«Ебись оно всё конем!!!»
Ключ от двадцати дверей
17 - Будапешт
В Зальцбурге в итоге Барнс выдерживает ровно три дня, буквально заставляя себя оставаться на месте, отдыхать, знакомиться с людьми, самим городом, пробовать местную кухню. Но утром четвёртого он не выдерживает, срывается с места, едва только рассветает, мчится через сонный город к своей крошке, чтобы первые полчаса просто просидеть на месте, бережно поглаживая, будто бы извиняясь перед ней, оплётку руля.
Сонный охранник провожает слишком раннего гостя рассеянным взглядом, даже что-то кричит вслед, но Барнс уже не здесь, а в Братиславе.
И снова дорога, мелькающие по обеим её сторонам пасторальные пейзажи, маленькие городки с едва ли десятком домов на единственной улице, небольшие озёра с чистой голубой водой, зелёные пастбища. Барнс улыбался своим мыслям, воспоминаниям, что смог за эти дни уложить по пустым полкам в голове, рассортировать, понять. Вот только семью вспомнить так и не получилось. Почему-то в памяти возникают лица знакомых: бакалейщика из лавки на углу, мальчишки — разносчика газет, портовых трудяг, таких же как и сам Баки Барнс, но вот родители и сёстры, сколько ни вспоминай, остаются белыми пятнами. Только имена, без лиц или каких-либо других особых черт. И он понять никак не может, отчего всё так.
читать дальшеНо стоит только глянуть в окно, как и эти мысли отступают.
Свежий ветер летит вместе с серебристой крошкой тойотой, гудит в ушах, треплет волосы, врываясь через опущенные окна, заставляя улыбаться.
Барнс чувствует, что живёт, вот прямо сейчас парит над машиной, мчится вместе с ней свободный, как те птицы. Даже современная непонятная музыка из новомодной магнитолы не раздражает, а скорее дополняет это утро, задаёт ему новый ритм.
Все четыре часа Барнс едет без остановок, не глядит в сторону призывно мигающих вывесками придорожных кафешек, сворачивает с трассы, едва завидев знаки о ремонте дороги, чтобы не задерживаться ни на минуту, не стоять в ожидании, когда регулировщик позволит потоку двинуться дальше. Барнса гонят в спину ветер, собственные мысли и взгляд Брока с последнего видео. Взгляд человека, знающего всё про свою судьбу. А такие мысли опасны. Баки Барнс вон тоже всё о себе знал, запланировал наперёд, и чем всё это закончилось?
Барнс сжал левую руку в кулак, усмехнулся, услышав тихое жужжание сервоприводов.
Нет больше Баки Барнса, а тот, кто родился вместе него, отличается от того бравого сержанта как день и ночь. Они даже внешне не сильно-то похожи.
Братислава Барнса не особо-то и интересует. Он и так потратил много своего личного времени и, скорее всего, терпения командира на все эти бесполезные сейчас достопримечательности, места, “которые любой турист просто обязан посетить”. Что от них толку, кроме красиво получившихся полароидных снимков. Барнс даже обещает себе зайти в очередной магазин для фотографов и купить себе парочку-другую картриджей для съёмки и, очень возможно, какой-нибудь фотоальбом. А потом потратить ещё немного времени, перед сном, к примеру, чтобы расставить снимки.
Сразу становится немного жаль, что он не догадался раньше купить себе фотоаппарат, что об этом не подумал командир и никто другой не подсказал. Так можно было бы проследить всё путешествие, скажем, хотя бы с третьего города, а потом рассказать Броку или Стиву, “познакомить” и их с теми, кто протянул руку помощи совершенно незнакомому, потерявшемуся в себе и во времени человеку.
Этот город Барнс фотографировать не хочет. Некогда искать интересные виды. Но он тратит всё-таки пару кадров на ратушу и главную площадь и тут же ищет взглядом тот самый магазин, чтобы купить ещё батареек и картриджей, а через полтора часа снова садится в машину, выискивая взглядом на расстеленной на пассажирском сиденье карте нужный ему дом, но вот уже второй раз вместо очередной точки обнаруживает совсем новенький парк с красивыми ажурными и такими бесполезными для него скамеечками.
Панике не поддаться получается трудом.
В памяти снова возникает напоминание о запасном варианте с ячейкой на самом главном вокзале, но и там не проходит всё гладко. Новые времена и это место изменили под себя, предлагая мнимое удобство.
