задание - находит семейный портрет, фотографию
немного переиграл))) Брок всё знает о своей семье что нужно) так что вышло что вышло)
19 - Неустойчивые соединенияС Барнсом было почти хорошо, почти спокойно, почти правильно, но от странной незавершённости отношений, нехватки какой-то важной энергетики, единственного пока не прочувствованного света, ощущения они оба периодически замирали на месте, зависали, словно выкинутые на лёд рыбины, отчаянно хватаясь друг за друга, ловя губами воздух, всматриваясь в глаза, ища что-то и откатывались в стороны, прятались по разным углам, оказывается, такого маленького дома, стараясь не встречаться, не пересекаться целыми днями. Лишь иногда прислушиваясь к чужим шагам за дверью, чтобы удостовериться — у него всё хорошо. И если Барнс метался, разрываясь, не понимая, что с ним творится, то отталкивая любовника, прожигая его спину нетерпеливым взглядом, протягивая бездумно руки и тут же отступая в сторону, то Брок понимал всё прекрасно — в их совершенно несовершенных отношениях отчаянно не хватало самой важной детали механизма, не хватало Стива.
— Справимся, — пожимая плечами, отвечал Барнс.
— Притремся, — соглашался с ним Брок.
читать дальшеИ они притирались, стараясь не сводить друг с друга взгляда, не расставаться слишком надолго, потому как эти странные отношения, словно зависимость от самого тяжёлого наркотика, разъедали внутренности, выламывали кости стоило им надолго расстаться.
Поездки в ЩИТ оборачивались для Брока мучительным ожиданием возвращения домой. Стоило сесть в машину и отъехать достаточно далеко, его мир выцветал, обесцвечивался, становился серым и совершенно неинтересным. Брок постоянно отвлекался, прислушивался в тщетной попытке услышать стук сердца Барнса, почувствовать на себе его взгляд. Он не замечал ничего вокруг себя.
— Что с тобой творится? — Джек дёрнул Брока на себя, не давая тому полететь вниз с лестницы. — Чего ты такой припизднутый?
— Нормально всё, — привычно отмахнулся Брок, попытался вывернуться из жесткой хватки друга, но был лишь вздёрнут за шиворот.
— Всыпать бы тебе по заднице до просветления в мозгу, — рыкнул Джек, как следует тряхонув Брока.
— С какого перепугу, если не сказать хуя? — оскалился в ответ Брок, даже не думая дёргаться. — Совсем берега попутал, друг мой Роллинз?
— Ты совсем дурак, да? — Джек таки поставил его на ноги, огляделся по сторонам, надеясь что никто не наблюдает за их почти семейной ссорой. — То, что ты из койки в койку прыгаешь, я уже привык, да и наплевать, кого ты ебёшь, но Старк… о чем ты думал пока ебал Старка? О том, что твой отморозок не узнает и не пооткусывает вам обоим головы? — Джек оттянул ворот футболки Брока и лишь цыкнул, разглядывая следы укусов на шее товарища. — Или что Старк не вляпается в твою охуенность, и с ним можно будет разбежаться?
— Да при чем здесь…
— При том. Ты сейчас ведёшь себя как по уши влюблённая ботаничка, которую трахает капитан школьной команды, а ее бывший ебарь ходит кругами и наблюдает за всем этим. Ты, видимо, забыл, на кого мы работаем и кто такой Тони Старк. Он не Пирс, его твоя принцесса запугать не сумеет, не выдав вас обоих с потрохами. — Брок отвёл взгляд. — Не был бы ты моим другом, давно бы пристрелил.
Джек притянул его к себе, сгрёб в объятия.
— Мало тебя, видимо, в детстве пороли. Ты хоть не свети перед Старком довольной хорошо оттраханной рожей, — посоветовал он, отступая в сторону. — Ты же умный мужик, в первый раз, что ли, влюбился?
— Взаимно — да.
Весь оставшийся день Брок просидел в тренировочном зале СТРАЙКа, старательно обдумывая то, что с ним… с ними творилось. Он не считал, не смог бы считать, что у них с Барнсом только секс, но и не думал нырять в «любовь» с головой, увязать в другом человеке настолько сильно. Не сейчас, когда над шеей был занесён меч, когда собственное будущее виделось настолько туманно, что он не взялся бы и назавтра загадывать, да и Зимний пока что принадлежал Гидре, и Брок совершенно не представлял, как это все разрулить. Но и врать самому себе не получалось. Он влип в Зимнего ровно в тот момент, как впервые увидел, когда в груди вместо глухого безразличия что-то непривычно отозвалось, завибрировало, загудело низко, заставляя действовать, делать хоть что-то. Тогда Брок не знал о связи Зимнего и Стива, даже представить себе не мог, кто был заморожен в криокамере.
