«Ебись оно всё конем!!!»
Тебе кажется
Брок замирает у самой кромки воды, оглядывается назад, одергивает себя и делает наконец шаг на мокрый песок, едва первые солнечные лучи взрезают горизонт на востоке.
Ноги слушаются плохо. Спина неприятно напряжена, но Брок шагает всё дальше и дальше от накатывающих на берег соленых, словно чужие слёзы, волн. Не вслушивается в крикливые мольбы чаек, не оборачивается к океану, чтобы проститься на этот день или на всю жизнь. Ведь никто, даже он сам, не знает чем всё закончится.
— Не забудь на закате вернуться, — настоятельно просит его Джек, долго смотрит в глаза, но гневно цыкает, отводит взгляд, явно разглядев там что-то не то, что хотел увидеть, уплывает, скрываясь за рифом, и больше не показывается до самого рассвета.
«Не забыть вернуться», — Брок помнит эту простую истину, как и помнили все, кого манил берег до него и будет манить после.
читать дальшеНо не все возвращаются: кто-то теряется по времени, кто-то сам отказывается идти обратно, во что Броку верится с трудом, но что именно манит там, на берегу, если и знают, то только старейшины, но и они не делятся с молодняком своими догадками, лишь монотонно напоминают раз от раза о том, что на закате не вернувшихся ждёт смерть.
— И станешь ты пеной морской, — увещевают они, но каждый год все равно находятся смельчаки или отчаянные глупцы, кому не сидится себе спокойно под водой.
Вот и Брока утягивает туда, в неизвестность.
Ноги дрожат то ли от страха, то ли от непривычного напряжения, но Брок делает шаг за шагом, не останавливается отдышаться, оглядеться по сторонам, так как даже самый длинный день в году до обидного быстро промчится, сминая время точно бумажный стаканчик, и не останется ничего, совсем ничего.
Он знает это, слышал из баек тех, кто все же вернулся обратно, но все равно нет-нет да поглядывает с тоской туда, в сторону берега. Из рассказов о тех, кто остался на суше, не вернувшись в положенное время, погиб ни за что. А потому спешит, прокрадывается к одному из смешных домиков с огромными аквариумными окнами, стоящему всего в сотне шагов от границы их мира и мира людей.
И там на миг замирает, касается ладонью стекла, чтобы решить, что же делать дальше. Ответ приходит сам собой вместе с грудой вещей, забытой на террасе.
В сам дом не заходит. Броку не интересны спящие там люди, не нужны деньги или другие ценности. Он цепляет брошенные на шезлонге странноватого вида джинсы и яркую рубашку, воровато оглядывается в сторону окна, быстро натягивает одежду и мчится прочь от пляжа, от воды, зовущей обратно своего ребенка.
Босые ноги неприятно покалывает мелким гравием, песок кончился с десяток шагов как, но Броку все равно, ему нужно туда — вперёд.
Лысый Ситуэл что-то говорил про обувку, но Брок уже и не помнит, что именно, не хочет вспоминать. Его тянет к людям, в город, к зелени парков, к заоблачной высоте домов, к оглушающей грохотом шумной скорости автострад. Он бредёт без цели, сворачивает туда, куда подсказывает свернуть чутье, крутит головой, дышите полной грудью.
Невысокие, двух-трёх этажные, домики растут, взмывают ввысь небоскрёбами с бессчетным количеством этажей, скребут небо своими плоскими крышами, путаются в облаках, то и дело выплевывая друг в друга стрекочущие лопастями вертолеты.
Брок бредёт, не смотря под ноги, не глядя перед собой, слишком сложно не пялиться вверх.
Внутренние часы отсчитывают минуты, дребезжат, напоминая о том, насколько конечен этот день, толкают в спину чужими руками, ворчат о босоногих сумасшедших, когда Брок замирает около огромного окна-аквариума, за которым люди, словно безмолвные разноцветные рыбки, живут своей жизнью, не замечая нового зрителя. Они едят, пьют что-то из высоких стаканчиков, разговаривают, смеются.