Барнс минут двадцать стоит напротив нужной ему седьмой ячейки с сенсорным замком и понять не может понять, как и куда ему двигаться дальше, теребит ремень полароида, почти готовый разреветься, пока рядом с ним не останавливается пожилая дама в красивом костюме годов шестидесятых.
— Вам тоже неуютно в этом царстве хайтека, молодой человек, — спрашивает она, тепло улыбается, глядя прямо ему в глаза.
И Барнс, словно зачарованный её мягким бархатным голосом, кивает, снова переводя взгляд на серебристую дверь из нержавейки, узкую сенсорную панельку для ввода кода, определённым образом не зная, что и предпринять. Нет у него инструкций на такой случай.
— Мне нравились старые ячейки, с ключами.
— Ох, милый, как я вас понимаю, — вздыхает дама, цепляется тонкими, но удивительно сильными пальцами, затянутыми в тонкий шёлк перчатки, в его локоть, и настойчиво тянет куда-то в сторону от комнаты хранения. — Правительство всё куда-то спешит, торопится, пытаясь идти в ногу с вечно ускользающим временем. Но разве за ним можно успеть, как вы считаете, юноша? Новые технологии — это конечно хорошо, даже интересно, — вздыхает она. — Но что может быть лучше старой доброй классики?
Барнс не особо понимает, о чём таком говорит его новая знакомая, но на всякий случай кивает, соглашаясь со всеми её доводами, идёт безмолвно рядом, бережно придерживая её ладонь на своём локте.
— Нашу принцессу любят старухи и голуби с котами, — громко ржёт Таузиг, когда какая-то маленькая, совершенно высохшая старушка протягивает подрагивающей рукой Зимнему сладко пахнущую ванилью и творогом ватрушку и тут же уходит, не взяв платы, лишь что-то прочитав одной ей понятное в его взгляде.
— Только не надо мне про кошек, — страдальчески вздыхает Брок, показывает кулак едва открывшему рот Лаки.
Но Зимний улыбается про себе, откусывая безбоязненно от мягкого румяного бока ватрушки. Уж он-то знает, насколько сильно командир любит вредную и ревнивую кошку Пулю, которую побаиваются все соседские собаки и даже парочка каких-то гопников.
И, возможно, Брок прав, как и во многих других случаях.
Как-то так выходит, что Барнсу в основном помогают люди старшего поколения, без опаски или пренебрежения доверяясь странному растерянному человеку. Вот и сейчас пожилая дама, кокетничая и тепло улыбаясь, привела его совсем в другую комнату, с другими совершенно ящичками.
— Вы хотите их сфотографировать или что-то оставить? — интересуется она, совершенно, похоже, никуда не спеша уходить, заглядывает через плечо Барнса, когда он останавливается около нужной и как-то странно фыркает, замечая насколько сильно трясутся у него руки.
— Скорее забрать, — зачем-то отвечает Барнс, стягивая с шеи шнурок с ключом, который обязательно должен подойти или всему точно конец.
Замок поддаётся с трудом. Барнс замирает, прежде чем открыть, закусывает нижнюю губу, оборачивается на свою провожатую, но никого за спиной совсем никого не оказывается.
— Спасибо, — шепчет Барнс и забирает очередную часть своей жизни на белом клочке бумаги.
Было в этой женщине что-то неуловимо знакомое. Может, всему виной очень умный взгляд не по возрасту молодых зелёных глаз? Барнс не знает, да и думать на эту тему нет никакого особого желания. Все его мысли сейчас уже не здесь, не в Братиславе. Они несутся на предельно допустимой скорости в новую страну, в новый город, в квартирку недалеко от площади героев и...
Что «и», Барнс не знает. Он садится в свою детку и спешно покидает город, чтобы всего через три часа быть немного ближе.
Братислава провожает его сильным, но одновременно тёплым ливнем. Из-за стены дождя видно плохо. Дворники почти не спасают, и Барнсу приходится остановиться, свернуть на обочину, потому что Броку очень не понравится, если его принцесса попадёт в аварию.
Но как же не хочется ждать.
Барнс роняет голову на скрещённые на руле руки и закрывает глаза, вслушиваясь, как тяжелые капли барабанят по капоту и крыше. Музыку включать нет никакого желания. Хочется именно такой вот спокойной живой тишины, без посторонних голосов, шума город. Всех тех звуков, что усиленный слух модификанта никак не может отсеять. А сейчас можно не прислушиваться, потому что во всё этом мире есть только Барнс и дождь. Дождь и Барнс.
Хорошо и спокойно.
