А за окном догорает ночь
Под головой рюкзак, сверху накинута куртка, но звуки снаружи все равно пробиваются даже сквозь толстые стены, сквозь запертую дверь.
Баки закрывает глаза, чтобы не видеть, как огнём догорает мир за пределами его убежища, как полоска света из-под двери наливается багрянцем, как мечутся тени в тщетной попытке дотянуться до человечка.
«Никто не выходит на поверхность ночью. Это опасно», — говорили ему в спину, но днём ещё опаснее. Днём нет достаточно густых теней, чтобы спрятаться, затаиться и переждать. Днём хищники выбираются из своих укрытий и ищут себе пропитание. Днём над головами горит оно — солнце. А Баки проще, когда Луна и звезды.
читать дальшеХочется курить, но нельзя, не сейчас. Ещё час — и можно будет выйти на крышу, сесть, свесив ноги, и запалить первую за сегодня сигарету, подождать, пока мир окончательно утонет в темноте, просмолиться вонючим дымом самосада и, спустившись, вниз продолжить свои поиски хоть чего-то из прошлого. Своего ли, чужого ли…
А пока только закат.
Баки ввалился в этот дом, потому что они шли за ним, хрипло воя и то и дело припадая к земле чёрными влажными носами. Поднялся на последний, пятый этаж, заперся в единственном месте, которому хоть как-то доверял, и затих, слушая, как жизнь, пусть и такая, вывернутая катаклизмом наизнанку, сменяется нежизнью.
Курить хочется все сильнее. И пить.
Баки ворочается в неудобной ванной, дважды ударяясь головой о кран, но старается не издать ни одного звука, способного сдать его с головой местным хозяевам.
Ещё полчаса.
Часы на запястье тихо вибрируют, напоминая о том, что скоро живое солнце сменится солнцем мертвых. Совсем скоро.
Баки снова закрывает глаза, считая про себя секунды, минуты, ждёт пока часы дернутся во второй раз, впрыскивая в кровь маленькую дозу противоядия, так, на всякий случай. Хуже, по крайней мере, точно не станет.
Тело успевает затечь. Выбраться из ванны получается не с первого раза, нашарить почти в полной, подсвеченной лишь слабо фосфорецирующими грибами, растущими где-то в вентиляции, брошенные в спешке на пол ботинки. Дверь поддаётся легко, только глубокие борозды на другой её стороне даже не намекают — кричат, что его все же нашли. Но то было днём, а сейчас опасаться живых не приходится.
Баки оглядывается назад, усмехается, закидывает на плечо рюкзак и идёт, но не вниз, а вверх, на чердак, а потом и вовсе на крышу, садится на край, как и всегда, достаёт из железного портсигара самокрутку, суёт в рот, щёлкает старой бензиновой, не переделанной местными умельцами зажигалкой и вдыхает первые клубы горького дыма, окунается в прошлое.
Запах почти похож. Он курил такие же или чуть другие, Барнс не помнит марки, но вот запах въелся в кожу, в кости, проник куда-то даже глубже.
Под ногами, там, внизу, «оживает» город, если эту нежизнь можно так назвать. На улицы выходят тени, спеша по своим делам, окна вспыхивают синеватым призрачным светом. Там, внизу, словно не в курсе, что этот мир кончился и его больше нет, что они застряли где-то посередине и никак не могут обрести посмертие.
Баки докуривает одной затяжкой, обжигая пальцы, поднимается, бросая окурок, не без усмешки смотрит, как яркая оранжевая точка уносится вниз, разбивая какого-то «прохожего» на хлопья тумана. Натягивает на лицо респиратор и оборачивается к двери на чердак, глухо шепчет на почти забытом языке:
— Raz, dva, tri, chetyre, pyat' … ya idu iskat'.
Ступени лестницы пружинят под толстой подошвой ботинок.
Баки не боится мертвых, если не вдыхать «дым» их жизней, не останавливаться, не смотреть в глаза… если идти только своей дорогой, не реагируя ни на что, то, возможно, ещё пара ночей — и он дойдёт до дома. Постучится в дверь, стянет резиновый намордник и… Баки не знает, что дальше, не думал он так далеко. Пока ему нужно дойти, пройти хоть сколько-то, найти новое укрытие на день, забаррикадировать дверь чем придётся и завалиться отдыхать в очередной ванной. Хотя… хотя, какой это отдых, когда даже глаз не сомкнуть и уши сами собой прислушиваются к звукам снаружи.
Баки идёт.