Едят…
Желудок Брока голодно бурчит, напоминает о вчерашних креветках, не съеденных и отданных Джеку, просит хоть сегодня не издеваться и покормить. Но денег в карманах странных джинсов не находится. Брок сглатывает неприятно вязкую слюну, облизывает губы и оглядывается по сторонам. Хочет уйти, но запах из человеческого аквариума не даёт сдвинуться с места, тянет, влечет к стеклянным дверям, словно за поводок невидимый тянет. И Брок поддается, делает шаг, другой, третий, снова не видя, не замечая ничего и никого вокруг, пока не врезается во что-то твердое, пахнущее незнакомой свежестью и мылом.
— Простите, — звучит над головой чей-то голос, и Брок вздрагивает, сбрасывает странный морок, отшатывается в сторону, хочет и сам извиниться, особенно когда замечает пакет с рисунком, что и на стеклянных дверях, выпавший из рук этого человека.
Безмолвно разеваем рот, но желудок сдает его, предательски громко требуя пищи.
— Вам нужна помощь? — спрашивает этот человек, оглядывает Брока, цепляясь взглядом за его голые ступни. — Вы голодны? — снова интересуется он, словно ему действительно есть до этого дело.
И Брок вновь отступает на шаг назад, скалит зубы, стараясь отпугнуть, отвлечь от своих ног, дать себе шанс улизнуть прочь, но человек будто не замечает ни оскала, ни враждебности Брока, он ловко цепляет его под локоть и тянет внутрь аквариума, чтобы усадить за столик и безапелляционно заявить:
— Сидите здесь, я скоро, — поднимает взгляд, смотрит куда-то поверх плеча Брока и качает головой. — В это время здесь всегда такие очереди. Сидите здесь, я быстро.
И Брок почему-то… слушается, сидит ровно, не двигаясь, не пытаясь осмотреться по сторонам. Он чувствует на себе любопытные взгляды, скользящие холодными рыбешками по коже, забирающимися под одежду, но не реагирует. Не пытается ответить взглядом на взгляд или и вовсе скрыться, не скалится. Слова странного человека, хотя все люди странные, заставляют подчиняться даже против воли.
Когда на столик опускается поднос с таким же стаканом, как и у остальных в аквариуме, Брок вздрагивает, косится на беленькие с синей каймой тарелочки, стараясь дышать как можно тише, чтобы не выдать своего нетерпения, поднимает взгляд на человека, безмолвно интересуясь: «Какого, собственно хрена?», но ответ снова обескураживает.
— Приятного аппетита, — говорит человек и, улыбаясь, подталкивает к Броку поднос.
Желудок вновь напоминает о себе.
Пальцы сами хватают какую-то булку, подносят к губам. Зубы вгрызаются в мягкий сладкий бок, разрывая его. Рот наполняется слюной...
Брок мгновенно слепнет, глохнет, теряясь в новом для себя вкусе, слишком ярком, непривычном для жителя океана, почти приторно сладком, пряном.
За первой булкой идёт вторая, несладкая, но тоже на удивление вкусная, потом третья и только тогда Брок вспоминает, что не один и как-то надо отблагодарить или… поделиться. Он поднимает взгляд на человека и столбенеет. Тот улыбается, смотрит мягко, словно на ребенка, не злясь из-за съеденного, не стараясь напомнить о том, что надо бы поделиться.
«Спасибо», — прочистив горло, пробует хрипеть Брок, но голос отказывает, не слушается хозяина, а потому он тянется к стакану, сбивает с него белую крышку, едва не режет пальцы ее острым краем, отбрасывает в сторону и делает один большой глоток, уже предвкушая знакомый вкус кофе.
Рот наполняется пламенем, взрывается болью и сладостной горечью одновременно. Брок выплевывает жгучую жидкость обратно, едва не роняет и сам стакан, вскакивая с места, но человек мягко удерживает его за плечи, усаживает обратно и терпеливо объясняет, что «кофе очень горячий, не торопись, нас отсюда никто не гонит».