Возвращаясь домой, он уже на подъезде ощущал голодное нетерпение Барнса. Брок оставлял машину на подъездной дорожке, останавливался перевести дух и слушал, впитывал в себя чужие эмоции, вихрем накрывающие с головой даже на улице, выбивающие все связные мысли и в то же время возвращающие Броку краски этого мира, наполняя. Стоило открыть дверь, сделать пару шагов, Барнс оказывался рядом, замирал, внимательно оглядывая, и бросался вперёд, вжимал в себя, утыкаясь носом, куда только мог дотянуться и дышал, такое ощущение, что впервые за день.
— Я дома, — хрипло поздоровался Брок, стиснув широкие плечи любовника.
— Скучал, — отозвался Барнс, боднул головой.
— И я скучал.
Брок позволял Барнсу все: вытряхивать его из одежды прямо в коридоре, вылизывать всего — благо ума хватало принять душ на службе — наскоро растягивать и трахать прямо там, лишь позволив опереться на стену, почти до крови грызть шею, оставляя незаживающие метки, стискивать до синяков. Да и ему самому это все было так же необходимо, являлось напоминанием, что они оба живы.
— Погоди.
Брок устало оттолкнул тяжёлую голову Барнса, норовившего завалиться рядом с ним на пол и устроиться на его коленях.
— Что за херня творится?
Барнс открыл один глаз.
— Херня?
— Не строй из себя отмороженного идиота, — Брок зашипел сквозь зубы, коснулся ладонью шеи, аккуратно потрогал кровоточащие укусы. — Я выть готов, стоит за дверь выйти, на людей бросаюсь, если кого и замечаю вокруг. Что это за поебень со мной творится? Это не нормально.
Помедлив немного, Барнс сел, тяжело выдохнул, будто бы давно ждал этого разговора и отчаянно его боялся. Хотя Броку тяжело было представить себе, чего мог бояться Зимний Солдат.
— У нас со Стивом, —начал он, протянув Броку фотографию, старую, пожелтевшую от времени, почти истёршуюся от частых прикосновений: Стив и Барнс, точнее, Баки, стояли рядом — Брок никогда, ни в одном архиве не видел этого снимка — крепко взявшись за руки и смотрели друг на друга при этом так, будто вселенной вокруг не существовало, и были только они двое, идеальные в своём союзе, правильные, единственно верные частички головоломки. Стив ещё не был Капитаном, не оброс мускулатурой и блестящей мишурой национального достояния — тощий, нескладный подросток. — Так было в самом начале, когда мы впервые… коснулись друг друга не как друзья. Весь мир вдруг со щелчком встал на место, изменился под нас, но и мы изменились тогда. Не могли и не хотели разлучаться, — Барнс ласково погладил Брока по голому колену. — Родители боялись, что может узнать кто-то из соседей, увидеть, но и разлучить не могли. Мы в прямом смысле умирали друг без друга, постепенно привыкая, учились жить заново — идеальные половинки одного целого, — не впадая в истерику, если одному из нас приходилось уйти по делам. Мы чувствовали друг друга на расстоянии, отчетливо, будто самих себя, Брок. Это прекрасно и ужасно одновременно, особенно на войне…
— То есть это не навсегда, — перебил его Брок, позволяя съехать с тяжелой для обоих темы. — И нам надо только привыкнуть?
— Да, — ответил Барнс всё-таки укладываясь к нему на колени.
Брок неудобно сидел на своей же сваленной в кучу одежде, чувствуя, как из задницы течёт, пачкая последние чистые джинсы, и не мог думать ни о чем другом кроме небольшого квадратика фотографии зажатой в пальцах, не мог не гладить, едва касаясь, лиц самых невозможных в его жизни людей. Они ведь и правда смотрелись одним существом. Что же изменилось, раз нашлось рядом с Барнсом место для такого, как он? Смерть Роджерса? Вряд ли. Слишком тот был идеальным, чтобы его хоть как-то, хоть кем-то можно было бы заменить. Скорее всего, изменился сам Барнс, его изменили, выжигая из живого человека все, что его делало этим самым человеком, сдвинули в его душе все настолько сильно, что Броку нашлось, за что уцепиться.
— Ты мой, — едва слышно прошептал Барнс, коснувшись губами дрогнувшего живота Брока.
— А ты мой…