самому себе, и можно будет встряхнуться, сбросить с себя это не объяснимое никак оцепенение и продолжить дальше бродить по этому городу. Но человек сидит, смотрит как-то странно, касается под столиком коленом колена Брока и всё так же молчит, не настаивая ни на чём, даже на разговоре. Или он уже знает о том, что собеседник и ответить ему никак не сможет. Хотя Брока это не печалит.

— Я Стив, — произносит человек, когда они выходят из пропавшего кофе и выпечкой аквариума. — Ты торопишься куда-нибудь?

И почему-то снова смотрит на его босые ступни.

Брок дёргается, хмуро качает головой, поджимая пальцы на ногах.

Почему-то не хочется чтобы Стив его жалел, видел в нем немощную ущербность. Но тот только снова улыбается, подхватывает под локоть, как старого приятеля, и тянет куда-то, настойчиво, но в то же время, захоти Брок выдернуть свою руку, это не составило бы особого труда. Да и какая разница, куда идти и что смотреть?

Когда они оказываются в парке, огромном, заросшем зеленью, у Брока перехватывает дыхание. Он останавливается, замирает у самого входа, вдыхая полной грудью совсем другой воздух, наполняясь запахами листвы и травы, зелёным цветом, какого почти и не встретишь на дне. Одно дело рассматривать из воды, тянуться к тонким ветвям, склоненным к самой кромке, касаться тонких длинных листьев ивы, и совсем другое — чувствовать ступнями, ладонями, всем собой все это зеленое великолепие, не находя в себе слов, чтобы дать увиденному название, как-то описать переполняющее сердце чувство гармонии.

Как же хорошо.

Брок не видит снующих вокруг людей, не замечает из голосов, смеха. Он почти понимает тех немногих, кто остался на суше, не вернувшись из своего путешествия обратно. Почти...

Его и самого тянет куда-то вперёд, в глубину парка, манит знакомым ощущением если и не дома, то чего-то очень родного, знакомого, вливалась в уши тихим переливчатым плеском.

— Я и не знал, что тут есть такое старое озеро, — тихо шепчет Стив, идёт рядом, не выпуская локтя Брока из своих рук, но и не останавливая, не задерживая, позволяя подойти к воду, коснуться кончиками пальцев ног ее пусть и всего самую малость.

Что-то мелькает в чёрной глубине.

Показалось?

Брок всматривается в водную гладь, снова ищет то, за что зацепился взгляд, но между зелёных тарелок-кувшинок лишь мелькают стайки суетливых рыбёшек, на камне, замерев памятников самой себе, восседает старая лягушка, глядит насмешливо, словно говоря: «Я знаю, кто ты. Я знаю, что тебя привело сюда, дитя моря. А ты сам знаешь?».

Взгляд сам собой цепляется за Стива, Брок трясёт головой и ему кажется, что он действительно понимает, и это понимание пугает, заставляет отдернуть руку, отступить в сторону от почти незнакомого человека.

— Прости, — спохватывается Стив, словно сам себя винит в чём-то, поднимает вверх ладони, улыбается как-то натянуто, и Брок, сам не понимая зачем, делает шаг к нему, обхватывает рукой за шею, тянется к губам, надеясь хоть так объясниться.

Мир снова уходит из-под ног. Расширившийся до невероятных размеров, он в одно мгновение сужается до этой небольшой полянки, темных вод мутного озерца и Стива, его дыхания на губах, заполошного биения сердца, его вкуса — сладостно-пряного, без примеси соли, к которой так привык Брок. Тепла его тела.

Они расцепляются не сразу. Стив смеётся, смущенно трёт переносицу, говорит о том, что такое с ним впервые, и Брок верит, сам в первый раз чувствуя себя настолько уверенно и уязвимо одновременно, понимая, что ему нравится быть таким, быть рядом, хоть и не может ничего сказать.

Голос и не думает возвращаться, прорываясь лишь какими-то невразумительными тихими хрипами, но Стиву хватает и этого. Он снова улыбается, подхватывает под локоть и тянет гулять дальше, показывает город, рассказывает о нем. Но Брок всего этого словно бы и не замечает, наполняясь только человеком рядом, запоминая его черты, движения, голос, его запах, уверенный, что сумеет теперь найти в любой толпе. Снова тянется к нему, трогает, целует, подставляя губы и шею ответным прикосновениям.

День кажется бесконечным, пока резкая боль в горле не напоминает о том, что пора возвращаться. Домой.

— Что-то случилось? — спрашивает Стив, явно что-то понимая, глядит обеспокоенно, дергается навстречу, но Брок выскальзывает из его объятий, качает головой, улыбается отчаянно горько и снова отступает.

Скрыться, потеряться в толпе удаётся не сразу. Брок словно чувствует взгляд Стива, его присутствие рядом, но одергивает себя, уговаривает, что ему просто кажется всё это и надо торопиться.

Боль в горле пульсирует с каждым ударом сердца, усиливается, напоминая, что нечего больше делать ребёнку океана среди людей, что пора домой, в соленые холодные объятия.

Вылетев на пляж, Брок оступается, падает на нагретый солнцем песок и замирает. Казалось бы вот он — дом, всего пара шагов и можно будет дотянуться до воды. Но Брок не двигается, не открывает глаза, стараясь дышать спокойно, не втягивать судорожно носом влажный воздух.

— Брок! — кричит, показавшийся на поверхности Джек, зовёт его, почти умоляет.

Но Брок продолжает сидеть, чувствуя как сохнут губы, а горло, наоборот, отпускает, перестаёт дергать, как по щекам горячими росчерками соли бегут тревожные слезы. Он открывает глаза, но смотрит не на друга, почти брата, а в сторону горизонта, где, тяжело заваливаясь, садится пузатое огненно-оранжевое солнце, вспыхивает пару раз и меркнет.

Брок ждёт боли, того, что тело поведёт в сторону и плоть вместе с костями оплывет некрасивой мутной пеной, оставив на песке только нелепые джинсы и мятую яркую рубашку. Он ждёт, смиряясь с собственной участью, вспоминая этот день, полный новых впечатлений и Стива.

— Тебе кажется, — шепчет он и захлёбывается вздохом. — Тебе кажется.

От океана тянет прохладой. Чайки умолкли, убравшись поближе к порту, Джек давно скрылся под водой, всё поняв куда лучше своего товарища, а Брок сидит, подтянув ноги к груди, смотрит на безмятежно спокойные воды родителя и ждёт, когда на востоке первые лучи солнца снова взрежут горизонт, чтобы вернуться к тому пахнущему кофе аквариуму и, поймав Стива за руку, прошептать ему в губы.

— Привет, я Брок.

---

*об увлечениях

---

07.02.2021 в 14:12

Пишет  Бастард:

Мне снится старый друг,
который стал врагом,
но снится не врагом,
а тем же самым другом.
Со мною нет его,
но он теперь кругом,
и голова идет
от сновидений кругом.
Мне снится старый друг,
крик-исповедь у стен
на лестнице такой,
где черт сломает ногу,
и ненависть его,
но не ко мне, а к тем,
кто были нам враги
и будут, слава Богу.
Мне снится старый друг,
как первая любовь,
которая вовек
уже невозвратима.
Мы ставили на риск,
мы ставили на бой,
и мы теперь враги —
два бывших побратима.
Мне снится старый друг,
как снится плеск знамен
солдатам, что войну
закончили убого.
Я без него — не я,
он без меня — не он,
и если мы враги,
уже не та эпоха.
Мне снится старый друг.
Он, как и я, дурак.
Кто прав, кто виноват,
я выяснять не стану.
Что новые друзья?
Уж лучше старый враг.
Враг может новым быть,
а друг — он только старый...

Обзорам

[L]Бастард[/L] - старбакс-<a href="https://fortweyr.diary.ru/p220450673.htm">видео</a> «Старый друг»

---

*о творчестве

Татуировка гидры

— Роджерс точно меня убьет в этот раз, — выдохнул Брок и стиснул в ладони бритвенный станок. — И, главное, будет прав.

— Чего это? — невозмутимо поинтересовался Баки, восседая на высоком крутящемся стуле, и задрал подбородок выше, якобы стараясь помочь.

— Да не дергайся ты, полудурочный, а то не сдержусь, полосну по горлу и…

— И тогда тебя точно похоронят, только без всех полагающихся герою почестей, — поддакнул Баки и оскалился. — Брей давай, а не пизди!

— Уебок, — снова горестно вздохнул Брок, глянул на затянутую специальной пленкой правую руку и покачал головой.

Это ж надо было кому-то из отряда проговориться этому ебанутому про то, почему каждый из них забивает татуировкой всю правую руку. Ляпнули про посвящение, идиоты, а Броку теперь думай, как идти к начальству и сообщать о том, что Баки-Баки заигрался в стаю и, прижав кого-то из татуировщиков к стенке железной левой, за сутки где-то умудрился забить целый рукав.

А Роджерс не терпел никаких отклонений от дисциплины. Совсем никаких. И если отряду Брока ещё спускали такой вот неприемлемый вид — ну что взять с самой ебанутой пожарной части их городка? — то за милого Баки полетят головы. И, скорее всего, первым со своей придется распрощаться именно Броку. А не хотелось. Она была ему дорога как память о тех временах, пока он не переехал в Денвер. И что не сиделось в чертовом Вегасе?

Баки задрал подбородок еще выше и чуть наклонил голову влево.

На самом деле татушка удалась на славу. Огромный осьминог оплетал правую руку Баки от плеча до самой кисти, словно живой, он двигался вместе с перекатывающимися под тонкой кожей мышцами, «стискивал» предплечье всё сильнее и сильнее.

Но эти мысли из головы стоило гнать как можно быстрее во избежание проблем посерьёзнее выговора за подстрекательство не пойми на что.

— А брить почему тебя должен именно я? — в десятый раз переспросил Брок.

— Потому что, — внёс долю логики Баки.

— Действительно.

Брок провел станком по его щеке, оставляя полоску гладкой, чуть влажной кожи среди островков белоснежной пены.

— Чего ты вообще в часть припёрся? Дали же два выходных? Попросил бы у Роджерса ещё на «зажить», — продолжил бухтеть Брок, раздражаясь буквально из-за всего.

