*о творчестве

[kroshkavinni]

Ключ от двадцати дверей.
19 - Питешти.


Барнс нервничает всё утро, дёргается, сам не зная от чего. Всё вокруг бесит его со страшной силой, раздражает. То, как нарочито громко смеётся бариста небольшой кофейни, заигрывая с очередным посетителем и стараясь навязать ему побольше выпечки. Как девушка за соседним столиком, так благоухающая сладкими духами, что плохо становится, щебечет по телефону. Как мужчина с газетой, постоянно встряхивающий её и читающий вслух, перескакивает с темы на тему, то ругая местную власть, то вздыхает, как же хорошо живётся другим.

Раздражают все. Да и сам город в целом, хотя ещё вчера ни таких мыслей, ни эмоций не было и в помине. Засыпалось легко, даже несмотря на несколько выпитых стаканов кофе и какой-то совершенно идиотский фильм про жуков-короедов на местном познавательном канала, неожиданно затянувший и закончившийся где-то за полночь. А вот утро ударило в голову болью.

Барнс, ещё не открывая глаз, понимает, что день “удался”.

Виски пульсируют болью, затылок тянет, глаза словно стали на несколько размеров больше и никак не помещаются в глазницах. Но эта боль, эти ощущения знакомы Барнсу, он никогда их не сумеет забыть, сколько бы не желал этого. Не хватает только холодного геля на тех самых точках и железных клем, не хватает привкуса резины во рту и тихого “прости, принцесса” на ухо перед тем, как мир на мгновение окрасится чёрным, утопая в боли, и начнёт потихоньку выцветать до серого.

— Прости, принцесса, — шепчет Брок, касается кончиками пальцев под подбородком и отстраняется.

Зимний не винит командира за эту боль, не считает предательством. Он сам проебался, сам сказал, когда нужно было захлопнуть рот и молчать, сам подставил себя, выдав то, что воспоминания начали возвращаться. А командир прикрывал до последнего, но и он не всесилен. Уж только по сравнению с таким монстром как Гидра.

— Агент, расслабьтесь, — шипит механическими помехами голос через динамик. — Сейчас комарик укусит и всё пройдёт.

Зимний видит как зло усмехается Брок, явно записывая очередного несчастного в свой личный список должников, как смотрит на самого Зимнего с горечью, неправильной болью. Командиру не должно быть больно.

— До встречи завтра, — одними губами шепчет Зимний.

— Да, не бойся, — отчаянно улыбается Брок.

Но Зимний всё равно боится. Не боли, нет. К ней он уже давно привык, притерпелся. Страшит его то, что открыв глаза он не узнает человека перед собой, что память снова превратится в чистый лист, не оставляя ничего, что не нужно в работе. Зимний боится потерять себя и шанс, что ему однажды дали. Ведь он не машина. Он — живой!

Ложечка слишком громко задевает край чашки, заставляя Барнса вздрогнуть, сморгнуть непрошеное воспоминание, вспомнить, что он не сидит сейчас в неудобном кресле голый по пояс, а вокруг самые обычные люди, никоим образом не причастные к его прошлому.

Но голова болеть не перестаёт.

Барнс по привычке оставляет чаевые на столике и выходит прочь, так и не допив свой кофе.

Прохладный утренний воздух приятно холодит виски, заставляя боль немного отступить, затаиться. Можно конечно дойти до аптеки, скупить всё обезболивающее, но Барнс прекрасно понимает — не поможет. Эта боль должна уйти сама, раз пока нет ещё рядом человека, способного облегчить страдания одним только прикосновением.


— Боже, детка, чего ты такой деревянный? — вздыхает Брок, стараясь размять плечи Зимнего. — Кому было приказано расслабиться? Лаки что ли? Так он и не напрягался никогда.

Горячая ладонь ложится на шею.

Зимний вздрагивает, прижимается боком к командиру и позволяет себе потерять стабильность, перестать следить за обстановкой и собственным телом, доверяется.


Из Будапешта Барнс уезжает этим же утром, не заморачиваясь покупкой еды в дорогу. Даже воду и ту не берёт.

До Тимишоары всего три с половиной часа езды, не получается проголодаться, да и странное чувство тревоги гонит вперёд, напоминая о тех событиях, после которых он и отправился в этот путь, о том, что осталось у него в Штатах и осталось ли вообще хоть что-то.

Думать об этом не хочется, но упрямые мысли нет-нет да лезут в голову, отвлекая от разглядывания проносящихся мимо за окном пейзажей. Музыка не спасает, скорее наоборот лишь нагнетает атмосферу подкидывая не самые удачные треки. Почему-то проще всего слушать получается рекламу каких-то дрянных, но при этом невероятно необходимых всем и каждому товаров. И Барнс сам не понимает когда начинает подпевать навязчивому мотивчику из рекламы керхеров. Даже задумывается, а не купить ли такую штуку в дом, несмотря на то, что никакого дома у него и нет. Больше нет.

