* о творчестве

[kroshkavinni]

Название: Честь и гордость
Автор: Крошка Винни Пух
Бета: PaleFire
Размер: Мини
Пейринг/Персонажи: Зимний Солдат/Брок Рамлоу
Категория: Слэш
Жанр: АУ, романтика, флафф, соулмейт
Рейтинг: PG-13
Предупреждения: ООС, нецензурная лексика
Краткое содержание: - Ты хочешь быть моим? - спрашивал голос из далёкого "ТАМ". - Ты уже мой.
- Твой!
Примечание: альфа-котикам
Размещение: с разрешения автора


Сознание включается рывком, прогружаясь слишком медленно, щёлкает, перелистывая страницы полустёртых воспоминаний, загнанных так далеко, что не вытравить никакими пытками, триггерами, не дотянуться электрошоком, перемешивающим в голове всё человеческое, оголяя звериные инстинкты, оставляя место только четким приказам. И эта чёткость радует иногда сильнее всплывающих отрывков из, казалось, совсем не его жизни. Потому что всё, что он видел после, совершенно не было похожим на это странное ДО, наполненное светом и чем-то непонятно знакомым.

Зимний слепо моргает, ловя взглядом мигающий огонёк тусклой лампочки под потолком, тянет носом, чутко улавливая изменения в когда-то блёклом, почти бесцветном мире, — едва различимый тёплый запах молока где-то на задворках сознания, совершенно нереальный в подземной душной стерильности бункера, неяркий матовый свет ламп, других, не тех, что вспыхивают над головой, стоит ему только притерпеться, мерное движение, убаюкивающее, ласковое, тоже знакомое и невозможное с ним здесь, сейчас. Хочется закрыть глаза и поддаться ласковому незнакомому голосу, нашёптывающему непонятные для Актива слова, пробуждающие неправильное ощущение покоя и защищённости.

Удар дубинкой приходится под колени, возвращает его обратно, взрывается в голове отчаянным горьким детским плачем. Агент не успевает среагировать, принять какое-то решение — инстинкты берут своё, а железные пальцы левой руки ломают шею посмевшего причинить боль не ему, а кому-то очень маленькому, далёкому и невероятно важному.

— Доброе утро, Агент, — сухой голос снова переключает, словно нажимая невидимые кнопки, обрубает тонкую нить связи с неведомым «ТАМ» за стенами, возвращает всё на круги своя, приглушая краски, будто прогоняя тот тёплый молочный запах. — Полтора часа на подготовку. Выполнять.

— Есть, выполнять.

Зимний реагирует чётко, как предписано, шаг за шагом, по пунктам.

— Проникнуть, убрать цель, уйти незамеченным.

В голове мерно тикает секундомер, отсчитывая шаги, метры до цели. Зимний не знает, имени цели, не интересуется, что тот сделал, чтобы заслужить маленький раскалённый кусочек свинца промеж глаз. Да ему и всё равно. За приказом следует исполнение и награда — тишина, без разрушающих сознание воспоминаний-образов, без мыслей. И не надо искать недостающие краски, которые должны быть, он это знает точно, были тогда, когда другой Он, светлый, яркий, был рядом.

Зимний замирает у окна, опустив руку со стволом, всё ещё ощущая тяжёлую волну отдачи, зажмуривается, улавливая что-то новое из «ТАМ» — смех громкий, яркий искорками удовольствия прокатывается по мышцам.

— Сбой протокола, — шепчет он, кусая губы. — Неэффективное действие.

— Миссия завершена успешно? — шипит и булькает помехами наушник.

— Миссия завершена успешно, — подтверждает Актив, когда отпускает.

— Возвращайся на место сбора.

— Есть, возвращаться.

Стандартные тесты и анализы не приносят ясности. Его спрашивают, задавая одни и те же вопросы, он отвечает и в то же время умалчивает о главном — чувстве, которое не может идентифицировать, о мягком, тёплом запахе молока. Снова спрашивают, приказывают, получая одни и те же ответы.

— Обнулить! — каркает Главный, пытливо заглядывая Агенту в глаза. Актив не знает, что тот хочет увидеть, смотрит прямо, сам садится в кресло, принимает из рук безликого халата капу, закусывает, зажмуривается и крупно вздрагивает. Он чувствует горячее прикосновение к щеке маленькой, совсем крошечной ручки и тяжёлый испытывающий взгляд жёлтых глаз ровно в тот момент, когда мозг прошивается электричеством.