Что поделать, если Баки Барнс его невероятно бесил. Как и то, что этого полудурочного в его отряд буквально силой и шантажом навязали, с предложением забыть про неуставной вид ребят и их командира взамен на то, что Баки-Баки будет вместе с ними кататься на машине с мигалками и помогать по мере желания.

Если быть совсем уж честным — Баки обузой не был. Сильный, ловкий, с отличным тренированным телом, отточенными рефлексами, его, наоборот, сдерживать надо было, чтобы без обмундирования не лез в огонь вытаскивать пострадавших. Но Брока все равно раздражал его вечно мечтательный вид. Словно не в пожарной части на смену заступил, а на свиданку. И, возможно, Брок смирился бы с его присутствием, если бы не заваливающийся периодически к ним в часть Роджерс с выражением на породистом лице «Кто тут обижает моего Бакичку?».

Ага! Такого обидишь! Он догонит и обидит в ответ так, что пожалеешь о собственном рождении. Благо вокруг Денвера много парков, где можно потеряться как целиком, так и по частям. Никто даже искать не станет.

Брок терпел, скрипел зубами, стараясь особо не обращать внимания на инициативного новичка, но Баки умудрялся оказываться везде, став за недолгие три месяца едва ли не самым незаменимым членом отряда.

— А почему у вас у всех осьминоги? — спрашивал он, разглядывая татуированные руки ребят Брока.

— Это Гидра, — каждый раз поправляли его в ответ, но никто не стремился объяснять, почему именно она и для чего каждый, включая Мэй, забил ею себе всю правую руку.

А тут, видимо, кто-то все же проговорился.

— Тебе нравится? — завалившись в часть с час назад, поинтересовалось это вечно лохматое бедствие, вытягивая вперёд правую руку.

Броку нравилось. Действительно было красиво и Баки даже шло, хотя ему вообще все шло, но понял Брок все это только через минут пятнадцать, когда окончательно взял себя в руки и прекратил материться.

Но вот Роджерсу все это не понравится. И очень.

Он и так задолбал Брока штрафами за неуставной вид его и ребят, пусть там списывали не так много, но сам факт подбешивал, а тут и вовсе разогнать к чертям может.

— Так нравится? — снова поинтересовался Баки, чесанул левой пятерней щеку, смазывая пену для бритья. — По мне, хорошо вышло. И я теперь ваш!

— Вот радость-то, — тяжело вздохнул Брок.

— Я один из вас!

— Ага, одной, блядь, крови! — не удержался от колкости Брок.

Кожа на правой руке зазудела. Брок швырнул в раковину станок и отошёл в сторону от Баки.

Хотелось пересилить собственные установки и пройтись пятерней по своей правой руке, разодрать в кровь не такие заметные под ярким рисунком ожоговые рубцы, но уйти в себя не дала холодная железная рука, обхватившая за живот, дернувшая назад, вжимая спиной во что-то теплое.

— А мне нравится твоя рука. — Живые пальцы Баки пробежалась вдоль особенно грубых рубцов, повторили завитки щупалец подводного монстра. — Ты людей спасаешь каждый божий день, а себя спасти не даёшь никому. Ни самому себе, ни ребятам… вот и от меня отбиваешься.

Брок стиснул зубы, чтобы не послать Баки по матери в такие дали, откуда возвращаются только самые рисковые. Но Баки не дал додумать и в этом направлении, больно прихватив зубами за загривок.

— Теперь не убежишь. Я один из вас! И твой огонь мне не страшен.

Хотел бы Брок сказать о том, что это все не так, что Баки недопонял смысл татуировки, что она не имеет лично к нему отношения, и вообще гидра на каждой руке своя, разная и абсолютно неповторимая, но слова никак не находились. Брок стоял, не двигаясь, позволяя тискать себя этому на всю голову долбанутому, тереться перепачканной в пене для бритья щекой о плечо, пачкая футболку, потому что отбиваться и правда не хотелось.

Черт с ним, с Роджерсом, пусть хоть наизусть все положения устава заставит выучить, но Броку хотелось этого странного «один из нас». И может, когда нибудь он расскажет Баки, как появилась его тату, почему именно Гидра заняла плечо и оплела руку. Баки спросит в очередной раз — и Брок не станет молчать, а пока… он развернулся в жёстких объятиях, усмехнулся кривовато и смял мягкие, сочные, словно спелая вишнёвая ягода, губы, вплел пальцы в длинные пряди на затылке, помечая Баки собой. Пока пусть будет так.

---

*о творчестве

Домик на дереве

— А ты кто?

Брок вздрогнул и едва не подавился сигаретой, нервно оглянулся, не понимая, кого могло принести в половину девятого утра в домик на дереве.

— Кто ты такой? — наступившим и сведя тонкие светлые бровки к переносице, спросил совершенно незнакомый мальчуган.

— Это ты кто, пацан? — откашлявшись, поинтересовался Брок, снова показательно затянулся.

— Я — Стив! Это домик мистера Рамлоу! Что ты здесь делаешь? Здесь нельзя курить! — грозно продолжил Стив, умер руки в бока и сделал пару шагов к Броку.

— А я и есть мистер Рамлоу. Точнее, сын его. И это мой домик, так что проваливай!

Но Стив не ушел, он показательно вскинул подбородок и устроился в углу, выудив из-под старого матраса блокнот и коробочку с обычными простыми карандашами.
Чем там занимался мальчишка, Брока не интересовало. Его старик уже второй год мучался с коленями и не мог больше сюда забираться, а значит, более подходящего места, чтобы спрятаться, придумать было сложно. И Брок приходил сюда, когда совсем становилось невыносимо слушать постоянные упрёки из-за просранного шанса на лучшую жизнь. Словно это отец, а не сам Брок, получал спортивную стипендию в Джефферсоновском университете. Словно это он гонял с клюшкой в любое свободное время, чтобы выбить себе место в команде… и будто это действительно вина Брока в том, что соперник оказался ублюдком с хорошей памятью и подстерег со своими дружками его вечером после очередной игры на парковке.

Пять выбитых зубов, рассеченная до кости бровь, восемь сломанных ребер, сложный оскольчатый перелом ноги и огромный жирный крест на карьере и обучении.

А дома ждал отец, который, видимо, уже распланировал жизнь сына так, что его травма в нее явно не вписывалась.

— Ни на что не годный ублюдок!

Брок даже не злился на него. Не мог, да и не хотел, но и слушать сил не было, а потому сбегал, прятался вместе с соседским пацаненком в чертовом домике, курил и думал-думал-думал, пока именно Стив не подсказал ему решение.

— А я военным стану, — словно Брок с ним разговаривал, вдруг выдал малой.

— А тебя возьмут? — ядовито заметил Брок, оглядел тщедушного мальчишку и только хмыкнул. — Кому ты там нужен?

— Я стану военным! — упрямо заявил тот. — Как отец. Я тебе докажу! Я… я…

— Ага! Ты! — расхохотался Брок, снова закурил. — Станешь, если звезду с неба достанешь, то да и военным, и красивым, и здоровым!

Стив обиделся сильно, почти до слез. Брок видел это, но и утешать борзого пацана, с чего-то решившего набиться к нему в приятели, не торопился. В восемь-то лет нужно уже головой думать, а не в облаках летать.

А потом Брок уехал, записался в армию и совсем забыл и про домик на дереве, и про смешного соседского пацаненка, и про его несбыточные мечты. Со своей бы жизнью для начала бы разобраться, а потом о чужих детях заботиться.

А может и зря забыл. Может, вообще все было зря.

Вернулся в отчий дом Брок другим. Пустынное солнце сожгло его кожу до черноты, пески изрезали лицо ранними морщинами, ветер иссушил, вытравил всё, что оставалось ещё от надежды и веры в лучший чистый мир. Уж кому как не Броку и его ребятам знать цену этой чистоте? Восемь лет от гарнизона до гарнизона, бесконечные перелеты, сон вполглаза, натертые винтовкой кровавые мозоли даже не на руках, а там, где раньше было сердце. Награды, ранения, потери и дружба длиною в один только выстрел из снайперской винтовки с крыши в центре Боготы. Кровь на руках, лице, везде кровь.

Отец больше не придирался. Ему хватило одного только взгляда в глаза сына, чтобы заткнуться и поставить перед ним стакан с виски.

О домике на дереве во дворе, о смешном наивном мальчишке Брок вспомнил только на следующей неделе, да то тут же выкинул из головы. Нужно было снова как-то устраиваться, хотя бы временно, пока мятежной душе ещё хотелось покоя и чего-то похожего на мир. Пока ещё верилось в то, что война не бесконечна, что она не успела до конца прорасти в него, пустить свои корни достаточно глубоко и ещё можно найти себе занятие здесь среди живых людей.

О Стиве вспомнить пришлось совсем неожиданно.

— Держи этого вертлявого придурка!

Брок замер около машины и бросил взгляд в сумрак подворотни.

Тренированный глаз ещё мгновение назад отметил там странную возню, но вмешиваться и выяснять не было никакого желания ровно до этого момента.

— Рик, руки крути! — шипел кто-то стараясь особенно не шуметь.

Возня усилилась.

— Джинсы снимай с сучонка!

А вот насилия Брок не терпел. Ни над кем. Ни над женщинами, ни над мужчинами, что уж говорить о том, когда на одного навалившись толпой.

Выяснять правых и виноватых он не стал, быстро раздавил только зажженную сигарету каблуком ботинка и ринулся туда, в темноту.

Ссаженые костяшки зудели. Брок уселся на водительское кресло и сунул в руки спасённого бутылку с водой и пачку салфеток.

— Не нужно было, — буркнул тот, утёр кровящий нос рукавом великоватого худи. — Я только начал.

— Ага, начал, — подтвердил Брок закуривая. — Пиздюли получать. И смотри машину мне кровью не заляпай, а то и от меня получишь.

Высадил его Брок на следующей улице и тут же забыл до утра, пока не столкнулся нос к носу все в том же домике на дереве.

— Мда, маловат у нас городок всё-таки, — хмыкнул он и протянул Стиву сигарету.

Соседский парнишка нисколько не изменился, пусть и прибавил немного в росте за эти восемь лет. Все те же светлые волосы в разные стороны, горящие синевой глаза, сжатые в нитку бледные губы и прямо-таки ослиное упрямство, легко читаемое во взгляде и поведении.