Город «живёт» своей нежизнью. «Работают» маленькие магазинчики, мимо снуют прохожие, иногда замечая его, иногда оборачиваются вслед и что-то безмолвно кричат. Но Баки не слышит. Не слушает. Не смотрит до тех пор, пока взгляд не цепляется за распахнутую дверь знакомой кофейни. Даже стаканчик с выведенным на нем «Стив» стоит на месте, на их столике.
Комок подкатывается к горлу. Баки зажмуривается, стараясь отвлечься на запах сигаретного дыма, но от этого только делается сложнее, особенно, когда, открыв глаза, он не находит стаканчика на месте.
Хочется кричать, рвануть респиратор с лица, вдохнуть горьковатый ночной воздух и… Баки спотыкается, возвращаясь обратно. В кофейне полно «народу», тени скользят по стенам, касаются друг друга, перешептываются, «живут». Только тени, незнакомые.
Но Баки ведь видел…
— Ночью все не так, малец, не ходил бы ты.
Но Баки идёт. До поворота и дальше. Мимо проносятся огромные тени машин, бегут «люди», торопятся. Баки смотрит на часы. Ну да, пора домой с работы. Самое время, если перевернуть день и ночь.
Усталость берет своё. Ноги с каждым шагом словно свинцом наливаются, а на востоке небо начинает сереть. Баки оглядывается по сторонам, но вокруг, как назло, ничего подходящего. Можно забиться в какой-нибудь подвал, но там, скорее всего, и без него окажется занято. А драться с очередным крысолаком или каким-то другим выродком нового мира... Остаётся только ускориться.
И Баки бежит, прорываясь сквозь густоту пасмурного утра, сквозь плотные клубы молочного тумана, рвёт их руками, кромсает ржавеющим прямо на глазах ножом, но уже видит дверь, ту самую, которую забыть не получилось, вваливается в прихожую, спотыкаясь о пару полуистлевших армейских ботинок, падает, раздирая куртку на боку.
Тихо.
Пот заливает глаза, стекло респираторной маски, легкие горят от нехватки кислорода, видимо, фильтр сдох ещё где-то в другом квартале. Однако взгляд уже мечется по пожелтевшим снимкам на стенах, находя родные лица, сердце стучит, оглушая, но все равно Баки находит в себе силы подняться на ноги, хватаясь за стену, добрести до кухни и увидеть их… две тени буднично разливают невидимый чай по кружкам. Брок что-то беззвучно выговаривает, тыкая полупрозрачным пальцем в сторону раковины, а Стив… Стив разводит руками и улыбается…
Баки оседает на пол, тянет с лица дрожащей рукой респиратор. Он дошёл, слишком устал по дороге, но дошёл.
Едкий запах химикатов ударяет в нос, обжигает слизистые носа, гортани. Баки вдыхает глубже, зажмуривается, чтобы так сильно не кружилась голова, почти теряет сознание, но слышит, впервые слышит как с грохотом на стол опускается чашка.
В глазах темнеет, а за окном догорает ночь.
*о творчестве
А за окном догорает ночь
Под головой рюкзак, сверху накинута куртка, но звуки снаружи все равно пробиваются даже сквозь толстые стены, сквозь запертую дверь.
Баки закрывает глаза, чтобы не видеть, как огнём догорает мир за пределами его убежища, как полоска света из-под двери наливается багрянцем, как мечутся тени в тщетной попытке дотянуться до человечка.
«Никто не выходит на поверхность ночью. Это опасно», — говорили ему в спину, но днём ещё опаснее. Днём нет достаточно густых теней, чтобы спрятаться, затаиться и переждать. Днём хищники выбираются из своих укрытий и ищут себе пропитание. Днём над головами горит оно — солнце. А Баки проще, когда Луна и звезды.
читать дальше
Под головой рюкзак, сверху накинута куртка, но звуки снаружи все равно пробиваются даже сквозь толстые стены, сквозь запертую дверь.
Баки закрывает глаза, чтобы не видеть, как огнём догорает мир за пределами его убежища, как полоска света из-под двери наливается багрянцем, как мечутся тени в тщетной попытке дотянуться до человечка.
«Никто не выходит на поверхность ночью. Это опасно», — говорили ему в спину, но днём ещё опаснее. Днём нет достаточно густых теней, чтобы спрятаться, затаиться и переждать. Днём хищники выбираются из своих укрытий и ищут себе пропитание. Днём над головами горит оно — солнце. А Баки проще, когда Луна и звезды.
читать дальше