* о творчестве

[kroshkavinni]

Брок... и коробка разрывных.

Спешл

Брок повёл носом и перевернулся на живот, зарываясь лицом в подушку. Было несказанно хорошо. Ничего не болело, не ныла спина после таскания по чужим квартирам с подарками, не разваливалась на част
и голова, как бы намекая, что пить либо пора бросать, либо не забывать о мере. Одно непонятно, когда он успел добраться домой, а главное -- как?

Последнее что помнил Брок -- раскидистые еловые лапы роджеровской ёлки, неудобно упирающуюся в спину коробку и, что отчаянно не хотелось никуда уходить.

Вчерашний день и вечер были как в тумане, но долбаную ёлку Барнса и Роджерса он почему-то запомнил до последней игрушки: какой высоты, как пахла, с какой периодичностью мигали огоньки, сколько золотистых шаров, а сколько тёмно-синих, будто бы сам вешал, и идиотского ангела на самой верхушке, чуть скошенного, будто бы заброшенного туда в последний момент в надежде, что остальные не увидят это убожество и не оборжут наследство Роджерса, оставшееся ещё с сороковых. А что это пожеванное молью нечто принадлежало именно Роджерсу, Брок ну нисколько не сомневался.

Просыпаться не хотелось, слишком хорошо и правильно ему было под тяжелым, как монолитная плита, одеялом, спать, обложившись со всех сторон подушками, будто в гнезде и можешь выпасть. И матрас совсем как дома.

Как дома.

Брок ещё несколько раз повторил эти два слова про себя и зажмурился, надеясь провалиться в сон и очнуться уже именно у себя дома, пусть и с простреливающей спиной, адской головной болью и с чем там ещё принято просыпаться после не очень удачно проведённого сочельника.

Где он, думать совершенно не хотелось, так как мысли в голову лезли только самые нерадужные, и от этого делалось ещё муторнее, но не думать не получалось. Стратегическое мышление играло не на стороне Брока, стараясь обработать те крохи информации, что смогло получить от слуха и обоняния.

Брок прислушался. Где-то за стенами гремела посуда, и Роджерс что-то тихо напевал вполголоса, спокойно, расслабленно, будто у них в постели не дрых бывший хэндлер его обожаемого Баки, напившийся и уснувший у них под ёлкой вместо того, чтобы отчалить к себе заливать одиночество доброй порцией выменянного у Фьюри на полбутылки вискаря рома. А ещё очень сладко пахло ванилью и апельсиновыми цукатами. Брок даже губы облизал, но тут же одернул себя, поднимаясь.

И правда ничего не болело. Брок удивленно повёл плечами и толь­ко тогда понял, что полностью раздет.

— Блядь! — вполголоса выругался он. — Толь­ко не говорите, что я им ещё и ковёр заблевал?

Но одежда, сложенная аккуратной стопкой на стуле рядом, опровергала это предположение и дала Броку хоть немного спокойнее выдохнуть и не чувствовать себя совсем уж идиотом.

Отмывшись до скрипа, решил, раз уж наглеть так наглеть на полную, одевшись, он замер, раздумывая. Можно было бы, конечно, выйти из комнаты, поблагодарить хозяев за радушный приём и, чем черт не шутит, напроситься на чашечку кофе, но отчего-то все внутри было против этой идеи, да и сам Брок понимал, что, чем дольше он находится в этом чертовом доме, тем меньше испытывает желания уйти отсюда, а уйти надо. Оставалось ещё окно. Брок выглянул на улицу и скривился. Четвёртый этаж в его-то возрасте уже мо­жет выйти боком для всего организма, а помереть под окнами суперов — это, конечно, очень романтично, но Брок не из этих.

— Пиздец подкрался незаметно, — резюмировал он, облокотившись на подоконник. Значит, всё-таки придётся идти на поклон хозяевам и сразу же сваливать от греха подальше. — Мда, старик, совсем тебя размотало.

— Если собрался уходить через окно, — раздавшийся за спиной голос Барнса, чуть не заставил Брока как раз сигануть в распахнутые настежь створки, — Стив обидится, он так надеялся накормить тебя своими фирменными блинами, джем даже сделал.

— Барнс, — начал было Брок, оборачиваясь, но так и замер на месте, напрочь залипнув.