— За что они тебя вчера?

— За правда, — буркнул Стив, неумело прикурил и тут же закашлялся.

— А-а, ну за правду так за правду, — усмехнулся Брок.

Стив снова сидел в своем углу с блокнотом, снова молча что-то рисовал, словно и не прошли годы, не перемолола и не выплюнула в реальный мир Брока сука-жизнь.

Спрашивать про мечту о военной службе не было смысла. Стив что в детстве, что в свои шестнадцать не проходил ни по каким параметрам. Слишком мелкий, щуплый и, если Брок действительно заметил в его рюкзаке ингалятор, то и не очень здоровый.
Это все его не касалось, как и чужие мечты.

Но со Стивом было хорошо. Пусть они и не разговаривали, а по какому-то молчаливому договоры просто делили одно убежище на двоих. От одного присутствия именно этого пацана Броку делалось спокойнее и проще. Каждое утро они встречались взглядами, когда Стив выбегал из дома, снова опаздывая на автобус, а Брок как раз выруливал с подъездной дорожки. Если случался хороший день или настроение было, то он вез мальчишку сам, высаживал у школы и так же молча уезжал. Вечерами они просиживали в домике на дереве. Стив рисовал, высунув кончик языка и тихо-тихо что-то про себя проговаривая, а Брок курил, или латал дыры в простенькой фанерной крыше, или перекрашивал выцветшие от дождя и времени стены, или просто сидел у своей стены.

Иногда они встречались в городе. Чаще всего Стива снова били за длинный язык и его «правду». Брок едва ли не за шкирку раскидывал пацанье, поднимал с земли Стива и, ни слова не говоря, тащил к машине, чтобы отмыть в туалете ближайшей забегаловки, наскоро обработать раны и накормить этого идиота чем-нибудь вкусным.

Было даже хорошо, пока Стив не начал подсаживается ближе, задерживать взгляд дольше обычного, а Брок не понял, что ждёт всего этого, жадно ловит любые проявления приязни и сам для чего-то пялится на острые лопатки, тонкую цыплячью шею, залипает на губах.

А уж робкий неумелый поцелуй, простое прикосновение губ к щеке и вовсе решило дело. Нужно было бежать и как можно дальше. Не хватало ещё сломать шестнадцатилетнему придурку жизнь. Это в Броке что-то с концами сломалось рядом со Стивом, да ещё под таким неожиданным углом. А вот у мальчишки ещё вся жизнь впереди.

Брок видел его рисунки, слышал из разговоров соседей, что за Стива уже несколько престижных вузов передраться готовы. Зачем ему в шестнадцать все это? Правильно, незачем!

Новое предложение подвернулось как нельзя кстати, и Брок сбежал, сам понимая, что поступил нечестно по отношению к Стиву, но и менять ничего не хотел. Это его жизнь пошла по пизде восемь лет назад и уже вряд ли что-то удастся починить, а этому цыпленку ещё обрастать пером и становиться на крыло. А без балласта сделать все это будет в разы проще.

В Хьюстон Брок вернулся, когда минуло ещё восемь лет. Он бы посмеялся, но повод не располагал к шуткам, да и времени не было ни на что.

Похороны отца промелькнули кадрами из дешевенького кинофильма. Соболезнования, церемония, пахнущий церковным вином священник и незнакомые лица людей, словно бы знавших его отца куда лучше чем он сам.

— Роберто был хорошим человеком…

Брок только усмехался. Не был его отец ни хорошим, ни добрым, ни верующим, но на похоронах принято говорить о покойнике лучшее, пусть и выдумывая его на ходу. Броку же хотелось банально напиться, чтобы отгородиться от всего этого несусветного фарса, чтобы найти в себе силы приехать в отцовский дом, перебрать его вещи в поисках документов, а потом…

Хватило сил, правда, только на первую часть.

Где и сколько Брок пил, он не вспомнил бы, если бы даже захотел. Бар сменялся баром, лица собутыльников смазались в одно серое пятно.

Когда-то давно Брок услышал о том, что алкоголь даёт пусть и лживое, но чувство радости, что-то там меняя в организме. Брехня. Полнейший бред. Брок пил, чтобы собраться с силами, но с каждым глотком силы и решимость трусливо отступали назад, оголяя запрятанные голубого внутри.

— Хей, я только начал! — пьяно пошатнулся Брок, когда у него выдернули очередной стакан из рук.

Он пробовал возмущаться, когда сдернули со стула и куда-то повели, пытался даже драться, но силы быстро кончились, когда чьи-то руки сжали плечи и припечатало с силой к груди.

— Господи, — шептали над ухом.

Но Брок слабо понимал, кто с ним разговаривает, куда ведёт и что вообще нужно этому человеку, слишком тепло было от чужих объятий, слишком твердым тело под ладонями, а на губах не так горчило от алкоголя, когда их касались губы.

Проснулся Брок дома. У отца. В своей старой спальне.

Голова гудела церковным колоколом, напоминая о том, что повторять вчерашний забег по барам Хьюстона если и стоит, то не в этой жизни или хотя бы не с этой печенью. Весь организм болел.

Жаркая, наполненная какой-то отчаянной страстью ночь не казалась такой реальной. Эротические сны нет-нет да душили несбыточными мечтами об одном и том же человеке, но Брок нарочно старался наутро забыть о ночных видениях, хотя сегодняшнее можно было бы и оставить на память.

В доме было тихо. Привычно пахло пылью, дешёвым отцовским табаком и ещё чем-то из детства. Название этому запаху никогда не удавалось подобрать. Осознание буксовало, никак его не идентифицируя, не давая ему названия. Дом остался прежним… только на заднем дворе на дереве не было того самого домика, да и само дерево сильно изменилось с тех пор. Или это Брок не замечал ничего за тонкими фанерными стенами и присутствием соседского мальчишки.

— Домик рухнул четыре года назад. — Голос за спиной был знаком слишком хорошо, чтобы не узнать или забыть его обладателя. — Мистер Рамлоу сжёг остатки досок.

Стив остановился рядом, плечом к плечу, протянул Броку зажженную сигарету и чашку с кофе.

— И хорошо, что сжёг, — ответил Брок.

— Отличный повод построить новый? — усмехнулся Стив, отобрал сигарету, затянулся и вернул ее Броку.

— Хей, заканчивай! — возмутился тот, развернулся, только сейчас поняв, насколько вымахал и раздался в плечах тот несуразный нескладный парнишка, и что он отлично знает и эти руки, и эти губы, помнит их по прошедшей ночи.

— Заканчивать? — расплылся в улыбке Стив, дёрнул Брока на себя. — Нет уж, я только начал.

@темы: марвел, Роджерс, моё, проза, Рамлоу, Стив/Брок, au

---

*о творчестве

Наше прекрасное завтра

Последнее, что Баки помнил — это кулак, несущийся прямо в лицо, а дальше была только темнота. Где-то в отдалении заунывно, по-волчьи, выл ветер, стучал колесами поезд и тянуло холодом. Но больше ничего. Он плыл в этой темноте без возможности двинуться, сделать хоть что-то, пока впереди не мелькнула яркая искра, пока тело не потянуло к свету против воли, не закружило в яркой круговерти, пока…

— Господи, Бак… — лба коснулись теплые ладони. — Лютик, ну вот зачем?

— Кэп, да все штатно было. Сам знаешь, — прогудел рядом совершенно незнакомый голос. — Барнса чтобы уработать таких, как я, десятеро нужно, да и что ему один прямой в челюсть?

Проморгаться не получалось, но тело наконец смогло двигаться, правда, словно против воли. Баки чувствовал себя: руки, ноги, голову, но все как-то странно, смазано и одновременно, наоборот, острее. Чувствовал, как они движутся, но сам за это движение отвечать не мог.

— Баки, ты меня слышишь? — по щекам аккуратно похлопали и только тогда он смог открыть глаза.

Первый, кого он увидел, был Стив. Губы сами собой растянулись в улыбке, хотелось спросить, что этот сопляк делает на ринге, кто пустил его, но прозвучали совсем другие слова.

— Слышу, вижу, ощущаю! — руки потянулись обнять, уцепиться за слишком широкие для Стива плечи, обхватить за шею, притянуть поближе к губам.

— Баки, мы же не одни, — вмиг покраснел Стив, знакомо опустил ресницы.

— Да наплевать, мелкий, кто тут что не видел?

Баки мог только растерянно наблюдать со стороны, не влияя ни на что, как его собственная рука зарывается в волосы на затылке Стива, тянет назад, заставляя открыть шею, а губы… Баки мучительно покраснел. Не мог он настолько сильно удариться головой, чтобы позволить своим тайным желаниям прорваться наружу именно таким способом. Но и Стив вёл себя крайне странно. Вместо того чтобы с проклятием отпихнуть, брезгливо утирая губы, он прижал Баки к себе сильнее, хоть это и противоречило его словам о том, что они здесь не одни.

Кто-то громко засвистел, заулюлюкал. Вот только этот «Баки», вместо того чтобы ощериться, запихнув мелкого Роджерса к себе за спину, лишь довольно улыбнулся и задорно показал язык.

— Завидуйте молча, соплячье! — выдал он, хотя эти самые «сопляки» если не в отцы, то в старшие братья ему точно годились, но снова никто не возмутился, не кинул мерзкое «педик».

Стив, отлепившись-таки от «Баки», помог ему подняться, осмотрел очень знакомым взглядом, излишне бережно прикасаясь к скулам, и, покачав головой, развернулся к широченному рыжему мужику, что-то ему очень по-роджеровски втолковывая.

А Баки мог только смотреть на его откуда-то исполинский рост, широченную спину, за которой и троим спрятаться без особых проблем можно и на возмутительно круглую, твёрдую даже на вид задницу.

— Что, конфетка, нравится? — прошептал кто-то, заставив Баки напрячься ещё сильнее.

В былые времена он бы уже врезал идиоту, подобравшемуся со спины, но этот «Баки» оказался другим. Он лишь протянул… железную, мать вашу, руку и с удовольствием пощупал обсуждаемую часть стивова тела.

— Как эта красота может не нравиться? — мурлыкнул он, заставляя Стива покраснеть ещё сильнее, по крайней мере, его уши так и вспыхнули ярко-малиновым, но голос между тем не сбился ни на мгновение, словно его сейчас не прилюдно щупал другой мужик.