Зимнему не снятся сны. Криосон больше похож на смерть, на вечное падение в никуда, знакомое завывание ледяного ветра, круговерть белого и чёрного. Затягивающее ничто никуда. Безвременье. Но не сегодня, не сейчас. Вокруг нет чёрно-белого ничто. Много света, ярких аляповатых пятен, резких хоть и приятных запахов и человек, совершенно незнакомый, но родной что ли, если Зимний правильно угадал то самое тёплое чувство в груди, назвал как надо. Свой. Но в тоже время, Агент не может вспомнить, где он впервые столкнулся с хищным взглядом жёлтых глаз, оскалом, растягивающим тонкие губы и откуда помнит голос:

— Хули вылупился, Агент, иди, дядя тебе конфетку даст.

Щелкает тумблер, загружая реальность для Зимнего. Агент смотрит прямо перед собой на другой потолок другой базы, другой страны, разминает пальцы на руках, ведёт плечами, тянет левую руку, прислушиваясь к мерному гудению сервоприводов. Сейчас всё как всегда — ни лишних звуков, ни запахов, ни ощущения родства с кем-то «ТАМ». Сейчас он только здесь, и он только он.

— Доброе утро, Агент.

***

Пахнет кровью, горелым порохом и раскалённой оружейной смазкой. В груди глухо булькает, во рту вязко и солоно от крови.

Он провалился, не справился с превосходящим противником, отвлёкся на мгновение на пришедший откуда-то сладкий запах карамели и яблок, на чувство обиды и злого разочарования. Зимний всё ещё не понимает что это и откуда, не понимает, почему обнуление не подействовало, он помнит о молоке и странное полустёртое из чьего-то, может и его самого, прошлого.

— Отчёт, Агент.

— Миссия провалена.

— Оставайся на месте. Эвакуация через четверть часа.

— Есть, оставаться на месте.

В голове сумбурно, громко, многолюдно. Откуда-то приходят имена, разговоры, события, которых не было ни после приказов, ни во время миссий. Агент не помнит высокого светловолосого человека, но знает, как его зовут, как звучит его голос, знает, что он был важен для того… для кого?

— Дестабилизация состояния, — шепчет, когда его подбирают, укладывая на носилки. — Нарушение… функционирования.

Он слепо смотрит вверх, не видит холодного света операционной, не слышит отрывистых команд, обычно заставляющих действовать на автомате, не ощущает, как тонкий скальпель на живую взрезает плоть.

— Ты хочешь быть моим? — спрашивает кто-то.

Зимний кривится, хочет тряхнуть головой, но сил нет даже закрыть глаза, спрятаться в темноту от вездесущего света.

— Ты уже мой, — упрямо шепчет в голове голос.

Зимний не привык быть чьим-то. Он — оружие. Боевая единица с порядковым номером семнадцать, стоящая на балансе Гидры. Он инструмент, который передают из рук в руки, от хэндлера к хэндлеру, не спрашивая, не интересуясь мнением. У вещи не бывает своего мнения. Но желание принадлежать кому-то «ТАМ» становится практически нестерпимым.

— Ты мой! — голос звенит от негодования.

— Твой, — отвечает Зимний, проваливаясь в темноту.

Теперь, просыпаясь, он сразу чувствует его, окунается в человека которого никогда не увидит, разве что мельком, чувствует, как тот растёт, расшибая колени, дерётся, зубоскалит, как смеётся. И каждый раз засыпая, слышит уверенное:

— Ты мой!

***

Зимний устало бредёт по коридору базы, не оглядываясь на сопровождение, не реагируя на жмущихся по стенам при его приближении безликих в белых халатах. Всё-таки это очень тяжело, затратно — думать и решать самому, но ему нравится чувствовать, нравится помнить и видеть последствия, взаимосвязи. И пусть его мир слишком неприятно узок, но то, что успевает ухватить мозг достаточно для того, кто долгие годы был никем.

— Смотри куда прёшь, дубина! — от знакомого по снам звонкого голоса всё нутро обмирает на мгновение, сердце обрывается и падает куда-то в пятки.

Мальчишка, угловатый подросток без страха стоит прямо перед Зимним Солдатом, уперев руки в бока, насмешливо склонив голову к плечу, и так знакомо смотрит.