И Брок медлит, снова подчиняется чужому взгляду, тёплому прикосновению, голосу, задевающему что-то за грудиной, уверяя самого себя, что ему кажется и вся эта забота для чего-то нужна и потом придётся платить, как и за все в мире, что здесь, что у них под водой.
Пьет этот кофе, медленно цедит сладко-горький напиток и ждёт, что вот сейчас человеку надоест с ним возиться и он уйдет, снова предоставит Брока самому себе, и можно будет встряхнуться, сбросить с себя это не объяснимое никак оцепенение и продолжить дальше бродить по этому городу. Но человек сидит, смотрит как-то странно, касается под столиком коленом колена Брока и всё так же молчит, не настаивая ни на чём, даже на разговоре. Или он уже знает о том, что собеседник и ответить ему никак не сможет. Хотя Брока это не печалит.
— Я Стив, — произносит человек, когда они выходят из пропавшего кофе и выпечкой аквариума. — Ты торопишься куда-нибудь?
И почему-то снова смотрит на его босые ступни.
Брок дёргается, хмуро качает головой, поджимая пальцы на ногах.
Почему-то не хочется чтобы Стив его жалел, видел в нем немощную ущербность. Но тот только снова улыбается, подхватывает под локоть, как старого приятеля, и тянет куда-то, настойчиво, но в то же время, захоти Брок выдернуть свою руку, это не составило бы особого труда. Да и какая разница, куда идти и что смотреть?
Когда они оказываются в парке, огромном, заросшем зеленью, у Брока перехватывает дыхание. Он останавливается, замирает у самого входа, вдыхая полной грудью совсем другой воздух, наполняясь запахами листвы и травы, зелёным цветом, какого почти и не встретишь на дне. Одно дело рассматривать из воды, тянуться к тонким ветвям, склоненным к самой кромке, касаться тонких длинных листьев ивы, и совсем другое — чувствовать ступнями, ладонями, всем собой все это зеленое великолепие, не находя в себе слов, чтобы дать увиденному название, как-то описать переполняющее сердце чувство гармонии.
Как же хорошо.
Брок не видит снующих вокруг людей, не замечает из голосов, смеха. Он почти понимает тех немногих, кто остался на суше, не вернувшись из своего путешествия обратно. Почти...
Его и самого тянет куда-то вперёд, в глубину парка, манит знакомым ощущением если и не дома, то чего-то очень родного, знакомого, вливалась в уши тихим переливчатым плеском.
— Я и не знал, что тут есть такое старое озеро, — тихо шепчет Стив, идёт рядом, не выпуская локтя Брока из своих рук, но и не останавливая, не задерживая, позволяя подойти к воду, коснуться кончиками пальцев ног ее пусть и всего самую малость.
Что-то мелькает в чёрной глубине.
Показалось?
Брок всматривается в водную гладь, снова ищет то, за что зацепился взгляд, но между зелёных тарелок-кувшинок лишь мелькают стайки суетливых рыбёшек, на камне, замерев памятников самой себе, восседает старая лягушка, глядит насмешливо, словно говоря: «Я знаю, кто ты. Я знаю, что тебя привело сюда, дитя моря. А ты сам знаешь?».
Взгляд сам собой цепляется за Стива, Брок трясёт головой и ему кажется, что он действительно понимает, и это понимание пугает, заставляет отдернуть руку, отступить в сторону от почти незнакомого человека.
— Прости, — спохватывается Стив, словно сам себя винит в чём-то, поднимает вверх ладони, улыбается как-то натянуто, и Брок, сам не понимая зачем, делает шаг к нему, обхватывает рукой за шею, тянется к губам, надеясь хоть так объясниться.