— А мне подержаться дашь? — уточнил все тот же голос. — Совсем чуточку, я потрогаю только, а?

— Облезешь, Рамлоу, с тебя хватит и этого порнокостюмчика на поглазеть, — и снова пятерня схватилась за задницу. — Секс ходячий.

— Баки, прекрати, — просипел Стив и глянул из-за плеча так, что у Баки все обмерло в груди и пониже пояса.

Его Стив не мог смотреть так жарко, голодно. Не кусал свои мягкие губы, не опускал ресницы на очередную пошлость. Он бы, скорее, с кулаками кинулся на любого, кто посмел усомниться в его нормальности хоть в чём-то, тем более в таком. Его Стив был нормальным. Не то что сам Баки.

Захотелось ещё раз коснуться ладонью, только правой, живой, почувствовать тепло кожи, хоть и через одежду, но перед глазами все поплыло, мир качнулся и снова начал заваливаться куда-то влево.

Темнота, как и в первый раз, приняла в свои объятия и понесла по своим волнам куда-то дальше.

— Господи, Бак… — лба коснулись тёплые ладони.

Пахнуло кровью, застарелым потом и ярко, отчетливо — мылом с тонкой, едва уловимой примесью мёда, так любимого Стивом.

— Вот зачем ты сюда ходишь? Не нужны мне лекарства такой ценой.

Ладонь погладила по голове, коснулась скулы, замерла на мгновение, чтобы вернуться обратно на лоб.

Открыв глаза, Баки улыбнулся. Это был его Стив, мелкий, болезненно худой, сейчас тревожно хмурящийся и сжимающий мягкие губы в такую тонкую линию, что и не поймёшь, какого они на самом деле цвета. Вот только Баки знал ответ. Губы у Стива розовые-розовые, а коленки острые и смешные. Он косолапит и, когда задумывается, может до мяса сгрызть ноготь на большом пальце правой руки. А ещё…

— Люблю тебя, мелкий.

А ещё он мгновенно краснеет, выдыхает что-то безмолвно-испуганное, резко оглядывается по сторонам и гладит Баки по скулам, трогает губы, пряча взгляд за пушистыми ресницами.

— Баки, мы же не одни… — шепчет он, и до Баки доходит, что даже если то, что он видел, было его горячечным бредом, этот бред стоит того, чтобы за него бороться.

Определенно стоит.

@темы: Стив/Баки

---

*о творчестве

Несколько причин моей злости
Причина...


Джек совершенно не ожидал, что через три свидания, притом абсолютно приличных, даже обязательный поцелуй в щеку — и тот был, окажется в чужом доме с вещами.

— На совместной спальне не настаиваю, — тут же обозначил свою позицию Брок, забрал у Джека сумку и повел его к лестнице. — Первый этаж — кабинет, кухня, столовая и гостиная, на втором три комнаты. Все три спальни. Моя крайняя.

Говорил Брок мало, все смотрел на Джека, касался его, словно боялся, что какие-то слова отвратят, оттолкнут омегу. А Джек и сам не знал, что сказать. По-хорошему, для переезда было рано, пусть и знакомы они были уже прилично по времени, да и Джек сам сразу же согласился, не раздумывая, стоило альфе только предложить.

Ночью, оставшись наедине с самим собой, Джек сидел на постели и ждал сам не зная чего, пока сон не сморил. Брок не пришел.

На утро сложно было понять, обидно ли за такое пренебрежение или, наоборот, приятно из-за того, что альфа не отступает от своего слова. Хоть это было и необычно, особенно для Джека, выросшему среди братьев-альф и наслушавшегося их историй. Хорошо родители были не в курсе этих всех блядок, или а-отец старательно оберегал мужа от этой информации.

Внизу, в столовой уже ждал накрытый для завтрака стол, а Брок… напевая что-то негромко себе под нос, пританцовывал у плиты, нарушая очередной пункт, вбитый в Джека о-папой. Завтрак — это ведь святая обязанность омеги. Это Джек должен был проснуться пораньше, навести порядок на кухне, хотя почему-то он был уверен, что у Брока с этим всё в отлично и без посторонних, и приготовить для своего мужика завтрак, потом обед и ужин, и не волнует, что вы оба работаете. Равноправие равноправием, но "омега должен", "на омегах все держится".

— Детка, а я хотел как раз будить тебя, — мягко улыбнулся Брок, обнял Джека, коснулся губ лёгким поцелуем делясь привкусом кофе и сигарет. — Давай завтракать.

Мыть посуду так же никто не стал. На попытку это сделать Брок лишь с усмешкой указал на самую современную посудомойку. И так почти во всем.

Джеку было позволено самому выстраивать свой день, хотя обрадованный о-папа, едва узнал про переезд сына к альфе, тут же надавал кучу несомненно полезной информации вплоть до того, что "с работы-то уйти придется, ты это понимаешь, сынок?". Джек понимал, но и тут Брок лишь пожал плечами.

— Детка, тебе неуютно в отряде из-за того, что мы вместе? Хочешь, я с Фьюри о переводе переговорю?

И он бы поговорил, если бы Джек не остановил.

Нет, в альфа-Страйке ничего для него не изменилось. Сослуживцы все так же острили с ним, подкалывали, звали отметить очередную пятницу и не слишком заебный день, хоть и каждый из них знал об изменившемся статусе омеги. Брок также нисколько не изменил свою линию поведения на Базе, разве что обедать они всегда ходили вместе, вместе же приезжали утром и уезжали по вечерам.

Злиться, чувствовать себя как-то ущемленным не получалось.

А ещё Брок смотрел так, словно лучше Джека никого не было, тепло улыбался, прикасался ласково, гладил по плечам, хоть сам и был ниже и даже чуть мельче своего омеги. Но то любование, что проскальзывало во взгляде, с чем-то другим спутать не получалось никак.

О-папа нагнетал, звоня едва ли не через день. Он тихо, явно чтобы их никто не услышал, хотя кому это было нужно, непонятно, спрашивал:

— Ну как ты? Притираетесь? Ты потерпи, смири характер.

Только терпеть было нечего. Джеку было хорошо с этим человеком, в их доме.

— Детка, — звал его Брок, когда они были наедине или вне Базы.

— Джекки, — для работы.

Только секса не было. И это немного обескураживало. Но Джек решил не нагнетать, мало ли что у его альфы за проблемы. Возможно, из-за этого он и старается быть таким внимательным, обходительным, иногда совершенно не походя на того, кого Джек знал все эти годы. По крайней мере, вне базы Брок не орал, не матерился с той же искусностью как в зале. Джек даже в какой-то момент подумал о том, что к нему у альфы что-то своё, отличное от стандартной любви и страсти, готов был даже смириться, пока один день не открыл ему глаза.

— Джекки, ты что ли? А я смотрю — жопа знакомая! — в своей обычной манере рявкнул Захари, хлопнул Джека по плечу. — Давненько не виделись. Как жизнь половая?

С Захари у Джека было всего однажды, и он очень быстро пожалел, что связался с этим шумным и беспардонным существом. Проблем от него было больше, чем толку. Хорошо работал у него только язык, и то не в постели, а наглости, почитай, на пятерых хватало. Захари мог себе позволить облапать совершенно незнакомого омегу, отвесить на его возмущение очень сомнительный комплимент, а потом ещё и телефончик попросить.

Уж его-то Джек совершенно не ожидал встретить субботним утром в супермаркете. Обычно в это время здесь было полно счастливых семей, а такие, как Захари, ещё спали или лечили организм после вчерашних впечатлений.

— А ты похорошел, — не унимался Захари, подмигнул Джеку, сжал его плечо. — Неужто ебут?

— Регулярно!

От рыка раздавшегося из-за спины Джека бросило в жар, волоски на теле встали дыбом, словно рядом затрещала разрядами крупная шаровая молния.

Рот Захари округлился, он хотел было ещё что-то сказать, но неслабый удар в челюсть отбросил его в сторону, приложив спиной о стеллаж с консервированной кукурузой.

— Исчезни, утырок! — пророкотал Брок, умудрившись нависнуть над двухметровым Захари. — Ещё раз увижу рядом с Джеком — глотку тебе вырву!

Дома Джек ожидал чего угодно: сцены или несправедливых обвинений в блядстве, но не того, что Брок извинится.

— Прости, Детка, не злись, но как вижу тебя рядом с другим — перед глазами все белеет. Не хотел напугать.

Джек обнял его со спины, стиснул со всей силы, стараясь без слов донести то, насколько взбудоражила его эта сцена, как вдруг оказался вжат в стену грудью, а со спины к нему прижался горячий словно печка альфа.

— Сладкий, не искушай, и так держусь из последних сил, — гортанно рыча, зашептал ему на ухо Брок, вжался внушительным членом в задницу, толкнулся пару раз. — С ума от тебя схожу! Мой! Самый красивый!

Тут уже накрыло Джека.

Не от одного любовника не шибало сексом так, как от Брока. Никто не заставлял гореть лишь парой слов, плавиться от нескольких прикосновений.

— Хочу, — выдохнул Джек, совершенно не ожидая того, что альфа развернет его к себе лицом, подхватит под задницу, приподнимая над полом, но повторил уже глядя в глаза: — Очень хочу.

Как очутился без одежды в спальне, да ещё и задницей кверху, Джек не помнил. В голове клубился сладкий туман, не давая сознанию зацепиться хоть за что-то. Только губы его альфы, везде. Его руки, жаркое дыхание, жалящие, почти злые поцелуи, расцвечивающие метками кожу и признания за признаниями о том как Брок всегда хотел его, как любит и боится потерять, оттолкнуть.

Никто из альф не сосал, заглатывая до горла, не урчал под ладонью, словно дорвавшийся до сметаны дикий кот. Никто не позволял лапать себя в ответ. А уж давать омеге прикоснуться к своей заднице все знакомые Джеку альфы боялись больше чем триппера. Но и тут Брок оказался другим.

— Детка! — почти по-волчьи выл он, подставлялся под ласку, нисколько не противясь нескромным прикосновениям. — Обязательно! — горячо обещал, наваливаясь на омегу всем весом. — Но не сейчас, сегодня сдохну, если ты откажешь! Джекки!..