В сороковых, когда он съехал, практически сбежал из женского царства и перебрался в небольшую съёмную квартирку вместе со Стивом мысли о том, что вот он — дом нет-нет да посещали его голову. А потом случилась война, разделив всю его жизнь на до и после, исковеркав, перелопатив напрочь душу. Только Стив, изменившись до неузнаваемости, умудрился остаться самим собой. А вот Баки так не мог. И у Зимнего не получалось. Даже шанса не было. А вот Барнс сможет, сумеет собрать в кучу свой мир, справится с Гидрой и тем. что там с ним творили. Он уже справляется, очеловечивается, “становится настоящим живым мальчиком”.

Значит будет дом, а в дом непременно нужна мини-мойка Керхер.

Улыбка сама собой растягивает губы Барнса.

Ему нравится представлять свою жизнь “после”, нравится мысленно расставлять мебель в доме, ухаживать за садом, устраивать барбекю на заднем дворе, возиться с собакой и без какого-либо эффекта гнать кошек из спальни, зная что всё равно Пуля припрётся ночью орать под их дверью и если её пустить, то снова запрыгнет на кровать, пройдётся по Стиву и уляжется в подмышку Брока, потому что это всегда было её местом.

От этих мыслей Барнса отвлекает навязчивый писк. Он не сразу понимает его причину, но заметив мигание лампочки на приборной панели рядом с индикатором топлива.

— Чёрт, — выплёвывает Барнс, вспоминая, что из-за странного пробуждения и головной боли совершенно забыл заехать на заправку и покормить свою крошку.

Съехав на обочину, Барнс разворачивает карту.

Не ругать себя не получается. Тем более, что никто не мешал напомнить парочку канистр и бросить их в багажник на всякий случай. Сразу в голове появляется странная мысль о том, что Зимний так не ошибся, уж он-то предусмотрел бы всё возможные нюансы и сейчас бы не стоял с глупым видом рядом с машиной не зная в какую сторону проще двигаться.

— Нет, придурок, я не злой, — ухмыляется Брок, бьёт по рукам слишком близко замершего Лаки, но не отталкивает, лишь смотрит прямо в глаза, без страха, сомнения, и Лаки снова отступает, безмолвно извиняясь, пожимает плечами, чтобы через пару дней снова попытаться нарваться, прогнуть командира под себя. — Я добрый, Лаки, очень добрый, а потому твои яйца ещё не украшают эту стену.

Зимний непроизвольно смотрит в ту сторону куда указывает командир и не понимает чем эта стена отличается от других. Тем что в ней нет окна и двери? Или какими-то другими конструктивными особенностями. Он даже спрашивает у Брока.

— Боже, принцесса, ты иногда такая дура, что я только диву даюсь, — хохочет командир, утирая невидимые слёзы, треплет по голове, гладит за ушами.

Вот и Банс сейчас себя чувствует этой самой дурой. Сам пожрал утром несмотря на плохое настроенье и так себе самочувствие, а вот про детку забыл.

— Ну и куда мне теперь? — спрашивает он сам у себя.

На бумажной карте пометки о заправках найти удаётся легко, но тут Барнс понимает, что совершенно не представляет где именно сейчас находится. Снова костерит себя не самыми лестными словами, но всё равно выбирает двигаться вперёд, пусть для этого и придётся оставить тойоту непонятно где. Он конечно может вернуться с бензином, но тратить на это время смерти подобно. Барнс и так слишком задержался в пути. Потому он снова достаёт свой рюкзак, переодевается во всё броское, яркое, чтобы походить на местную молодёжь, мысленно радуясь, что свитшот так и остался у Сары, цепляет на нос очки без диоптрий и уходит, стараясь не оглядываться.

— Прости, крошка, — шепчет он до тех пор пока дорога не виляет в сторону, скрывая тойоту за деревьями.

Через пару часов заправка так и не появляется, зато Барнс выходит в небольшому мотелю с забитой машинами стоянкой.

Выяснять с чего так много народу забыло в румынской глуши Барнсу совсем не хочется. Он выбирает себе нового друга, с лёгкостью взламывая замок на двери и отключая не успевшую заорать, оповещая всю округу, сигнализацию.

Барнс специально выбирает темно синий рено, чтобы ничего не напоминало ему о крошке. Он конечно может отправиться дальше и пешком, ловя попутки, проходя какие-то отрезки пути на своих двоих, благо путешествие автостопом ему уже не в новинку, но тогда три с половиной часа очень запросто могут растянуться на двое суток или даже более, а такое допустить нельзя. Барнс торопится. Очень торопится.

Тимишоара удивляет.

Невысокие нарядные домики скорее напоминают Вену и мало почему-то ассоциируются именно с Румынией, хотя и о последней он знает досадно мало. Только то, что откуда-то отсюда родом знаменитый граф Дракула. Баки Барнс не увлекался историей и географией, а Зимнего интересовали только места, куда его посылала Гидра с очередной миссией.