Мир снова уходит из-под ног. Расширившийся до невероятных размеров, он в одно мгновение сужается до этой небольшой полянки, темных вод мутного озерца и Стива, его дыхания на губах, заполошного биения сердца, его вкуса — сладостно-пряного, без примеси соли, к которой так привык Брок. Тепла его тела.
Они расцепляются не сразу. Стив смеётся, смущенно трёт переносицу, говорит о том, что такое с ним впервые, и Брок верит, сам в первый раз чувствуя себя настолько уверенно и уязвимо одновременно, понимая, что ему нравится быть таким, быть рядом, хоть и не может ничего сказать.
Голос и не думает возвращаться, прорываясь лишь какими-то невразумительными тихими хрипами, но Стиву хватает и этого. Он снова улыбается, подхватывает под локоть и тянет гулять дальше, показывает город, рассказывает о нем. Но Брок всего этого словно бы и не замечает, наполняясь только человеком рядом, запоминая его черты, движения, голос, его запах, уверенный, что сумеет теперь найти в любой толпе. Снова тянется к нему, трогает, целует, подставляя губы и шею ответным прикосновениям.
День кажется бесконечным, пока резкая боль в горле не напоминает о том, что пора возвращаться. Домой.
— Что-то случилось? — спрашивает Стив, явно что-то понимая, глядит обеспокоенно, дергается навстречу, но Брок выскальзывает из его объятий, качает головой, улыбается отчаянно горько и снова отступает.
Скрыться, потеряться в толпе удаётся не сразу. Брок словно чувствует взгляд Стива, его присутствие рядом, но одергивает себя, уговаривает, что ему просто кажется всё это и надо торопиться.
Боль в горле пульсирует с каждым ударом сердца, усиливается, напоминая, что нечего больше делать ребёнку океана среди людей, что пора домой, в соленые холодные объятия.
Вылетев на пляж, Брок оступается, падает на нагретый солнцем песок и замирает. Казалось бы вот он — дом, всего пара шагов и можно будет дотянуться до воды. Но Брок не двигается, не открывает глаза, стараясь дышать спокойно, не втягивать судорожно носом влажный воздух.
— Брок! — кричит, показавшийся на поверхности Джек, зовёт его, почти умоляет.
Но Брок продолжает сидеть, чувствуя как сохнут губы, а горло, наоборот, отпускает, перестаёт дергать, как по щекам горячими росчерками соли бегут тревожные слезы. Он открывает глаза, но смотрит не на друга, почти брата, а в сторону горизонта, где, тяжело заваливаясь, садится пузатое огненно-оранжевое солнце, вспыхивает пару раз и меркнет.
Брок ждёт боли, того, что тело поведёт в сторону и плоть вместе с костями оплывет некрасивой мутной пеной, оставив на песке только нелепые джинсы и мятую яркую рубашку. Он ждёт, смиряясь с собственной участью, вспоминая этот день, полный новых впечатлений и Стива.
— Тебе кажется, — шепчет он и захлёбывается вздохом. — Тебе кажется.
От океана тянет прохладой. Чайки умолкли, убравшись поближе к порту, Джек давно скрылся под водой, всё поняв куда лучше своего товарища, а Брок сидит, подтянув ноги к груди, смотрит на безмятежно спокойные воды родителя и ждёт, когда на востоке первые лучи солнца снова взрежут горизонт, чтобы вернуться к тому пахнущему кофе аквариуму и, поймав Стива за руку, прошептать ему в губы.
— Привет, я Брок.
Брок замирает у самой кромки воды, оглядывается назад, одергивает себя и делает наконец шаг на мокрый песок, едва первые солнечные лучи взрезают горизонт на востоке.
Ноги слушаются плохо. Спина неприятно напряжена, но Брок шагает всё дальше и дальше от накатывающих на берег соленых, словно чужие слёзы, волн. Не вслушивается в крикливые мольбы чаек, не оборачивается к океану, чтобы проститься на этот день или на всю жизнь. Ведь никто, даже он сам, не знает чем всё закончится.