Если так обещало быть всегда, то Джек определенно вытянул выигрышный билет, когда ответил Филу Коулсону на предложение перейти в Щит, когда не испугался грозного рыка командира Альфа Страйка и не дал заднюю, выбирая отряд поспокойнее. Когда сказал "да" на просьбу об ужине.

Причин злиться будет ещё предостаточно, но всё это они преодолеют уже вместе. Научатся понимать и слышать друг друга. Ведь главное — это найти свою причину жить.
ficbook.net/readfic/10210463/26308457

---

*о творчестве

Несколько причин моей злости
Причина четвёртая — секс

Ага, секс, а точнее — его полное отсутствие.

Джек отхлебнул кофе и вытянул ноги, наблюдая, как Рамлоу продолжает гонять проштрафившиеся отряд по полосе препятствий.

Секс...

Те, кто все же в баре подкатывал к Джеку, были либо сами омегами, либо настолько пьяны, что вообще не различали, кто перед ними. И все это очень угнетало.

Девственником, конечно же, Джек не был, случались и у него праздники, хоть и недолгие, в личной жизни, потому что "Джекки, ты прекрасный человек, но… я привык к тому, что омега слабее и…". Ну да, ну да, просто очередной партнёр не хотел в какой-то момент оказаться сам в интересной и незабываемой для любого альфы позе — жопой кверху.

Так и выходило — в течку зажигали по полной, а потом расходились.

После третьего такого альфы Джеку бы разочароваться в себе, своей природе, альфах и мире в целом, но нет, на все это не согласен был сам омега. Ну не получалось с альфами, да насрать! Тем более на сегодняшний день секс-индустрия помочь могла с абсолютно любой проблемой. Ну разве что несколько однобоко.

У Джека был опыт и покупного секса, и участия в секс-вечеринке, и парочка случайных минетов в туалете какого-то бара, но в какой-то момент все это утомило. И именно тогда в его доме появился хорошо закрывающийся шкаф с разнообразными приблудами. Были там и фаллоимитаторы разнообразных цветов и модификаций, и анальные пробки, и мастурбатор, и вибро-кольца, и прочие штуки, увидев бы которые, его о-папа точно бы слег с сердечным приступом.

Ну, а что делать, если трахаться хочется не только во время течки, а вокруг как бы не так много партнёров. И да, Джек ими ещё и перебирал.

Рамлоу гаркнул особенно громко, зарычал на Лютика, дёрнул его на себя, а волна жара прокатилась по телу Джека, осела теплом где-то в солнечном сплетении, заставив замереть. Кто бы знал, каких Джеку иногда трудов стоило отвести взгляд от командира, не вжимать голову в плечи и не скулить.

Прав был командир, когда рычал на него в самом начале, сразу обозначая свою позицию: "Никаких романов на работе". И Джек был тогда с ним полностью согласен, сам этого терпеть не мог и не понимал абсолютно, но вот сейчас, сидя на мате и попивая свой заслуженный кофе, практически ненавидел такую вот принципиальность. Потому что Рамлоу хотелось себе до зубного скрежета. Такого грозного, мелковатого для альфы, но в то же время по-звериному опасного. Именно такие могли одним взглядом переломить хребет и кривоватой усмешкой опустить на колени.

Хотелось вжаться в его спину, ткнуться носом во влажную от пота макушку, обнять и стоять так хоть какое то время. Хотелось забраться ладонями под темную футболку, провести по каменно-твердому прессу, зарыться пальцами в густую поросль на груди. Хотелось утащить его в душевые и все там себе позволить. Хотелось его, мечтать о нем, его метке на шее, его детях.

В такие моменты Джек чувствовал себя полным идиотом. Он прекрасно понимал о полном отсутствии даже шанса, что такой альфа взглянет на него, но и не мечтать не мог.

Нутро горело, плавилось от одного взгляда, подавители действовали не сильнее обычного витаминного комплекса, когда мысли Джека в очередной раз съезжали на командира. И приходилось дрочить, пихать в себя пальцы, резиновый хуй примерно такого же, как и у желанного альфы, размера, глотать собственные просительные стоны и утром, приходя на работу, пожимать руку своей порно-мечте и стараться не вздрагивать слишком уж заметно.

— Джекки, тебя из кафетерия выгнали, что ли? — усмехнулся Рамлоу, оглядывая его с ног до головы. — Или ты этих ебланов жалеешь? Если да, то не стоит, не заслужили. Ты свое отбегал — вали.

— А если я не хочу? — протянул Джек, отсалютовал показавшему ему большой палец Глазго и снова отпил из стакана.

— А через “не хочу”?

Глаза Рамлоу опасно сузились.

Джек знал это настроение командира. Что-то шло не по его плану и страшно этим бесило. Что-то не получалось. Альфы от природы привыкли всегда и во всем быть первыми, а уж Рамлоу был альфой во всем, даже слегка в преувеличенной степени.

Отвечать Джек не стал, но и с места не сдвинулся, очень надеясь, что запах пота, злости и кофе хоть немного скроет его желание, отпечатавшееся на белье влажным пятном смазки.

Рамлоу сплюнул себе под ноги и развернулся обратно к бойцам.

— Что замерли, принцессы? Джекки заслужил свое право побыть судаком номер один сегодня, а вам ещё работать и работать! Сгребли яйчишки в кулачки и побежали! Не доросли вы до нормальных омег ещё!

А Джек продолжил любоваться.

Затылок, шея, широкие плечи, рельефная спина, одному богу известно, сколько Рамлоу на себя убивал времени в спортзале. По крайней мере, когда Джек уходил, а делал он это одним из последних, и когда возвращался, командир был уже тут, насиловал беговую дорожку, что-то "объяснял" груше или жал от груди очередной запредельный вес.

Взгляд Джека скользнул ниже по спине и запил на заднице альфы, круглой, подтянутой и наверняка твердой, как гранит. Пусть это были и недостойные омеги мысли, но и сам Джек омегой был по какому-то недоразумению. Так что мечтать о заднице самого шикарного альфы можно было без каких-либо моральных терзаний.

Возбуждение лишь усилилось, разливаясь по венам огненной рекой. Джек уже сам пожалел, что вернулся в зал, а не остался обедать в кафетерии с другими сотрудниками. Все же спалить свой интерес к командиру после стольких лет совместной работы и вылететь из отряда, являясь его заместителем, только потому, что член встает и жопа ныть начинает от одного только упоминания имени — Брок Анджело Рамлоу...

— Интересно, а если спичку запалить, тут все вспыхнет?

Джек вздрогнул и почти не удивился, когда рядом с ним опустился на мат Барнс.

— Ириску хочешь? Мне из Москвы привезли? — Он протянул к Джеку ладонь с двумя прямоугольниками в блеклой бумажной обёртке. — Пиздец пломбам, конечно, но вкус как из детства.

— Суровое у тебя детство было, — качнул головой Джек, но ириску все же взял, очень надеясь, что омега свалит куда шел и командир не обратит внимание на его появление, но не тут-то было, Барнс подтянул колени к груди и замер.

Тут уже уйти захотелось Джеку. Возбуждение, ещё пару мгновений назад полыхавшее в груди пожаром, словно сошло на нет, оставшись лишь неприятной влагой на белье и чувством неудовлетворения.

— Скажи ему, — тихо, без обычного ехидства прошептал Барнс, посидел немного и, отдав и последнюю конфету пребывающему в прострации Джеку, все же ушел.

Спалился! Я спалился!

Ни о чем другом Джек думать не мог. Столько лет работы над собой, совместных операций, попоек, разговоров по вечерам ни о чем — и вот так вот глупо попасться. Вот только на чем?

Джек крутил в голове последние месяцы. Он вроде бы не залипал на Рамлоу больше обычного, не таскался за ним следом и ещё с десяток таких вот "не", которыми обычно грешат влюбленные омеги. Джек ведь скрывался. Джек врал себе и окружающим. Джек…

Он сглотнул, поднял глаза и успел поймать на себе взгляд командира. Теплый, спокойный, без злости или раздражения. Успел заметить на губах тень улыбки.

А что если и правда сказать? Ну а вдруг? Мир ведь — штука странная.

Но Рамлоу подошёл сам, остановился в шаге от ног Джека.

— Ты, я и ужин в "Табаке", согласен?

Джек кивнул.

Глядя в спину удаляющемуся альфе, он понял — нет, все озвученные раньше причины ничто. Главная причина злости у Джека Роллинза — Брок Рамлоу, самовлюблённый кретин и великолепный альфа, с которым, возможно, что-то да и получится.

ficbook.net/readfic/10210463/26298568

---

*о творчестве

Несколько причин моей злости
Причина третья — работа


— Хули вы в жопу Роллинза дышите? — рявкнул Рамлоу, сверкнул каким-то по-особенному злым взглядом и швырнул кому-то в спину тяжёлым, набитым песком мячом. — Ему до течки далеко, так что утритесь, да и не даст он вам, отсоскам, не потянете, если омегу даже обогнать не можете!

Кому именно прилетело, Джек не видел, на всякий случай прибавляя скорости и под злобный ржач командира отрываясь от преследователей ещё сильнее.

— Смотрите, как припустил, — продолжил орать Рамлоу. — Вот что значит боец осознал перспективы!

Шутки про омег уже давно не бесили, не раздражали и даже задевать перестали со временем, словно шутились и не про него, а о ком-то совершенно другом. Ещё в академии Джек приучил себя не реагировать на такое, тем более, он тогда попал в первый поток омег, допущенных к военной службе. Армия перемолола не только его самого, но и юмор, который не воспринимался больше в штыки, а уж скабрезные шуточки Рамлоу принять как нечто само собой разумеющееся и вовсе оказалось проще простого. Тот всегда говорил, что думал, явно понятия не имея о существования фильтра между языком и мозгом. И это даже отчасти успокаивало. Не было в этом человеке фальши и двойного дна. Да и прилетало из-за особенностей пола не одному только Джеку. От командира Альфа Страйка доставалось абсолютно всем.

— Да кто ты такой, чтобы я с тобой миндальничал? — фыркнул он как-то прямо в лицо начавшему было возмущаться Уилсону, недовольному тем, что в их переодевалке не было разделений по полу. — Не нравится, рапорт подай или в суд на меня. Здесь все равны, пернатый.