— Хули вылупился? — тонкие бровки гневно сходятся у переносицы.

Агент впервые не знает, что ему делать, хочется опуститься на колени, притянуть Своего поближе, уткнуться носом в непослушные чёрные вихры и вдыхать преследующий по пятам запах. Хочется сграбастать, унести, спрятать в каком-нибудь укромном уголке, чтобы те, за плечом, прекратили испуганно шипеть кому-то в рацию, чтобы не отобрали то единственное, что у него осталось действительно своим. А ещё — пройти мимо, чтобы никто не заметил слабости, не понял нового уязвимого места у Зимнего Солдата, существа, у которого точек давления по идее существовать не может.

Он может только стоять и молча смотреть.

— Брок! — незнакомый боец в самом начале коридора вскидывает винтовку, целясь прямо в голову Зимнего. — Брок, сучонок, отходи ко мне!

— Брок, — повторил Зимний, точно так же склонив голову к плечу, как и мальчишка.

— Не кипишуй, батя, — скалится паршивец, сверкнув глазами из-за плеча, и тут же оборачивается к Агенту, протягивая на ладони что-то завёрнутое в яркий фантик. — Дядь, хочешь конфетку?

— Спасибо, Брок!

Конфета яркой карамельной сладостью растекается по нёбу. Брок уже давно скрылся, подхваченный за ухо отцом, но Агенту до сих пор по всем коридорам слышится рассерженное фырканье и громкий звонкий голос, хвастающийся отцу, что смог самостоятельно выбраться из его закрытого на ключ кабинета. Теперь Агент знает, как зовут того, живущего за стенами бункера, кому он принадлежит со всеми потрохами.

Каждый раз, просыпаясь, Зимний тянется туда, где его яркая половина, где запахи сильнее и в голове звучит тот самый голос, только с каждым годом немного ниже, чуточку злее, яростнее, где бывает страшно, больно до отчаянной злобы. Вместе с Броком он вспоминает, каково это быть живым, человеком, чувствовать, ощущать мир, пусть и через посредника в виде уже не шебутного мальчишки, а молодого мужчины, решившего сунуть свою голову во все раззявленные пасти разом, кому-то что-то доказывая.

Ещё Зимний учится закрываться, обрубать канал этой странной взаимосвязи, когда приходит пора обнулению, когда его мозги перемешиваются безликими в белых халатах, стараясь выжать из них побольше человеческого, оставить одни голые рефлексы, синапсы, не способные ни на что другое, кроме выполнения тщательно записанных где-то в подкорке команд.

Агент вспоминает всё. Сороковые, разудалого Баки Барнса, улыбчивого любимчика женщин, старого дру­га, которого носил на руках, кормил растаявшим мороженым, потому что от обычного он мог загнуться. Вспоминает руки-веточки с синими реками вен и такой прозрачной кожей, что этот друг казался эфемерным существом, страшненьким угловатым эльфёнком, каким-то самым непостижимым образом попавшим в обычную семью иммигрантов в самом бедном районе Бруклина. Как мечтал стать летчиком, чтобы облететь весь мир, посадить рядом с собой Стиви и показать ему самые заповедные места, чтобы он мог сидеть на какой-нибудь горе в Мексике или Тибете и рисовать-рисовать-рисовать, так же светло и радостно улыбаясь.

Вспоминает грязь войны, копоть, которую не отмыть с тела, как ни старайся, не вывести прогорклый запах паленой плоти пусть и врагов, но таких же людей, как и ты сам. Как блевал в окопе, ревел, выл в голос, не слушая командира. Плен. Собственный номер речитативом, морзянкой выжженный в мозгу. И другого Стиви. Нет, Стивена Гранта Роджерса, потому что Того, кто выносил его на себе с фашистской фабрики смерти не назвать простым дурашливым Стиви. Капитан Америка. Вспомнил свою любовь, отчаянные юношеские попытки задавить в себе это чувство, запрятать его как можно глубже, чтобы не испачкать своего хрупкого эльфа, чтобы не размазаться по монолитному Капитану.

Вспоминает свою смерть и то, что ему снится в криокамере.

— Доброе утро, Агент.

Новое начальство приносит новые распорядки. Зимнего берегут не так тщательно, как при советах, не так, как при тех, кто был уже здесь, в Америке, но до Пирса. То же кресло, электроды, оставляющие ожоги и металлический привкус крови во рту, те же безликие очкарики в белых халатах, тот же страх, который можно почувствовать на вкус и слабый отголосок Его радости от восстановления связи.