Баки Барнс никогда не стеснялся своего тела, разгуливая по раздевалке СТРАЙКа без одежды, лишь замотав дурную голову в полотенце. И сколько бы Брок ни матерился, не просил по-хорошему не светить жопой, бывший Агент был глух к его мольбам. Лишь, сучонок, улыбался так, что вставало даже у полностью гетеросексуальной части команды, что уж говорить об остальных, зачастивших под холодный душ с тех пор, как Барнс изволил начать ходить на тренировки. Хорошо хоть Роджерс не страдал тягой к публичному обнажению, а то Брок давно бы уволился или застрелился.

— Да, командир? — лучезарно улыбнулся тот, вытирая волосы.

— Имей совесть, ты не один, — простонал Брок, чувствуя, что головная боль к нему всё-таки возвращается.

— У меня есть мысли на этот счёт, — покивал Баки, подойдя к шкафу и вытянув оттуда домашние штаны. — Но я хотел бы сначала тебя покормить. Пойдём, Стив там, наверное, уже весь извёлся.

Стоило выйти на кухню, перед Броком тут же сама собой образовалась тарелка с приличной стопкой блинчиков с пекановым маслом, политых сверху ещё и кленовым сиропом.

-- Охуеть, -- усмехнулся он. -- А не слипнется?

-- Не переживай, всё предусмотрено, -- как-то слишком радостно улыбнулся Барнс, усаживаясь рядом.

На Стива Брок старался не смотреть. Роджерс для него всегда был вроде красной тряпки для быка, стоило один раз увидеть -- и всё, взгляд категорически отказывался выпускать широкоплечую фигуру из виду. С Барнсом всё было проще. Брок насмотрелся на Зимнего Солдата во всех видах и даже немного попривык к его голой заднице, но Кэп всегда был самым желанным призом.

Ели в молчании. Брок не решался начать разговор, лишь искоса поглядывал на обоих суперов. Стив был странно задумчив, а Баки Барнс так лучился самодовольством, что Броку кусок едва лез в горло. Слишком уж загадочный вид был у бывшего зомби-солдата, а уж кому, как не его командиру, знать, что ничем хорошим оно обычно не заканчивается.

Это руководство Гидры могло сколько угодно считать Актива управляемым, а вот младший технический персонал и командиры команд поддержки прекрасно знали, насколько Зимний Солдат был вёрткой и хитрожопой тварью, подставляющей неугодных под пули с виртуозностью фокусника, да так, что не прикопаешься. Отчасти из-за этого Брок и уважал всегда своего подопечного и никогда не стремился самоутвердиться за его счёт, понимая, что “малышу” с металлической рукой и так несладко живётся со всеми обнулениями и прочей хренью.

Тягостное молчание угнетало, но никто не стремился разрядить ситуацию. Брок поёрзал на стуле, чувствуя себя странно, будто в перекрестье прицела, будто на него ведут охоту сразу двое матёрых хищников, выслеживают, пасут с безопасного расстояния, выясняя повадки, привычки.

-- Хорошо у вас, мужики, но пора и честь знать, -- Брок поднялся, вытер руки тканевой салфеткой.

-- Сядь, командир, -- Баки поставил кружку на стол.

-- Барнс, не надо всего этого. Дали отоспаться, не погнали, спасибо. Но не надо.

-- Сядь, Брок, -- впервые заговорил Стив.

-- Матерь Божья, Рамлоу, не будь ты мудаком хоть раз в жизни. Не сучись и сделай, как просят.

Брок не был хорошим человеком, не был милым, располагающим к себе или мягким, такие в их структурах не выживают. Брок не верил, что на него вдруг может свалиться счастье в виде двоих охуительным мужиков на Рождество, не это он загадывал, глядя в последний раз на падающую звезду. Он просил покоя, ослепнуть, чтобы не наблюдать за чужим счастьем. Оглохнуть, чтобы не слышать тихое, едва разборчивое “люблю” перед миссией, сказанное глаза в глаза. Потерять обоняние и не чувствовать тяжёлый дурманящий запах секса. И сейчас все планы на грядущее снова грозили пойти по пизде, только потому что его не так поняли.

Напряжённой спины коснулась ладонь, провела от одного плеча до другого, слишком правильно, нужно, чтобы не поддаться, не двинуться следом. Брок бы и рад был отстраниться, собрать волю в кулак и всё-таки свалить, странная магия Роджерса всегда действовала на него безотказно, затягивая разболтавшийся ошейник.