Понятное дело, что Сокол делать ничего не стал бы, свои же не поймут, но и попадаться на глаза языкатому альфе перестал, от греха подальше, даже на совместных миссиях стараясь держаться поближе к Мстителям.

— Я, блядь, омег наберу вместо вас, уродов, раз у нас именно Джекки самый резвый! — не унимался Рамлоу, растянув губы в не самой приветливой улыбке. — Первому, кто догонит догонит нашу фею, внеочередную премию выдам.

Джек усмехнулся. Догонят они, ага. Единственный, кому из отряда это под силу, сейчас орал им вслед и ржал над попытками своих пыхтящих от усталости бойцов.

— Есть догнать фею! — гоготнул Лютик и тут же зашипел, получив локтем от Глазго.

— Догонят они, — повторил мысли самого Джека Рамлоу и неприминул добавить: — Скажи ещё, за жопу ухватишь. Давай, хватай, а я посмотрю как тебя Джекки отфеячит ровно по страховке и не пунктом больше. Даже премию выпишу и венок подарю, искусственный, чтоб на долгую память.

Джек развернулся лицом к остальному отряду, оскалился так, что молча до этого нёсшийся Лаки аж споткнулся под одобрительный смех Рамлоу, едва не уронив за собой и остальных.

— Вот придурки!

ЩИТ Джеку нравился именно из-за Рамлоу, из-за его непредвзятого отношения и железного правила, что уважение ещё надо заслужить, или все это было не «из-за», а «благодаря». И вроде бы Джеку худо-бедно удавось прижиться, найти своё место. По крайней мере, прогнуть его никто не пытался, и общение как с командиром, так и с остальными бойцами шло на равных. Для всех них он был своим в доску.

— Мда, птенчики, эта жопа вам явно светит ярче моих пиздюлин, — вздохнул Рамлоу и махнул рукой, разрешая идти на последний круг, хотя он и явно был ими недоволен.

Джек остановился рядом, стянул мокрую от пота футболку, вытер ею лицо.

— Командир…

— Чего тебе? — не отрывая взгляда от планшета, осведомился Рамлоу.

— А мне премия не положена?

Взгляд Рамлоу замер на экране, скользнул вверх по плечам Джека, тяжёлый, почти ощутимый, словно прикосновение мозолистой ладони к разгоряченной бегом коже.

Джек тряхнул головой, отгоняя это видение.

— С хуя ли? — почти ласково протянул Рамлоу и прищурился так по-доброму, словно взглядом уже разделал и готовится употребить в сыром виде.

— Не догнали же, — пожал плечами Джек, внутренне обмирая, надеясь, что ничем не выдал своего интереса.

От Рамлоу плавился мозг, от его взгляда, запаха, животной агрессии хотелось скулить, вжимать голову в плечи и смотреть в глаза с немой просьбой. Джек впервые себя рядом с кем-то так по-дурацки себя чувствовал. Даже Кэп, вот уж альфа из альф, не производил такого сногсшибательного эффекта, хотя видеть его даже не злым, а в ярости приходилось не раз, как и отстраивать после очередной вспышки этажи базы.

Но если полковника Роджерса накрывало нечасто, то Рамлоу словно всегда был на взводе, казалось, стоит чуть прислушаться, как услышишь тихое шипения бикфордова шнура. Едва Джек оказывался рядом с ним, как метафорическая шерсть на загривке вставала дыбом, а колени начинали предательски дрожать.

— И то верно, — неожиданно легко согласился Рамлоу, но тяжёлого взгляда не отвел, как и всегда, смотря прямо в глаза, придавливая к месту. — Будет тебе премия, можешь идти в душ и на обед, а остальные продолжают работать! Свободен.

Джек выдохнул.

Все же эта работа ему нравилась.

Единственный, кто не обрадовался новой должности сына в Щите, был именно о-папа, а-отец даже похвалил Джека за выбор организации, чем расстроил мужа ещё сильнее. Но самому Джеку здесь было хорошо, он чувствовал себя на своем месте. Да, пришлось многое доказывать, в том числе и самому себе, но как-то по особенному никто к омегам здесь не относился. Или сам Джек всего этого не замечал.

Работа в Щите была бы идеальной, если б не Рамлоу. Вот только без него всё это и вовсе казалось невозможным.
ficbook.net/readfic/10210463/26290556

---

*о творчестве

Несколько причин моей злости
Причина вторая — внешность

— Омега должен уметь себя подать! — говорил о-папа и бил Джека по рукам мухобойкой. — Раз уж ты не пойми в кого такой огромный, так пользуйся этим! Извлекай выгоду!

Хорошо хоть про неказистую для "слабого пола" внешность ни разу не упомянул.

Вымахав в шестнадцати почти до двух метров, Джек понял, что просто не будет.

Семья у него была самая обычная: о-папа занимался домом, растил детей, рукодельничал и вообще был образцом, как с обложки журнала по домоводству. Такой же хрупкий, светлоглазый и совершенно далёкий от всего, что не касалось дома. Он не лез в дела мужа, не гнался за такой модной свободой и вообще не понимал всю эту борьбу за равноправие.

— Омега должен знать свое место, сын, — внушал он Джеку, единственному среди пятерых братьев омеге. — За стенами дома ты никто, а вот внутри — царь и бог. Все должно вертеться вокруг твоего ногтя. И муж, и дети. И омега должен уметь всем этим управлять.

Про "омега должен" Джек слушал с самого детства и отказывался применять к себе. Сложно оно было. Особенно если учесть, что Джек сильнее и выше братьев, которым а-отцом внушались абсолютно другие истины.

Шить Джек не любил, хотя впоследствии это умение пригодилось на миссиях, и не раз. Нет, он не штопал носки всему отряду, а вот за неимением медика зашивать раны приходилось. Командир хлопал по плечу, хвалил и ставил в пример остальным "бездарям".

Вязать или вышивать Джек не умел. Слишком неуклюжими у него были руки, ладони широкими, а пальцы…

— Боже, Джек, не пальцы, а сосиски! В кого ты такой, а?

С готовкой также не сложилось. Накормить самого себя Джек мог, и вполне сытно, но на всякие изыски типа заливного из говяжьего языка или правильно зажаренного на гриле тунца его уже не хватало. Да и много ли холостяку нужно? Спагетти сварить мог? Мясо запечь? И на том спасибо, что не одной доставкой питался.

А ещё Джек не переваривал глажку. Не понимал он надобности отглаживать постельное белье, утюжить стрелки на всем, даже на джинсе, и отпариватель в его доме появился только потому, что "милый, ты, что, варвар?".

Больше ни на какие истинно омежьи изменения в своей жизни Джек не соглашался, хоть и очень нежно любил о-папу.

Джек не был красавцем и понял это едва ли ни сразу.

Сложно в таком сомневаться, когда со всех экранов, со страниц глянца глядели большеглазые, тонкие в кости нимфы, навязывая, призывая, убеждая, объясняя альфам, каких нужно выбирать, указывая омегам, как необходимо измениться, чтобы исполнить мечту и сразу после школы выскочить замуж.

А потом роды, дом и…

Фантазия на этом Джеку отказывала.

Все детство он провел в компании альф, чем доводил о-папу до обмороков. Самым первым из компании научился метать ножи, тягал экстремальные веса и поступил на год раньше в военную академию, когда туда только начали допускать омег, каким-то чудом отстояв свое право учиться не на связиста.

— Мальчик далеко пошел бы, если бы не мокрая жопа, — вздыхал его тогдашний командир.

Но и здесь Джек подвинул всех.

— Хороший ты мужик, Джекки, но страшный, иначе я б замуж тебя точно позвал.

Джек не был красавцем.

Не красят омег высокий рост, широченные плечи и шрамы на лице. Не идёт омеге тяжёлый холодный взгляд и несгибаемый характер. Омеги не жмут от груди два своих веса, не курят взатяг, не ржут над "девочками" из медиков, не рассуждают за бутылкой вискаря о свойствах новых винтовок. Омеги сидят дома, растят детей, вышивают салфетки и смотрят мужу в рот, что бы он ни говорил. Омеги — счастье этого мира, его опора.

Вот только в самом Джеке от омеги ничего и не было, разве что кроме тщательно купируемых течек. Не представлял он себя с животом в окружении детей. Не думал, что когда-нибудь захочет что-то изменить, заиметь в жизни "как у всех", чтобы слышать о любви, а не о том, "какой он классный друг".

— Милый, все мы на любителя, — уверял о-папа, но смотрел при этом так, что Джеку становилось все и без слов понятно.

Ведь в каждом правиле были исключения. Детская сказочка про "у каждого из нас есть пара" казалась насмешкой. Ну да, есть, но и людей на планете столько, что одной жизни не хватит, чтобы исколесить весь мир в поисках того извращенца, у кого встанет на настолько нестандартного омегу.

Джек даже один раз попробовал искать в интернете, но быстро отказался от этой затеи. Странно, стрёмно и противно становиться чьим-то фетишем, когда твои особенности выставляются чуть ли не извращением, наравне с любителями выпрыгивать из кустов с членом наголо и зоофилами. Вот таких поклонников себе не хотелось.

Не был Джек красавцем. Но и бесчувственным при этом тоже не был.

---

*о творчестве

Несколько причин моей злости.
Причина первая — аренда

Джек облокотился на раковину и с шумом выдохнул сквозь стиснутые до боли зубы, надеясь успокоиться.

В углу комнаты грудой деталей валялся разбитый телефон. И это ещё разговор оказался коротким. Джек даже предстравить боялся, что наговорил бы долбаному бете, реши тот ещё немного поездить по мозгам квартиранта.

Мистер Салливан снова поднял арендную плату, уведомив об этом простым электронным письмом, правда, как и положено — за две недели, и предоставил выбор платить сколько просит или выматываться. Все бы хорошо, если бы Джек часто заглядывал на почту или мог взять и съехать. Но и с тем, и другим были определенного рода сложности.

Не ладил Джек с интернетом и отсутствие вариантов.

Нет, снять другое жилье как таковой проблемой не было. Вот только если ты не омега.

В идеальном мире телевизора орали из каждой передачи об эре равноправия, о том, что среда становится доступной абсолютно для всех, невзирая на пол и статус. Ага, вот только для кого-то оно может и правда было так, альфам вон разрешили жениться между собой, а для омег всегда были и будут оговорки.

Всегда.