Зимний работает на износ, выполняет миссию за миссией на день-два раньше, чтобы хотя бы попытаться найти его, встать где-нибудь за поворотом и почувствовать незримое прикосновение руки к щеке, знать, что и Брок ощутит его присутствие, застынет посреди улицы, оглядываясь, стараясь разглядеть его в густых тенях между домами, и улыбнётся так, как делает только он. Или проникнуть в его дом, пройтись по комнатам, касаясь вещей, смахивая многомесячную пыль, сесть в специально поставленное для Агента кресло пытаться дотянуться до той жопы мира, где его половина героически пытается сложить голову за чьи-то идеалы.

— Это ты виноват, — смеётся в голове Брок. — С раннего детства я ощущал вокруг себя запах пороха, слышал дробные далекие щелчки выстрелов и радовался, когда ты попадал в цель.

Время бежит вперёд. Маленький мальчик, вкусно пахнущий карамелью и молоком, отращивает себе зубы, манеру держать спину прямо, как бы глубоко в дерьме ни увязал, и сарказм длинной с мексиканскую границу, выучивается выхватывать зауэр в два удара сердца, выбирать друзей, курить в затяг и пить всё, что горит. Он идёт вверх, подгребая под себя всё и всех, кто может ему пригодится, но молчит, когда Зимний спрашивает «для чего». Но он не может не гордиться своим Броком, как гордился когда-то Стивеном, но твердит ему раз за разом держаться от Гидры подальше. Что лучше так, урывками, случайными прикосновениями в толпе, чем он будет стоять около кресла, когда после очередной волны электрического тока отключаются лицевые мышцы и холодная вязкая слюна сползает с подбородка, заливая кевлар костюма.

— Доброе утро… Солдат.

Зимний, кажется, и не слышит заминки, лишь знакомую хрипотцу, щедро сдобренную злым рычанием, которого не замечает никто, кроме него, потому что не знают, как ещё может звучать этот голос. Лишь выцветшие до белизны от едва сдерживаемой ярости глаза, тонкие губы сжатые в одну линию.

— Полтора часа на подготовку, — Брок смотрит в глаза, и в голове Зимнего мутится от его близости, от желания наконец-то нормально коснуться, ощутить тепло кожи не вскользь, задевая в толпе, не эфемерно, сквозь пространство, а так, полностью имея на это право. Потому что можешь, потому что твой. — Выполнять.

— Есть, выполнять.

Миссии проходят гладко, и белые халаты постепенно привыкают к смурной тени за плечами, провожающей все их движения яростным ненавидящим взглядом, перестают вздрагивать, коситься на замершего в углу изваянием Брока. Привыкают получать отчёты от хэндлера, идущего на контакт с начальством куда охотнее привычно молчаливого Актива. И Солдат не задаётся вопросом, почему Брок говорит не всё, умалчивает добрую половину информации, отчитываясь стандартными рублеными фразами Агента.

Зимний поначалу дергается, стараясь лишний раз присмотреть за Броком, прикрыть, если что, собой, но получая полный негодования взгляд и злой оскал в ответ на любые попытки уговорить быть осмотрительнее, отстаёт, лишь иногда косится, чтобы увериться — Он знает, что делает, не лезет на рожон и всегда прикрыт бойцами.

Со СТРАЙКом тоже не все просто. Не привыкший никому лишнему доверять, Агент дёргается, присматриваясь к новым для себя бойцам, теперь всегда сопровождающим все выезды, будь то одиночная миссия Актива по устранению одной цели или даже целая военная операция в какой-нибудь богом забытой стране. Эти ребята стоят за спиной, не задавая лишних вопросов, прыгают, стоит приказать командиру прыгнуть, и падают на землю без рассуждений.

— Я с ними столько дерьма съел, детка, — ухмыляется Брок, присев рядом с Зимним и перешнуровывая его ботинок. — Каждый из них мне жизнью обязан, возможным будущим. Все мы смертники на службе ёбаной Гидры.