Когда Барнс почти совсем засыпает, видя кузов старого рефрижератора и бледного до синевы Стиви рядом, объевшегося до икоты хот-догов, по крыше машины что-то громко хлопает, заставляя встрепенуться.
Барнс дергается было к пистолету спрятанному под сидением, как встречается взглядом с девушкой, трясущейся, промокшей, видимо, насквозь. Они что-то шепчет посиневшими от холода губами. Просит помощи, и Барнс кивает, сгребая карту с сидения, запихивает её в бардачок.
— Садись быстрее, — кричит он, немного опустив стекло своей двери.
И она несмело улыбается в ответ.
— Ты делаешь что? — удивляется Брок, заставая Зимнего со шваброй в руках.
— Помогаю коллективу, — гордо отвечает тот услышанное от Лаки.
Ведь командир сам говорил, что помогать — это правильно и хорошо, да и слово “полезный” слишком хорошо гармонировало с настройками самого Зимнего и его регламентом.
— Вот ушлёпок, — фыркает Брок и поясняет для замершего со шваброй подопечного. — Да не ты, принцесса. А Лаки. Найду — выебу. А ты не помогаешь, а делаешь его работу. Так что найди этого придурка и верни швабру с моими наилучшими пожеланиями. А потом ко мне, объясню что значит — помогать.
Зимнему помогать понравилось.
Теперь нравится и Барнсу.
Он отдаёт девчонке свой свитшот, отворачивается, когда она начинает стягивать с себя тонкое мокрое насквозь платьице и даже отдаёт последнюю еду, что у него осталась, хотя сам ел ещё вчера вечером в Зальцбурге. Но голод отходит на второй план, когда девчонка, совсем ещё юная, представляется.
— Я — Сара.
— У меня так сестру звали. — вдруг срывается с языка Барнса.
Он замирает, переваривая ту фразу, смотрит на Сару и вдруг вспоминает свою сестру, её худенькое лицо, красивое и непомерно дорогое для их квартала канареечного цвета платье, подаренное женихом, и такие же серые, как и у этой девочки, глаза, большие и печальные.
— Звали? — переспрашивает Сара, откусывая от вчерашнего сэндвича приличный кусок, ищет что-то глазами и краснеет, когда Барнс, понимая всё, протягивает ей початую бутылку с водой.
— Умерла очень давно, — отвечает он, продолжая разглядывать свою гостью.
Не похожа эта Сара на его сестру, разве что глазами и цветом волос, но Барнсу хватает и этих черт, чтобы ухватиться за ускользающую нить воспоминаний, потянуть на себя, стараясь добраться до того, что дальше, вспомнить и остальных. Но его, по всей видимости, понимают немного не так.
На колено опускается худенькая, всё ещё очень холодная ладонь, ведёт по бедру, замирает в нескольких дюймах от паха.
Барнс замирает, смотрит с непониманием.
— Я заплачу, — шепчет Сара, тянется всем своим продрогшим телом вперёд, пробует обнять за шею, и до Барнса наконец доходит, из-за чего весь сыр-бор и что именно эта девчонка с такой настойчивостью предлагает.
Он сам не понимает, как оказывается на улице, поднимает голову вверх, подставляя лицо дождю. Всё же это действительно не его сестра. Его Сара была гордой и сильной, она сносила всё, заботилась о младших сестрах, работала, успевала помогать маме и вечером бегать на танцы со своим Мэтью. И Барнс был на все сто уверен, что они только целовались и держались за руки, а всё остальное, то, что ему предлагалось за просто так, за сэндвич и воду, у них было бы только после свадьбы
В машину Барнс возвращается, только когда в голове утихает его собственный крик, молча садится за руль, тянется к бардачку, доставая пачку сигарет, но не свою, эти сейчас не помогут снова обрести землю под ногами, а ту, что осталась от командира.
— Куришь? — неожиданно хрипло спрашивает он, не глядя на занавесившуюся волосами девчонку.
Худые плечи под свитшотом вздрагивают, она качает головой, но продолжает молчать.
Барнс слышит, что она тихо плачет и ненавидит этот странно изменившийся мир, наверное, впервые. Слишком много в нём оказывается грязи и пошлости, чего не было тогда, в сороковые. Но время вспять не повернуть, да и не хочется особо что изменять в собственной жизни. Не сейчас, когда он почти вышел на финишную прямую.
— Куда тебя отвезти? — спрашивает Барнс, уже зная, что согласится с любым адресом, лишь бы Сара больше не плакала.