-- Что бы мы ни делали, ни говорили, ты шарахаешься в сторону, будто нет ничего хуже, чем быть нашим, -- голос Стива прошёлся по позвоночнику волной жара.

-- Но смотришь постоянно, не отрываясь, жадно ловишь каждое движение, каждое брошенное вскользь слово, -- подхватил Баки, обходя Брока по кругу, касаясь живой ладонью живота.

-- Стоит приблизиться -- скалишься, показываешь зубы, ощетиниваешься, мечешься, будто в клетке, рвёшься на свободу, -- горячие губы каснулись загривка, зубы Стива ощутимо прикусили кожу, оставляя горящую огнём метку.

-- Но боишься своего же выбора, не отставая ни на шаг, идёшь за нами, ступая след в след, -- холодный металл левой руки обжёг даже сквозь футболку, разбивая последнее сопротивление.

Брок закрыл глаза, отпуская себя, допуская всё, что бы они ни захотели, потому что то, что сейчас происходило, было страшнее смерти, страшнее, чем влюбиться без надежды на взаимность и так, что не вытравить ни годами, ни войной это болезненно острое чувство к героям. Страшнее, чем столкнуться с мечтой в пустом коридоре и не знать, что сказать. Мямлить что-то растерянно, уплывать от одного только взгляда и немного смущённой улыбки. А потом встретить второго там, откуда собрался бежать без оглядки, потому что первый не поймёт. Страшнее падающих на голову зданий и братской могилы под обвалами. И пусть их достали, вытащили весь отряд, отчистили, отмыли, прополоскали совесть и честь, и приняли обратно, ничего не потребовав. Страшнее, чем усталое понимание в глазах одного и равнодушное принятие в других.

Брок подался вперёд, слепо ища губы Барнса, пробуя их на вкус, сравнивая с давними горячечными мечтами и почти сходя с ума от того, насколько же они мягче и желаннее.

Самым страшным было оказаться между и понять, что никакого “между” нет. У Баки Барнса есть Стив Роджерс и наоборот. Страшно, что разорвёт, разметает, вывернет наизнанку, потому что невозможно оставаться равнодушным и не мечтать, но, по правилам, в любви место есть только двоим. А Брок не видел большей любви, чем между Стивом и Баки, всё время до этого надеясь: показалось, и у него был бы шанс хоть с кем-то. Потому убегал, чтобы не искрошиться в песок, в звёздную пыль под их ногами, но от всего, видимо, убежать невозможно.

Брок застонал, растерянно глянул на стёкшего к его ногам Барнса.

-- Баки, -- прошептал Брок, ласково касаясь его волос, вплетая пальцы в мягкие пряди.

-- Ну наконец-то, -- прошептал сзади Стив, упираясь каменно-твёрдым членом между ягодиц Брока, потираясь.

-- Долго же нам тебя загадывать пришлось, -- усмехнулся Баки, потянув вниз джинсы Брока вместе с бельём, жарко выдохнул, обдав теплом налившийся желанием член, облизал губы.

Руки Стива сжали бёдра, притиснули к нему близко-близко, давая почувствовать желание. Брок застонал, не зная, куда ему двигаться, в каком ритме запускать ухнувшее в пятки сердце, когда Баки лизнув головку, взял в рот, зажмурился, посасывая член, словно конфету, которой не было вкуснее и слаще. Хотелось всего и сразу: натянуть Барнса по самые гланды, кончить, заливая его лицо спермой, обвести пальцем манящие блядские губы, растянутые вокруг его члена, или податься назад, насаживаясь на мозолистые пальцы Роджерса, прогнуться в спине, как не делал никогда и ни с кем, подставиться, почувствовать, как в него входит слишком большой член, заполняя до краёв, почти разрывая мышцы.

Он не знал, как они оказались на диване, а он на коленях у Стива, лицом к нему, куда подевалась их одежда. Брок горел от тянущего жаркого желания принадлежать, вплавиться, и всё равно, в кого. Он кусал губы, мучительно долго насаживаясь на член Стива, замирая в его руках, чувствуя -- ещё миллиметр, и его порвёт.

