*о творчестве

[kroshkavinni]

Ключ от двадцати дверей
15 - Зальцбург

Новое послание Барнс слушает уже с другими чувствами. Больше не выискивает в словах, взгляде, мимике неискренности, попытки отделаться побыстрее, а заново знакомится с человеком, который был рядом все последние годы, оберегал, как мог, и в то же время готовил все это, чтобы сберечь последнее? что в Зимнем осталось от человека.

— Я ведь даже не знаю, сколько понадобится стран, чтобы ты пришёл полностью в себя, чтобы сумел замести следы, уйти с радаров. Вообще ни черта не знаю, детка, прикинь? — Брок усмехается горько, трёт затылок, и в этих жестах Барнс успевает разглядеть страшную, сгибающую к земле усталость, делающую командира непохожим на самого себя. Или это сам Барнс, будучи ещё Зимним, привык, что этот человек всегда на коне и с флагом? А реальность на самом деле не настолько радужна?

Барнс хмурится, разглядывает лицо Брока, почти не вслушиваясь в его слова.

Насколько же всё плохо, раз Брок позволяет усталости отпечататься на лице? Впускает во взгляд?

Кто виноват? Гидра? Сам Зимний? Или ЩИТ во главе со Стивом?

Но почему тогда не бросил или хотя бы не попросил помощи у Стива? Тем более раз они стали близки. Или как раз из-за этого и не попросил?

Вопросов с каждым днём становилось только больше. И никто не мог ответить, кроме Брока, но ему их сейчас было не задать. Барнс не знал, куда звонить, слать письма или ехать, он мог только следовать по намеченному когда-то очень давно пути и надеяться, что в самом его конце получит хоть что-то, кроме очень сомнительной свободы.

Запись, как и все до этого, заканчивается неожиданно. Барнс бы слушал, слушал и слушал успокаивающий голос командира, вот так — развалившись прямо на полу, посреди полупустой комнаты. Зачем ему кровать? Зачем столик с парой кресел, когда хватит и пледа? Главное, чтобы мобильный телефон не умолкал.

Барнс закрывает глаза.

За стенами его крохотной квартирки, убежища всего на одну ночь, беснуется непогода, стучит дождевыми каплями в стекло, завывает ветром, словно она не рада пришельцу из прошлого, не хочет давать приют даже на краткое время, пятнаться его проблемами, мыслями, сомнениями. Слишком яростно бьётся она в окно.

Но Барнсу всё равно.

Он натягивает плед на голову, прячется в нём, как в коконе, и проваливается в зыбкий поверхностный сон, готовый в любой момент прерваться, вынырнуть на поверхность. Но выспаться не получается. Барнс ворочается с боку на бок, вслушивается в буйство стихии и перебирает в голове все события, произошедшие за время его бегства, вспоминает людей, так или иначе способствовавших его становлению как живого человека. Ведь Брок не мог и их предсказать на его пути. Тут Барнс справился сам.

Рука сама тянется к телефону. Хочется набрать номер Брока и рассказать всё ему, похвастаться собственными успехами, но телефонная книга пуста. Там даже нет стандартных номеров связи с оператором, да и сим-карты, скорее всего, тоже.

Барнс садится удобнее, подтягивает к себе поближе странного вида горбатый торшер, щёлкает по кнопочке и зажмуривается, на мгновение ослеплённый вроде бы мягким жёлтым светом.

Нужно себя чем-то занять, переждать непогоду, чтобы не бродить под ливнем в поисках машины или иного способа добраться в следующий город.

Сразу вспоминается Милз и его патологическая привычка к разбору всего, у чего больше трёх деталей. В памяти тут же возникает момент, когда командир, едва сдерживая ругательства, нависает над самым младшим из Страйка, тихо цедя слова, выговаривает за разобранную по винтикам штурмовую винтовку, когда до высадки остаётся всего пятнадцать минут. Но Милз в этом весь. Стоит ему хоть чуть-чуть заволноваться, как руки сами тянутся к оружию, лампе на конспиративной квартире, карбюратору машины командира. Лишь бы успокоиться и привести мысли в порядок.

— Когда-нибудь я тебя пошлю нахер раз и навсегда, — вздыхает Брок, вновь ловя Милза в гараже, всего перемазанного в машинном масле. — Когда-нибудь потом. Случилось-то что?

И уводит его подальше от остальных, чтобы поговорить без любопытных ушей и вечных подколок Таузига, без ревнивых взглядов чем-то снова недовольного Лаки, без молчаливого порицания Лютика.