17 - Будапешт
В Зальцбурге в итоге Барнс выдерживает ровно три дня, буквально заставляя себя оставаться на месте, отдыхать, знакомиться с людьми, самим городом, пробовать местную кухню. Но утром четвёртого он не выдерживает, срывается с места, едва только рассветает, мчится через сонный город к своей крошке, чтобы первые полчаса просто просидеть на месте, бережно поглаживая, будто бы извиняясь перед ней, оплётку руля.
Сонный охранник провожает слишком раннего гостя рассеянным взглядом, даже что-то кричит вслед, но Барнс уже не здесь, а в Братиславе.
И снова дорога, мелькающие по обеим её сторонам пасторальные пейзажи, маленькие городки с едва ли десятком домов на единственной улице, небольшие озёра с чистой голубой водой, зелёные пастбища. Барнс улыбался своим мыслям, воспоминаниям, что смог за эти дни уложить по пустым полкам в голове, рассортировать, понять. Вот только семью вспомнить так и не получилось. Почему-то в памяти возникают лица знакомых: бакалейщика из лавки на углу, мальчишки — разносчика газет, портовых трудяг, таких же как и сам Баки Барнс, но вот родители и сёстры, сколько ни вспоминай, остаются белыми пятнами. Только имена, без лиц или каких-либо других особых черт. И он понять никак не может, отчего всё так.
читать дальшеНо стоит только глянуть в окно, как и эти мысли отступают.
Свежий ветер летит вместе с серебристой крошкой тойотой, гудит в ушах, треплет волосы, врываясь через опущенные окна, заставляя улыбаться.
Барнс чувствует, что живёт, вот прямо сейчас парит над машиной, мчится вместе с ней свободный, как те птицы. Даже современная непонятная музыка из новомодной магнитолы не раздражает, а скорее дополняет это утро, задаёт ему новый ритм.
Все четыре часа Барнс едет без остановок, не глядит в сторону призывно мигающих вывесками придорожных кафешек, сворачивает с трассы, едва завидев знаки о ремонте дороги, чтобы не задерживаться ни на минуту, не стоять в ожидании, когда регулировщик позволит потоку двинуться дальше. Барнса гонят в спину ветер, собственные мысли и взгляд Брока с последнего видео. Взгляд человека, знающего всё про свою судьбу. А такие мысли опасны. Баки Барнс вон тоже всё о себе знал, запланировал наперёд, и чем всё это закончилось?
Барнс сжал левую руку в кулак, усмехнулся, услышав тихое жужжание сервоприводов.
Нет больше Баки Барнса, а тот, кто родился вместе него, отличается от того бравого сержанта как день и ночь. Они даже внешне не сильно-то похожи.
Братислава Барнса не особо-то и интересует. Он и так потратил много своего личного времени и, скорее всего, терпения командира на все эти бесполезные сейчас достопримечательности, места, “которые любой турист просто обязан посетить”. Что от них толку, кроме красиво получившихся полароидных снимков. Барнс даже обещает себе зайти в очередной магазин для фотографов и купить себе парочку-другую картриджей для съёмки и, очень возможно, какой-нибудь фотоальбом. А потом потратить ещё немного времени, перед сном, к примеру, чтобы расставить снимки.
Сразу становится немного жаль, что он не догадался раньше купить себе фотоаппарат, что об этом не подумал командир и никто другой не подсказал. Так можно было бы проследить всё путешествие, скажем, хотя бы с третьего города, а потом рассказать Броку или Стиву, “познакомить” и их с теми, кто протянул руку помощи совершенно незнакомому, потерявшемуся в себе и во времени человеку.
Этот город Барнс фотографировать не хочет. Некогда искать интересные виды. Но он тратит всё-таки пару кадров на ратушу и главную площадь и тут же ищет взглядом тот самый магазин, чтобы купить ещё батареек и картриджей, а через полтора часа снова садится в машину, выискивая взглядом на расстеленной на пассажирском сиденье карте нужный ему дом, но вот уже второй раз вместо очередной точки обнаруживает совсем новенький парк с красивыми ажурными и такими бесполезными для него скамеечками.
Панике не поддаться получается трудом.
В памяти снова возникает напоминание о запасном варианте с ячейкой на самом главном вокзале, но и там не проходит всё гладко. Новые времена и это место изменили под себя, предлагая мнимое удобство.
Барнс минут двадцать стоит напротив нужной ему седьмой ячейки с сенсорным замком и понять не может понять, как и куда ему двигаться дальше, теребит ремень полароида, почти готовый разреветься, пока рядом с ним не останавливается пожилая дама в красивом костюме годов шестидесятых.