Нет, Барнс не верит в вампиров и прочую полумифическую нечисть, хотя после более близкого знакомства с архивами Гидры и не с таким согласишься. Всё же тот же Тор, к примеру, существует, ходит по Манхеттену, раздаёт автографы, фотографируется как настоящая рок-звезда. Так почему бы не существовать и вампирам? Но вот сам Барнс верить в них не хочет категорически, по крайней мере не в таких, какими их описывали любимые книги Таузига.

— Они что? — удивляется Брок, не донеся стакан с кофе до губ.

— Сияют в солнечном свете, — с какой-то непонятной Зимнему улыбкой тянет Джон, прижимая потрёпанного вида книгу к груди.

Снова становится непонятно.

— Охуеть. — Брок кривится отставляет стакан в сторону, смотрит на своего бойца с сомнением. — Не отряд, а дамский клуб, ей богу.

Барнс тяжело себе представляет существ с блёстками на коже, тем более чтобы они создавали хоть какую-нибудь угрозу, разве что кроме проблем с полицией моды, он помнит, что кто-то упоминал об этом, но не берётся назвать кто именно, и поставщиками глиттера, это слово часто использует Мэй, говоря о чём-то с блёстками. Но вампиров боятся, должны бояться. Книги, фильмы, легенды рассказывают о них, как о жестоких почти бессмертных существах, пьющих кровь и превращающихся в летучих мышей или туман. А тут столько сияния и...

— Тут про любовь, Зимний. Ты не поймёшь.

Нет, с любовью у Барнса никаких проблем нет, а вот блёстки.

Барнса передёргивает. Он бросает рено не запертым и уходит, не оглядываясь, не думая на чем будет уезжать из этого города. Наплевать, в его сердце нашлось место только крошке тойоте и сдвигать ее новой любовью не хочется категорически. Барнс даже в сердцах обещает себе, когда все это закончится, найти её и теперь уже полностью забрать себе. И да, обязательно нарисовать на водительской дверце звезду.

Но пока надо хотя бы перекусить и привести мысли в порядок, познакомиться с новым городом, используя эту заминку как возможность остановиться, отдышаться.

Ресторан Барнс долго не выбирает, заходит в первый попавшийся, не без удовольствия замечая обширную террасу и небольшие круглые столики довольно просторно, не по-американски, расставленные на ней, и полное отсутствие народу.

С официантом объясниться получается легко. Снова идеальная память Зимнего где-то во внутренней картотеке находит знание местного языка, избавляя даже от акцента. Барнс улыбается, даже пробует пошутить, и на его столике к заказанным блюдам присоединяется какой-то сложный десерт на крохотной почти прозрачной тарелочке. Полароидный снимок угощения отправляется к остальным, вместе с небольшой заметкой с другой стороны фотографии. Барнса не волнуют ни многообещающая улыбка, он уже научился их замечать, общительного парня, ни длинный телефонный номер на салфетке, подложенной под тарелку. Барнс спешит. Он и в ресторане то обедает или ужинает только потому что так велит Брок, каждый раз повторяя в сообщениях о том, что принцесса хоть не должен забывать базовых потребностях организма, но и радовать себя чем-то новым тоже обязан.

— Это полезно для мозга, Зимний, — хмуро помешивая пластиковой ложечкой странно зеленое мороженое в бумажном стаканчике с ярким, но совершенно не запоминающимся логотипом, бурчит Брок. — Когда мы пробует что-то новое, наш мозг развивается, образовывая новые нейронные связи. — немного мороженного отправляется в рот. — Вот же дрянь! Лютик, как ты жрешь эту сладкую хероту?

Барнс улыбается и пододвигает к себе десерт.

— Ну привет… Баки Барнс.

Этот взгляд Барнс не узнаёт. Он вглядывается в лицо на экране телефона, кусает губы, хмурится, но никак не может разгадать эмоции командира. Тот впервые называет его этим именем, говорит при этом зло, отрывисто, словно он не рад именно Баки и готов обменять его на любого другого человека, хоть на того же Зимнего обратно, лишь бы не Баки. Брок говорит-говорит-говорит, несмотря больше в камеру, даёт стандартные инструкции, сбивая Барнса, пугая его этой незнакомой формальностью. Но в какой-то момент взгляд командира смягчается, снова смотрит прямо в душу.

— Прости дурака старого. Сам загнался, а на тебя это перекидываю. Насрать кто ты, пусть хоть внебрачный сын Пирса и Фьюри, главное выживи, а там разберёмся как быть дальше. — Брок вздыхает, качает головой закуривая. — Надеюсь мы скоро увидимся. У меня почти все готово… почти все, принцесса. Береги себя.

— До встречи, — отвечает Барнс и выходит из квартиры, чтобы больше не останавливаться.