И во всем.

"Доступное жилье!"

Доступное, но в пригородах, где чистый воздух, школа близко и зоркие соседи в курсе всего, что происходит в стенах твоего дома. Поговаривают, что в таких сообществах чуть ли не синхронизируются течки. А Джеку не хотелось тихо каждое утро звереть в пробках, добираясь до базы, выслушивать очередные рецепты пирогов, секреты по обольщению и прочую дребедень. Но ведь от соседушек хрен ответишься, это он по своему о-папе знал.

"Нет, сэр, вы можете выбирать! Мы предоставляем широкий ассортимент жилья".

А из чего?

В черте города одиноким омега сдают жилье неохотно, пусть даже и ты больше двух метров ростом и выглядишь так, словно родился в качалке между подходами. Риэлтору насрать на подраную рожу и полное отсутствие желания вступать в брак хоть с кем-то и плодиться.

"Простите, сэр, в этом жилом комплексе жилье не предназначено для детей".

Ну охуеть, да?

Джеку каждый раз хотелось кричать, разбить кому-нибудь лицо, но приходилось только сильнее стискивать зубы и искать варианты уже самостоятельно.

Сколько мест он пересмотрел?

В скольких получал отказ?

Его каждый раз встречали с улыбкой, но, узнавая статус, тут же заворачивали, не доводя даже до обсуждения условий.

После месяца таких вот мытарств и встречи со старым Салливаном Джек подумал было, что все в Вашингтоне наконец начинает складываться, но не тут-то было. Ебаный бета мотал его нервы с профессиональной ловкостью прожженного манипулятора. То жаловался на здоровье, на жизнь, на давно умершего мужа, от которого и осталась эта хата, то просил вполне мирно, а то и вовсе намекал на то, что если Джека что-то не устраивает, он может катится на все четыре стороны и искать что-то "более подходящее".

Приходилось проглатывать. Других вариантов все равно не было.

Джек было сунулся в казармы Щита, но и тут получил от ворот поворот. Не полагалось омеге жить на одной территории с альфами, тем более при их профессии. Джек по себе знал, что такое переизбыток адреналина и к чему он мог привести.

— Уж простите, мистер Роллинз, бордель нам тут не нужен, — пожимали плечами в отделе кадров и предлагали очередной домик с белым заборчиком, обещая, что компания компенсирует треть стоимости аренды.

Все бы хорошо, но вертолета, чтобы добираться до базы вовремя из этого уютного омежьего царства, почему-то не предлагалось.

Выкрутив на максимум холодную воду, Джек сунул под струю голову. Это хоть немного приободрило. Ещё не хватало срываться на работе из-за собственных проблем. Его и так взяли в отряд каким-то чудом, а уж почему приняли, Джек мог только догадываться. Возможно, никто из них не видел в нем омегу. И это не могло не радовать.

— Джекки, никаких романов на работе, — сразу предупредил Рамлоу, равнодушно листая его личное дело. — Это, конечно, не запрещено, но лично я против. Хочешь, иди жалуйся на сексиста-командира, но меня мало ебет все это. Альфа Страйка потому и альфа, что мы лучшие, а не из-за членов с узлами. Здесь замуж удачно выскочить не получится.

Джек тогда скрипел зубами и молча кивал. Что поделать, логику командира он мог понять, как и его нежелание потом разбираться в личных проблемах подчинённых. Но все равно стало на одно крохотное мгновение обидно за такое о себе мнение.

И вот как после таких слов просить помощи? Нет, с бойцами Джек поладил, сдружился даже, частенько по пятницам курсируя из бара в бар в поисках приключений, но вот сам Рамлоу бесил страшно и точно так же… привлекал.

Сильный, красивый, абсалютно бесстрашный и такой же безбашенный. Рамлоу позволял себе такое, о чем другие даже шептаться не позволяли себе, только мечтали себе тихо, прикидывая "а вот я бы!". К примеру, задирать альфу всех альф только потому, что Барнс перед течкой начинал бесоебить и почему-то развлекаться шел не к своему мужику, а испытывать терпение всех остальных. По большей части доставалось именно альфа-Страйку. Когда все альфы отряда головы сворачивают вслед за довольным результатом Барнсом, а не стреляют по мишеням — кто угодно озвереет.

Но все равно, Джека-то как все это касалось? Рамлоу вообще хоть раз на него смотрел прежде чем предполагать такое?

Джек натянул футболку, дошел до разбитого телефона, вытащил сим-карту.

— Сука, — выругался он. — Даже насосать на снижение арендной платы не смогу. Не встанет на меня у Салливана.

ficbook.net/readfic/10210463/26273330

@темы: Рамлоу

---

---

Коты, огромное вам спасибо за донаты, которые я очень неожиданно для себя обнаружил!
Перед новым годом это особенно к месту оказалось!
Спасибо вам огромное!
Не даёте мне остаться без кофе и мандаринов!

---

*о всяком

Кто доломал свои очки?
Правильно, я!
У кого денег нет на новые?
Правильно, у меня!

Сегодня меня обвинили в том, что я зло смотрю на детей выходящих из школы.
Я их, блядь, не вижу просто и ищу своего!

---

*о всяком

вот в это я верю больше

15.12.2020 в 09:57

Пишет  Бастард:

- Расскажешь мне о ней?
- Не думаю.

(c)

Обзорам

[L]Бастард[/L] - старбакс-<a href="https://fortweyr.diary.ru/p220238658.htm">арт</a> с ау!финалом «Эндгейма»

---

*о творчестве

В сердце Вечного Леса

Присутствие чужих на своей земле Брок ощутил почти сразу. Возвращаться к дому резко перехотелось, не так много причин могло найтись у тех, из внешнего мира, чтобы сунуться в его медвежий… волчий угол. Ещё меньшее число могло найти к нему дорогу, точнее, мог только один человек, которого Брок, пожалуй, ещё был бы рад видеть, если бы не одно “но” — Джек бы вряд ли сам к нему пришел. Пусть они и были когда-то друзьями, но время иногда до неузнаваемости коверкало, меняло людские души. А прошло уже ой как немало лет.

— Я знаю, что ты меня видишь, — негромко сказал Джек, уселся на крыльцо и развел руки в стороны. — Я один и без оружия, да и что меч может сделать против тебя, волчара?

Брок фыркнул и выступил на едва заметную в высокой траве тропинку. Он нисколько не сомневался в том, что Джек его услышит, почувствует, все же пусть он и не был нелюдем, но часть волшебной крови позволяла видеть намного большее, чем любому из смертных, пусть даже и магу. Но вот увернуться ни от ножа, ни от зубов Брока не сможет, реакция подведёт. И это знали они оба.

— Хорош, — цокнул языком Джек и, знакомо кривовато усмехнувшись, добавил: — В дом впустишь или тут разговаривать будем?

— Ага, — проворчал Брок, прошел мимо, легонько пнув старого друга. — Тебя, может, ещё накормить, в баньке выкупать и спать в мою постель уложить?

Джек поднялся тяжелее обычного, что не укрылось от внимательного взгляда Брока.

— Вот без постели я обойдусь уж точно, не потяну тебя больше, — усмехнулся он, оправил тяжёлый пояс и вошёл в дом за Броком, оглядываясь по сторонам. — Разжился, я смотрю, ты барахлишком, осел здесь, огород за домом добротный. Может, и корова есть?

— Может и есть, — в тон ему ответил Брок, грохнул по столу тяжёлыми кружками, вырезанными лесным хозяином лет пять как, наполнил их ягодным квасом. — Пей, говори, что за нелёгкая принесла тебя в эту глушь, и проваливай.

Вместо ответа на стол легла тяжёлая бляха с волчьей оскаленной мордой. В горле Брока заклокотал злой рык. Конечно, он помнил о своем обещании, но исполнять его не хотел. Не думал, что когда-нибудь доведётся выйти из своего леса и снова взглянуть в глаза единственному человеку, который запал в сердце и чье доверие удалось предать.

Таких блях было всего две, и обе они должны были сгинуть во времени с одним и вторым мальчиком. И если первый погиб так давно, что вспоминать страшно, то второй должен был вырасти и занять причитающееся ему место, а не гоняться за призраками прошлого в волчьем обличье.

Брок коснулся бляхи. Провел по ней ладонью. Возможно, где-то внутри он хотел, чтобы она была ненастоящей. Возможно, наоборот…

— Призывает? — хрипло спросил Брок, отдернув руку.

— Нет, волчара, я твоей помощи прошу. Умоляю практически, — сокрушенно покачал головой Джек. — Лорду неведомо, где я и с кем сейчас говорю, а это… — Джек кинул взгляд на бляху. — Он ее выкинул, едва ты нас покинул.

А чего Брок ожидал? Светлой памяти? Было бы ещё что о нем помнить, было бы о чем сожалеть. Это Броку единственное что осталось — это память да рваные нити шрамов на левом боку, неприятно ноющие в непогоду. А ещё сны, полные криков, вони собственной крови и яда на когтях лесных духов. Не уберёг он тогда одно важное и потерял другое, не смог смотреть в глаза своего юного лорда, ушел, попусту сбежал, зализывать раны, бросил этого взрослого ребенка одного, потому что сам простить себя тогда не мог… да и до сих пор не простил.

— О чем ты меня просишь? — Брок чуть качнулся в сторону, снова почувствовав холодное прикосновение смерти к своему боку. — Чем изгнанник помочь тебе может? Травками заветными поделиться для мужской силы? Или водой, что с первой росой на луг в купалов день выпадает?

— На кой мне твои травы и роса? — удивился Джек, цапнул кружку, в два глотка ополовинил ее и аж крякнул от удовольствия. — Хорош квасок, ядреный, но и не за ним я, друже. Лорд-то вырос давно, возмужал и к Вечному Лесу тянет его. Отомстить он хочет за своего побратима, поквитаться. А не мне тебе объяснять, чем кончиться это может.

Брока аж подкинуло.

Вечный Лес был территорией запретной.

ficbook.net/readfic/10181858/26200208

@темы: Роджерс, сказка, проза, Баки, Рамлоу, Стив/Брок, au, отрывок

---

*о творчестве

Человеку нужен "человек.
часть 9

Брок понял, что он дома, едва вынырнув из вязкого, удушливо воняющего дымом марева сна. Он был дома, в спальне, в своей постели, заботливо укрытый почти невесомым одеялом. В голове было пусто и спокойно, в легких не першило от едкой гари, а тело… тело было удивительно легким и ничего не болело. Вообще ничего. Словно кто-то твёрдой рукой отмотал его жизнь в обратном порядке к тому моменту, как… а вот тут следовало уточнить подробнее — к какому именно моменту?