— Вам тоже неуютно в этом царстве хайтека, молодой человек, — спрашивает она, тепло улыбается, глядя прямо ему в глаза.
И Барнс, словно зачарованный её мягким бархатным голосом, кивает, снова переводя взгляд на серебристую дверь из нержавейки, узкую сенсорную панельку для ввода кода, определённым образом не зная, что и предпринять. Нет у него инструкций на такой случай.
— Мне нравились старые ячейки, с ключами.
— Ох, милый, как я вас понимаю, — вздыхает дама, цепляется тонкими, но удивительно сильными пальцами, затянутыми в тонкий шёлк перчатки, в его локоть, и настойчиво тянет куда-то в сторону от комнаты хранения. — Правительство всё куда-то спешит, торопится, пытаясь идти в ногу с вечно ускользающим временем. Но разве за ним можно успеть, как вы считаете, юноша? Новые технологии — это конечно хорошо, даже интересно, — вздыхает она. — Но что может быть лучше старой доброй классики?
Барнс не особо понимает, о чём таком говорит его новая знакомая, но на всякий случай кивает, соглашаясь со всеми её доводами, идёт безмолвно рядом, бережно придерживая её ладонь на своём локте.
— Нашу принцессу любят старухи и голуби с котами, — громко ржёт Таузиг, когда какая-то маленькая, совершенно высохшая старушка протягивает подрагивающей рукой Зимнему сладко пахнущую ванилью и творогом ватрушку и тут же уходит, не взяв платы, лишь что-то прочитав одной ей понятное в его взгляде.
— Только не надо мне про кошек, — страдальчески вздыхает Брок, показывает кулак едва открывшему рот Лаки.
Но Зимний улыбается про себе, откусывая безбоязненно от мягкого румяного бока ватрушки. Уж он-то знает, насколько сильно командир любит вредную и ревнивую кошку Пулю, которую побаиваются все соседские собаки и даже парочка каких-то гопников.
И, возможно, Брок прав, как и во многих других случаях.
Как-то так выходит, что Барнсу в основном помогают люди старшего поколения, без опаски или пренебрежения доверяясь странному растерянному человеку. Вот и сейчас пожилая дама, кокетничая и тепло улыбаясь, привела его совсем в другую комнату, с другими совершенно ящичками.
— Вы хотите их сфотографировать или что-то оставить? — интересуется она, совершенно, похоже, никуда не спеша уходить, заглядывает через плечо Барнса, когда он останавливается около нужной и как-то странно фыркает, замечая насколько сильно трясутся у него руки.
— Скорее забрать, — зачем-то отвечает Барнс, стягивая с шеи шнурок с ключом, который обязательно должен подойти или всему точно конец.
Замок поддаётся с трудом. Барнс замирает, прежде чем открыть, закусывает нижнюю губу, оборачивается на свою провожатую, но никого за спиной совсем никого не оказывается.
— Спасибо, — шепчет Барнс и забирает очередную часть своей жизни на белом клочке бумаги.
Было в этой женщине что-то неуловимо знакомое. Может, всему виной очень умный взгляд не по возрасту молодых зелёных глаз? Барнс не знает, да и думать на эту тему нет никакого особого желания. Все его мысли сейчас уже не здесь, не в Братиславе. Они несутся на предельно допустимой скорости в новую страну, в новый город, в квартирку недалеко от площади героев и...
Что «и», Барнс не знает. Он садится в свою детку и спешно покидает город, чтобы всего через три часа быть немного ближе.
Братислава провожает его сильным, но одновременно тёплым ливнем. Из-за стены дождя видно плохо. Дворники почти не спасают, и Барнсу приходится остановиться, свернуть на обочину, потому что Броку очень не понравится, если его принцесса попадёт в аварию.
Но как же не хочется ждать.
Барнс роняет голову на скрещённые на руле руки и закрывает глаза, вслушиваясь, как тяжелые капли барабанят по капоту и крыше. Музыку включать нет никакого желания. Хочется именно такой вот спокойной живой тишины, без посторонних голосов, шума город. Всех тех звуков, что усиленный слух модификанта никак не может отсеять. А сейчас можно не прислушиваться, потому что во всё этом мире есть только Барнс и дождь. Дождь и Барнс.
Хорошо и спокойно.