-- Не торопись, успеешь ещё, -- шепнул на ухо Барнс, коснулся губами плеча, ноющей метки на загривке, спустился поцелуями вдоль позвоночника, развёл сильнее ягодицы Брока. -- Жаль, что ты не видишь себя сейчас, командир, дрожащий, растянутый. -- Баки обвёл припухшие края входа пальцем. -- И тесный. Боже, будто никого до нас у тебя не было.

Брок закусил нижнюю губу, чуть приподнялся и снова осел, насаживаясь ещё глубже.

-- Не было, -- прохрипел он. -- Так никого не было.

Стив под ним крупно вздрогнул и застонал, притянул к себе, ласково прижал к груди, нежно поглаживая по мокрой от пота спине, будто бы Брок был самым важным и дорогим сокровищем, доставшимся невероятным трудом, а от того ещё более желанным.

-- Правда, что ли? -- неверяще переспросил Барнс.

-- Баки, перестань, -- нахмурился Стив. -- Помоги лучше. Знал бы, что мы первые, никогда бы так…

-- Нет, -- выкрикнул Брок, отчаянно цепляясь за его плечи, двинув бёдрами. -- Еби, Роджерс, раз уж взялся. Давай, сука, работай!

И завыл, стоило Стиву приподнять его за ягодицы, роняя спиной на диванную подушку, выйти почти полностью и одним слитным движением загнать обратно в жаркую тесноту. Брок метался, горел, вжимался сильнее в твёрдое тело над собой, шептал что-то бессвязное, пока его голову не развернули и в губы не ткнулся член Барнса.

Брок не любил сосать, он вообще не был большим поклонником однополой любви, но в студенческие годы и его не обошли эксперименты со своей сексуальностью, из которых Брок вынес лишь одно понятие: “мужики -- это вот совсем не его тема”, а вот оно как оказалось. Он сосал, вылизывал член Барнса, брал в рот его яйца, будто бы именно от этого зависела его жизнь, и нет ничего желаннее -- быть распятым между этими двумя, отдаваясь им на полную, хотя такого не было в его мечтах. Он плавился, теряя самого себя, распадаясь в ту самую звёздную пыль, стать которой так боялся, вспыхивал, готовый осветить собой всю вселенную. Любил их и был так же любим в ответ. Мир пропал, перестал существовать, зациклившись на Стиве и Баки, растворился в их стонах, едва различимом шёпоте, ритме одного на троих сердца.

Стив и Баки менялись местами, передавая Брока с члена на член, накачивая спермой под завязку, будто бы не ебались до этого всю чёртову жизнь. Он уже давно потерялся в ощущениях, запутался, кого принимал последним и чей член сейчас тыкается головкой в губы.

-- Как же хорошо, -- застонал Баки, вытягиваясь на постели.

Брок приткнулся рядом, устроив тяжёлую и совершенно пустую голову у него на плече. Двигаться совершенно не хотелось, дышать и то получалось с трудом, но, когда сзади навалился всей своей тяжестью Стив, целуя куда-то между лопатками, губы сами собой растянулись в улыбке. Брок зажмурился что было сил, но сонная расслабленная нега в перетруженном теле и не думала исчезать. Он не оказался один на скрученных из-за сладостного кошмара простынях, а был и правда зажат между двумя самыми невероятными мужиками в этой грёбанной вселенной. Принадлежал им со всеми потрохами.

-- Хорошо, -- выдохнул он.

-- Как же долго мы тебя хотели, Брок, -- мурлыкнул Баки, ткнувшись губами в макушку Брока. -- Ты охуенный, сказочный.

-- Бля-ять, -- протянул Брок, чувствуя, что его разбирает смех. -- Присмотрись, убогий, видишь за моей спиной крылья?

-- Нет, -- недоумённо ответил Баки, переглянувшись со Стивом.

-- Потому что я не грёбая феечка! -- буркнул Брок, пряча лицо.

Он был счастлив, совершенно по-идиотски счастлив. И пусть назавтра они вышвырнут его прочь, прогонят, объявив, что не подошёл. Поздно. Брок Рамлоу влюбляется только однажды и навсегда остаётся верен себе. И теперь его легче застрелить, чем объяснить, почему не мил и не нужен. Он будет рядом всегда, пока сможет хотя бы ползти в их сторону.

Ну да, Стив принадлежал Баки, а Баки Стиву. С Броком было всё сложнее -- он сам подарил себя им обоим в нагрузку к бутылке рома и коробке разрывных патронов.