Милз стрессует по поводу и без. Лаки вечно нарывается на неприятности. Таузиг говорит, что думает, а думает он мало. Лютик и Глазго иногда напоминают поведением старую пенсионного возраста семейную пару, прожившую вместе не один десяток лет, но так и не нашедшую до конца точки соприкосновения.

Всё это Барнс понимает только сейчас, когда учится на себя переносить чужие эмоции, находить в различиях других людей что-то особенно привлекательное. А Зимний не понимал. Ему было странным то, что внешне идеальный отряд убийц глубоко внутри был таким пёстрым и проблемным. Он никак не мог понять, зачем командир это терпит, почему не избавится от балласта и не наберёт себе других бойцов, пока сам не стал меняться и не осознал, что больше всего проблем у Брока Рамлоу с внешне идеально вышколенным, выверенным и откалиброванным оружием с кодовым названием “Зимний Солдат”. И ведь от него командир тоже не избавился.

Что-то хрустит в пальцах левой руки.

Барнс вздрагивает, опускает взгляд на ладонь и с силой кусает себя за нижнюю губу, до боли, до крови, наполняющей рот в пару секунд. Но хрупкая пластинка экрана от этого не восстанавливается, тонкая паутинка трещин не затягивается.

Остальные детальки мелким бисером разбегаются по полу, прячутся под креслами, закатываются под диван, скрываясь с глаз. Барнсу остаётся только ругаться, ползать по полу, стараясь собрать хотя бы всё в одну кучу.

А Милз умудрялся ничего не терять. Винтовки стреляли, лампы продолжали светить, а машины ездить едва ли не лучше, чем до этого.

Барнс снова опускается на пол, устраивает расслабленные руки на коленях и замирает. Где-то внутри него поднявший голову Зимний требует бежать дальше, не останавливаться, чтобы в кратчайшие сроки добраться наконец до Брока и всё у него выяснить, но Барнс одёргивает его, напоминая о том, что командир не просто так придумал эту “программу путешествия”. Значит, у него есть какой-то план и ему нужно следовать.

Тишина снова обволакивает Барнса, только тихое завывание ветра за стёклами и удары дождевых капель об откос крыши напоминают о том, что там есть ещё целый мир.

Барнс не двигается, размеренно дышит.

Где-то в соседней квартире семейная пара ужинает, тихо переговариваясь, жена рассказывает, как прошёл её день, спрашивает, не положить и супругу ещё немного рыбы. За другой стеной многоголосо щебечет телевизор и журналисты о чём-то спорят.

— Американские герои снова наворотили дел! — злится хозяин телевизора и делает громче.

Барнс сам не замечает, как оказывается около стены, вжимается в неё, стоит прозвучать имени Стива, вслушивается в спешный монолог какой-то женщины, рассказывающей о произошедшей в Заковии трагедии. О том, как кучка американцев снова возомнила себя супергероями и чудом не самоубилась, утащив за собой почти всех жителей небольшого городка.

Выдохнуть удаётся не сразу.

Горькая слюна липнет к нёбу, и Барнс кривится, старается её проглотить.

Одно радует — Стив жив.

— Иисусе, Роджерс. Почему ты всегда выбираешь противника вдвое больше себя?

— Это они выбирают меня, потому что я меньше! — с возмущением в голосе возражает Стив, но не отворачивается, когда Баки влажным платком безуспешно пытается стереть грязь с его скулы. — И вообще-то я был прав.

— Ты всегда прав, сопляк, но не умеешь язык вовремя за зубами спрятать, — вздыхает Баки, порывисто притягивает его к себе, прижимает, на пару мгновений, зарываясь носом в волосы на макушке. — Но когда нибудь именно это тебя и погубит.

Одна новость сменяется следующей, и уже другой голос рассказывает о падении котировок на бирже.

Больше Барнс не слушает.

— Не в этот раз.

Фраза срывается с губ сама по себе.

А Стив, оказывается, практически не изменился. Снова впереди, снова “один за всех”. Вот только есть ли кто за его спиной — непонятно. Это у Барнса есть Брока, у Брока — ребята из Страйка и так далее, а есть ли у Стива те, кто всегда прикроет? Может быть, та рыжая?

Барнс качает головой.

Сидеть на одном месте больше нет сил, не после таких вот новостей.

Он снова проходит по квартире, собирая нужные вещи, стирая свои отпечатки пальцев, находит даже парочку деталей раскуроченного мобильного. Через полчаса светлый подъезд выплёвывет в хмурый дождливый вечер закутанного в куртку по самые глаза пешехода. Он бредёт по тротуару, не глядя вперёд, не замечая льющейся сверху воды, потому что нужно успеть на автовокзал Штутгарта ровно к половине седьмого.