Когда Барнс почти совсем засыпает, видя кузов старого рефрижератора и бледного до синевы Стиви рядом, объевшегося до икоты хот-догов, по крыше машины что-то громко хлопает, заставляя встрепенуться.
Барнс дергается было к пистолету спрятанному под сидением, как встречается взглядом с девушкой, трясущейся, промокшей, видимо, насквозь. Они что-то шепчет посиневшими от холода губами. Просит помощи, и Барнс кивает, сгребая карту с сидения, запихивает её в бардачок.
— Садись быстрее, — кричит он, немного опустив стекло своей двери.
И она несмело улыбается в ответ.
— Ты делаешь что? — удивляется Брок, заставая Зимнего со шваброй в руках.
— Помогаю коллективу, — гордо отвечает тот услышанное от Лаки.
Ведь командир сам говорил, что помогать — это правильно и хорошо, да и слово “полезный” слишком хорошо гармонировало с настройками самого Зимнего и его регламентом.
— Вот ушлёпок, — фыркает Брок и поясняет для замершего со шваброй подопечного. — Да не ты, принцесса. А Лаки. Найду — выебу. А ты не помогаешь, а делаешь его работу. Так что найди этого придурка и верни швабру с моими наилучшими пожеланиями. А потом ко мне, объясню что значит — помогать.
Зимнему помогать понравилось.
Теперь нравится и Барнсу.
Он отдаёт девчонке свой свитшот, отворачивается, когда она начинает стягивать с себя тонкое мокрое насквозь платьице и даже отдаёт последнюю еду, что у него осталась, хотя сам ел ещё вчера вечером в Зальцбурге. Но голод отходит на второй план, когда девчонка, совсем ещё юная, представляется.
— Я — Сара.
— У меня так сестру звали. — вдруг срывается с языка Барнса.
Он замирает, переваривая ту фразу, смотрит на Сару и вдруг вспоминает свою сестру, её худенькое лицо, красивое и непомерно дорогое для их квартала канареечного цвета платье, подаренное женихом, и такие же серые, как и у этой девочки, глаза, большие и печальные.
— Звали? — переспрашивает Сара, откусывая от вчерашнего сэндвича приличный кусок, ищет что-то глазами и краснеет, когда Барнс, понимая всё, протягивает ей початую бутылку с водой.
— Умерла очень давно, — отвечает он, продолжая разглядывать свою гостью.
Не похожа эта Сара на его сестру, разве что глазами и цветом волос, но Барнсу хватает и этих черт, чтобы ухватиться за ускользающую нить воспоминаний, потянуть на себя, стараясь добраться до того, что дальше, вспомнить и остальных. Но его, по всей видимости, понимают немного не так.
На колено опускается худенькая, всё ещё очень холодная ладонь, ведёт по бедру, замирает в нескольких дюймах от паха.
Барнс замирает, смотрит с непониманием.
— Я заплачу, — шепчет Сара, тянется всем своим продрогшим телом вперёд, пробует обнять за шею, и до Барнса наконец доходит, из-за чего весь сыр-бор и что именно эта девчонка с такой настойчивостью предлагает.
Он сам не понимает, как оказывается на улице, поднимает голову вверх, подставляя лицо дождю. Всё же это действительно не его сестра. Его Сара была гордой и сильной, она сносила всё, заботилась о младших сестрах, работала, успевала помогать маме и вечером бегать на танцы со своим Мэтью. И Барнс был на все сто уверен, что они только целовались и держались за руки, а всё остальное, то, что ему предлагалось за просто так, за сэндвич и воду, у них было бы только после свадьбы
В машину Барнс возвращается, только когда в голове утихает его собственный крик, молча садится за руль, тянется к бардачку, доставая пачку сигарет, но не свою, эти сейчас не помогут снова обрести землю под ногами, а ту, что осталась от командира.
— Куришь? — неожиданно хрипло спрашивает он, не глядя на занавесившуюся волосами девчонку.
Худые плечи под свитшотом вздрагивают, она качает головой, но продолжает молчать.
Барнс слышит, что она тихо плачет и ненавидит этот странно изменившийся мир, наверное, впервые. Слишком много в нём оказывается грязи и пошлости, чего не было тогда, в сороковые. Но время вспять не повернуть, да и не хочется особо что изменять в собственной жизни. Не сейчас, когда он почти вышел на финишную прямую.
— Куда тебя отвезти? — спрашивает Барнс, уже зная, что согласится с любым адресом, лишь бы Сара больше не плакала.
-
-
29.06.2020 в 14:22-
-
06.07.2020 в 11:50