Пришлось открывать глаза.

Потолок над ним и правда был знакомым и даже родным. Светло-кремовым с круглыми точками светодиодных ламп, сейчас тускло горящих почти на минимуме яркости.

Брок привстал на локтях, прислушался к себе.

Нет, тело и правда не болело, свежие ожоги не тянуло. Может? это вообще всё было сном? Вообще все. И встреча с джинном, и тот пожар, и… Брок тряхнул головой. Что-то совсем не туда его понесло. Не хватало ещё сейчас скатиться до рефлексии и начать жалеть себя.

Легко поднявшись, Брок зажег свет ярче и огляделся. Все было на своих местах, даже аккуратно сваленная на кресло одежда, перепачканная сажей, присутствовала. Только что не воняла. Значит, все было на самом деле, и пора прекращать грешить на собственное сознание, а то так и с ума сойти не долго. Оставалось только надеяться на то, что Стив не соврал, и он действительно снова не пропал в неизвестном направлении и все же позволит Броку такую малость, как знать, что вообще черт возьми произошло.

Дойдя до двери в спальню, Брок остановился, но всего на мгновение, чтобы тут же тряхнуть головой, собираясь с мыслями, и сделать шаг в неизвестность.

— Стив! — позвонил он, распахнул дверь, вышел в гостиную и огляделся.

Чертова джинна нигде не было. По крайней мере, именно этого джинна. Наличествовал только Баки, хоть и выглядел он каким-то помятым, пришибленным. Тихо сидел себе за кухонным столом, медленно, стараясь не стучать ложечкой и стенки чашки, размешивал сахар в кофе.

— Вышел Стив, — буркнул Баки, глянул на Брока по-детски обиженно, словно тот был в чем-то виноват перед ним лично. — До пекарни сходит и вернётся.

— Ок, — согласился Брок, почесал подбородок.

От взгляда Баки делалось не по себе, но джинн упрямо молчал, не спеша начинать разговор. Смотрел в спину, размешивал свой чертов кофе и продолжал безмолвствовал. Хотя ещё сегодня утром его можно было заткнуть только пирожным, да и то ненадолго.

— Так, рассказывай! — велел Брок, усаживаясь напротив. — Давай-давай, конфетка, колись, из-за чего ты на меня надулся и надеешься, что я споткнусь на ровном месте и разъебу себе голову об угол стола? А чего удивляться так? У тебя на роже огромными буквами выведено — сдохни, ублюдок!

Брок едва не рассмеялся, когда Баки судорожно потёр щеку и даже для верности обернулся и глянул на себя в отражении полированного бока металлической стенки тостера.

— Не написано, — буркнул джинн и разозлился ещё сильнее.

— Может, и не написано, — усмехнулся Брок, отобрал у Баки чашку, нисколько не удивившись тому, что кофе в ней абсолютно холодный. — Колись давай, за что ты мне желаешь смерти лютой и страшной.

— Из-за меня.

Не подскочить на месте удалось с большим трудом, не оглянуться, протирая глаза, не дать в морду этому идиоту. За спиной стоял Стив.

— Не подкрадывайся, — тихо попросил Брок. — А то пристрелю как-нибудь.

— Ты можешь, — согласился джинн, подошёл ближе, опустил одну руку на плечо Брока, сжал так, что больно сделалось, и продолжил. — Так почему же, Баки, ты желаешь смерти для Брока, а?

По лицу Баки пробежала тень чего-то страшного. Его глаза налились холодной силой, той самой, что способна повергать в ужас, возводить из ничего города и низвергать их, оставляя лишь пепел. Но Броку страшно не было, чувство самосохранения атрофировалось в нем ещё в те далёкие времена, когда приходилось бегать с автоматом и стрелять в людей.

— Верни мне брата! — рявкнул вдруг Баки, снова кардинально меняясь, хлопнул по столу ладонями. — Давай, загадай любое желание, совершенно любое, и мы уйдем!

— Я пробовал, — пожал плечами Брок, подбородком коснулся руки Стива, все ещё сжимавшей его плечо. — Поверь, конфетка, — хватка на плече стала сильнее, — пробовал я избавиться от навязчивого внимания твоего брата. Но кофе он варить мне отказался.

Баки открыл рот, закрыл его, перевел взгляд на Стиви.

— Кофе? Ты серьезно попросил у него кофе? Самый обычный кофе?

— Вот и ты туда же. — Брок вздохнул. — Чем плох кофе? Или мне нужно было выбирать что-то глобальное? Миллиард на счёт? Голова врага или мир во всем мире?

За его спиной громко вздохнул Стив, а Баки, словно наконец-то что-то для себя поняв, опустил глаза на собственные ладони и заговорил.

Никто Баки за Броком не присылал, никто не отдавал ему то самое последнее желание, которое предназначалось Стиву. Все оказалось намного проще. Баки испугался за брата, ещё бы, обычно всё проходило как по маслу. Три желания — и душонка очередного завистливого или алчного человечка оказывалась у джинна, а тут Стив вернулся ни с чем. На вопросы отвечать отказывался, находясь в странной задумчивости, так ещё и решился на страшное — отказаться от своей силы. Подобного Баки снести не смог. Он должен был понять, что это за колдовство такое, но так и не разобрался.

— Баки, — вздохнул Стив, прижал Брока к себе. — А то, что это именно мое желание, мое собственное, ты не подумал?

— Нет! — горячо выпалил Баки. — Не подумал и думать не хочу, он простой смертный, он бы и в огне сгорел, если бы не ты!

Брок попробовал обернуться, но Стив держал крепко. Откуда-то пришло понимание, что он при этом разговоре и присутствовать не должен, а потому пришлось молчать и слушать о том, что джинны-то, оказываются, смертны, только умирают они не от старости или пули, а от тоски. Теряют свой свет и потихоньку, за пару веков, истаивают, растворяясь в окружающем их мире, выплескивая последние остатки магии на какого-нибудь бедолагу, исполняя его последнее желание. И любят джинны лишь один раз в жизни, потому что не могут пережить утрату любимого.

— Я не хочу тебе такого же! — Баки сжал левую руку, и Броку отчего-то показалось, что очень просто в этой ладони могла сейчас оказаться его шея.

— Это не тебе решать, Бак, — тихо ответил Стив. — Уже ничего не изменить.

И тут до Брока дошло — Стив больше не джинн. Не обжигают его прикосновения, словно под кожей больше не бежит вместо крови лава. Да и по лицу Баки можно было прочесть абсолютно все, в том числе и горе из-за потери самого дорогого существа на свете, единственного родного.

— Это всё точно? — спросил Брок, накрыл ладонь на своем плече, сжал пальцы Стива. — Ты не джинн больше?

— А что? Господин всё-таки хочет загадать мне желание? — наклонившись к его уху немного ехидно спросил Стив.

— Двинуть я тебе хочу за все хорошее и вот думаю, добьет ли меня отдача, — протянул Брок.

На душе сделалось легче. Даже проблемы с залом не казались такими уж фатальными. Всё же страховку никто не отменял, главным было то, что никто из ребят не погиб и не пострадал, по крайней мере, сам Брок был в этом уверен или хотел быть уверенным.

Дальше он слушать не стал, скинул с плеча руку. Нужно было пожрать чего-нибудь, выпить кофе, выкурить первую сигарету и позвонить Джеку. Без первых пунктов обо всём пиздеце он отказывался даже думать, не то что выслушивать. Да, снова остался ночевать в зале. Да, опять оказался в центре неприятностей. Да, чуть не сгорел сам, зато зал, скорее всего, не так уж и сильно пострадал. Но, зная Джека, Брок мог представить, что тот думает обо всём этом. И самое смешное — сам Брок был бы примерно такого же мнения, поменяйся они вдруг местами. Он бы ещё и вставил бы другу руку по локоть в одно неугомонное место и провернул.

— Еблан!

— И я рад тебя слышать, Джекки, — усмехнулся Брок, от души затянулся, глянул в сторону тихо беседующих джиннов. — Ты меня продолжишь материть или всё же расскажешь, как у нас дела. Всё очень плохо?

— Какое всё? — фыркнул Джек. — Да я этих двоих уёбков в жопы целовать, блядь, буду. Одного за то, что тебя, имбецила, на себе вынес и что-то там нашаманил такое, раз всё зажило прямо на глазах. А второго за зал, чистенький и новенький, как с картинки, за то, что никто ничего не видел, не слышал и… прикинь, за голову Пирса. Мне её Баки домой в пакете обычном пластиковом приволок и сообщил о том, что выполнит ещё два желания. Сучонок, а красивый. может, одним из желаний его раком поставить?

То, что младший, по крайней мере, Броку почему-то казалось, что всё именно так, их слышит, можно было понять по ставшему вдруг насмешливым взгляду и продемонстрированному железному среднему пальцу.

— Э нет, Джек, это скорее ты жопой работать будешь в добровольно-принудительном порядке, — хохотнул Брок.

— Да я разве против?

Теперь уже черёд Брока пришёл удивляться, но вслух он этого делать не стал. Все меняются, даже его бывший мог прекратить из себя строить ёбаря, да и кто знает, может, зацепил его чем-то джинн настолько серьёзно, что и не только спину доверить ему не страшно стало, но и собственную задницу? Жаль только, что головы Ситуэла в том пакете не было, чтобы совсем уж комплект собрать. Но это частности, которыми можно было и пренебречь. Пока, во всяком случае. Слишком уж этот лысый помотал им нервы.

Распрощавшись с Джеком, Брок отошёл к окну, распахнул створку. Сизая струйка дыма, подхваченная сквозняком, вытянулась на улицу. Брок сжал сигарету зубами, зажмурился что было сил.

А ведь Стив исполнил его желание, самое последнее, самое сокровенное, только снова не спросил, а стоит ли это делать. Хотя да… стоило, всё это стоило результата.

Брок и не заметил, что на шею вернулся шнурок с маленьким фиалом цвета лазури.