За спиной Барнса остаются красивые старинные улочки, невысокие дома, шпиль главной ратуши, замки с многолетней историей, люди, с которыми он очень запросто мог бы познакомиться уже завтра. Но ему надо торопиться в Зальцбург, потому что путеводная нить командира снова натянулась до предела и теперь вибрирует, бередя сердце. Не давая ему спокойно проспать ночь на вроде бы удобной кровати, позавтракать в маленькой булочной на Эсслингер штрассе, сравнить красоту Старого и Нового замков, посидеть около фонтанов, жмурясь от игры солнечных лучей в брызгах воды. Нет, Барнс должен ехать вперёд за своей судьбой.

Машину он тоже выбирает по велению сердца, просто потому, что серебристый бок новенькой Тойоты прямо-таки сияет в рассеянном свете фонаря, слишком явно напоминая металл бионической левой руки. Барнсу на какое-то мгновение хочется найти баллончик с краской и намалевать на водительской двери красную звезду. Он даже оглядывается по сторонам, но тут же одёргивает себя. Слишком заметный штрих, а ему нельзя бросаться в глаза, особенно сейчас, когда он зашёл так далеко. Будет нелепо попасться именно сейчас.

Взломав замок, Барнс замирает, ждёт громкого воя сигнализации, но его крошка молчит, лишь в салоне, стоит усесться ему на сидение, приветливо подмигивает приборной панелью, освещая словно специально оставленные для него на соседнем сидении ключи.

На душе сразу становится светлее. Барнс устраивается удобнее, откидывается на спинку кресла, привыкая.

Возможно, он не будет менять машину в Зальцбурге, очень может быть, она поедет с ним и дальше. И только тогда, когда ладони касаются руля Барнс, вспоминает об автовокзале и автобусе, уходящем в половине седьмого.

— Чёрт, — рычит он, хочет уже ударить по рулю, но вовремя останавливается, гладит ласково кожаную оплётку.

Нет, он не обидит свою крошку, не бросит её здесь, раз уж обещал взять с собой. Лучше поменять планы, поехать через Мемминген и просто отдохнуть в дороге, раз уж Штутгарт встретил так неласково и так и норовил выставить пришельца за его пределы.

Он так и поступает, лишь позволяет себе заехать в крупный супермаркет, закупается фруктами, двухкилограмовой упаковкой сосисок и несколькими бутылками воды.

— Nicht das beste Wetter für ein Picknick, Sir, — улыбается розовощёкая девушка на кассе, когда Барнс расплачивается за свою покупку.

Сам он не отвечает, лишь растягивает губы в ответной улыбке и немного беспечно пожимает плечами, мол, а вдруг небо к утру прояснится.

И правда, стоит ему покинуть пределы Штутгарта, как тучи уходят, открывая невероятное по своей синеве небо, такое высокое и чистое, что сердце щемит.

Барнс с трудом заставляет смотреть себя только вперёд, но, добравшись до озера Аммер, по крайней мере именно так его называет холодный металлический голос навигатора, сворачивает на просёлочную дорогу, чтобы, выбравшись из машины, завалиться рядом на траву и смотреть-смотреть-смотреть.

— Какое небо, Стиви! Посмотри! — с восторгом выдыхает Баки, тут же укутываясь облачком замерзающего в момент пара. — Как твои глаза, такое же синие!

— Да брось ты, — смущённо фыркает Стив, прячем красные щёки в вороте своей форменной куртке и пытается стать серьёзным под насмешливым и всё понимающим взглядом Мориты.

Пусть Барнс сейчас и не в Италии, да и до Стива ему ещё очень далеко, но небо и правда цвета глаз того, кто был его путеводной нитью до Гидры, до руки и стёртой почти добела памяти. Но он восстанавливается благодаря этому путешествию, снова выращивает в пустой, едва живой оболочке настоящего человека.

Он так лежит, пока небо не заливается ярким багрянцем на западе, пока не темнеет и не вспыхивают одна за одной звёзды. Снова садится в свою крошку, гладит руль, извиняясь за собственное состояние, и выезжает на трассу, чтобы не гнать уже никуда, не торопиться и ранним утром въехать в Зальцбург, найти-таки маленькую булочную в одном из переулков и нормально позавтракать. Ведь у неба глаза Стива, а у дороги… у дороги характер Брока, его Брока.





Nicht das beste Wetter für ein Picknick, Sir (нем.) — не лучшая погода для пикника, сэр.