Зимний умеет отключаться, умеет входить в состояние Актива, когда посторонние раздражители не имеют значения, когда в голове только разбитый по пунктам приказ и никаких желаний, мыслей, ощущений. Он умеет становиться винтовкой в руках командира, идеальным орудием, никогда не дающим сбоя. Миссию за миссией, они проходят через ад ради нескольких минут в закрытой машине. За возможность прижаться лбом ко лбу, переплести пальцы, почувствовать чужое дыхание на своих губах, замирать, боясь прикоснуться, потому что потом уже никакая сила не сможет их растащить по углам, не сумеет вырвать из рук самое дорогое существо, единственно важное на всём свете.

— Потерпи, чуть-чуть осталось, — исступленно шепчет Брок, стараясь не смотреть в глаза, но не может не прикасаться. — Выебу Гидру во все щели, и мы уедем так далеко, что ни один пидорас тебя не достанет, не сможет причинить боль.

Зимний чувствует нервозность СТРАЙКа, как подрагивают автоматы в обычно твёрдых руках, как бойцы оглядываются, прикасаясь к товарищам, будто запоминая, прощаясь, словно этот бой для многих станет не стандартной миссией по зачистке базы, а последним в жизни сражением, из которого они, скорее всего, вернутся лишь в чёрных пластиковых пакетах.

— Время на подготовку полтора часа, Агент, — говорит Брок и выходит из комнаты, впервые, с тех пор, как стал хэндлером Зимнего, оставляя его в одиночестве разбираться в предстоящем задании на миссию.

Всё как всегда: цели, задачи, имена связных и возможные пути отхода, исчерченные вручную карты с пометками, какими-то записями и выделенной, как всегда, чёрным маркером точкой в стороне:

«Когда всё пойдет по пизде, детка, дуй сюда!»

Зимний помнит это «по пизде!», но не сразу понимает что оно означает, пока план, разработанный кабинетными аналитиками Пирса, не идёт трещинами и не рушится прямо на глазах у изумлённого Зимнего. Ничто не идёт так, как оговорено в документации. Бойцы стреляют поверх его головы, противник старается упорно не замечать плавно скользящего в тенях Агента, взрывая всё, что может гореть, будто специально засоряя эфир на всех частотах бессвязными воплями, но Зимний чувствует, что все идёт по какому-то странному плану, который ему почему-то объяснить забыли, надеясь, что он сумеет встроиться в любой момент. И он встраивается, видя, как один за другим падают бойцы Страйка, как отползают в укрытия и растворяются в сумерках, будто и не было на базе никого из военизированного подразделения.

Оглушающий взрыв горячей волной сбивает с ног, протаскивает по щебёнке, выбивая дыхание. У Зимнего мутится перед глазами, впервые ужас накатывает с головой от понимания — там, где-то среди полуразрушенных бараков всего несколько мгновений назад он видел знакомую фигуру с неизменной винтовкой в руках.

— Отходи, — шипит наушник, плюётся помехами. — Встречаемся… точке… отбой!

Агент выдыхает, зажмуривается, проводя живой ладонью по лицу, стараясь стереть ужас возможной потери, взять себя наконец в руки, чтобы доползти и закончить уже это «последнее дело Брока Рамлоу», как назвал его Брок, смеясь и отшучиваясь от слишком серьезных в преддверии миссии бойцов.

— Отчет, Агент, — знакомый голос в наушнике прокатывается по телу волной удовольствия, смывая многодневную усталость. Зимний не слышит привычных щелчков и помех, значит, командир близко, кроме того это он управляет грузовиком, кузов которого был помечен от руки как последняя точка сбора.

— Миссия завершена успешно, — выдыхает Зимний, расстегивая ремни разгрузки, наконец понимая произошедшее, усмехается, оглядывая рассевшихся прямо на грязном полу остальных бойцов отряда СТРАЙК. — Цель устранена. Снайпер вместе со всем отрядом поддержки ликвидирован при попытке прорваться с объекта.

— Это хорошо, Джеймс, — Брок облегчённо смеётся в переговорное устройство, впервые называя Зимнего его настоящим и таким непривычным именем, тянет гласную, пробуя её на вкус, смакуя, явно жмурится, как огромный хищный зверь и вдруг бьёт по тормозам, останавливая грузовик, споро выходит из кабины, хлопая дверью, откидывает полог кузова.

— Командир? — Зимний вопросительно вскидывает брови, разглядывая Брока одетого в обычные синие джинсы и ужасную, явно с чужого плеча, клетчатую рубашку.

— Хули вылупился, Агент? — смеётся Брок, разводя руки в стороны. — Иди, дядя тебе конфетку даст.