— Не забудь на закате вернуться, — настоятельно просит его Джек, долго смотрит в глаза, но гневно цыкает, отводит взгляд, явно разглядев там что-то не то, что хотел увидеть, уплывает, скрываясь за рифом, и больше не показывается до самого рассвета.
«Не забыть вернуться», — Брок помнит эту простую истину, как и помнили все, кого манил берег до него и будет манить после.
читать дальшеНо не все возвращаются: кто-то теряется по времени, кто-то сам отказывается идти обратно, во что Броку верится с трудом, но что именно манит там, на берегу, если и знают, то только старейшины, но и они не делятся с молодняком своими догадками, лишь монотонно напоминают раз от раза о том, что на закате не вернувшихся ждёт смерть.
— И станешь ты пеной морской, — увещевают они, но каждый год все равно находятся смельчаки или отчаянные глупцы, кому не сидится себе спокойно под водой.
Вот и Брока утягивает туда, в неизвестность.
Ноги дрожат то ли от страха, то ли от непривычного напряжения, но Брок делает шаг за шагом, не останавливается отдышаться, оглядеться по сторонам, так как даже самый длинный день в году до обидного быстро промчится, сминая время точно бумажный стаканчик, и не останется ничего, совсем ничего.
Он знает это, слышал из баек тех, кто все же вернулся обратно, но все равно нет-нет да поглядывает с тоской туда, в сторону берега. Из рассказов о тех, кто остался на суше, не вернувшись в положенное время, погиб ни за что. А потому спешит, прокрадывается к одному из смешных домиков с огромными аквариумными окнами, стоящему всего в сотне шагов от границы их мира и мира людей.
И там на миг замирает, касается ладонью стекла, чтобы решить, что же делать дальше. Ответ приходит сам собой вместе с грудой вещей, забытой на террасе.
В сам дом не заходит. Броку не интересны спящие там люди, не нужны деньги или другие ценности. Он цепляет брошенные на шезлонге странноватого вида джинсы и яркую рубашку, воровато оглядывается в сторону окна, быстро натягивает одежду и мчится прочь от пляжа, от воды, зовущей обратно своего ребенка.
Босые ноги неприятно покалывает мелким гравием, песок кончился с десяток шагов как, но Броку все равно, ему нужно туда — вперёд.
Лысый Ситуэл что-то говорил про обувку, но Брок уже и не помнит, что именно, не хочет вспоминать. Его тянет к людям, в город, к зелени парков, к заоблачной высоте домов, к оглушающей грохотом шумной скорости автострад. Он бредёт без цели, сворачивает туда, куда подсказывает свернуть чутье, крутит головой, дышите полной грудью.
Невысокие, двух-трёх этажные, домики растут, взмывают ввысь небоскрёбами с бессчетным количеством этажей, скребут небо своими плоскими крышами, путаются в облаках, то и дело выплевывая друг в друга стрекочущие лопастями вертолеты.
Брок бредёт, не смотря под ноги, не глядя перед собой, слишком сложно не пялиться вверх.
Внутренние часы отсчитывают минуты, дребезжат, напоминая о том, насколько конечен этот день, толкают в спину чужими руками, ворчат о босоногих сумасшедших, когда Брок замирает около огромного окна-аквариума, за которым люди, словно безмолвные разноцветные рыбки, живут своей жизнью, не замечая нового зрителя. Они едят, пьют что-то из высоких стаканчиков, разговаривают, смеются.
Едят…
Желудок Брока голодно бурчит, напоминает о вчерашних креветках, не съеденных и отданных Джеку, просит хоть сегодня не издеваться и покормить. Но денег в карманах странных джинсов не находится. Брок сглатывает неприятно вязкую слюну, облизывает губы и оглядывается по сторонам. Хочет уйти, но запах из человеческого аквариума не даёт сдвинуться с места, тянет, влечет к стеклянным дверям, словно за поводок невидимый тянет. И Брок поддается, делает шаг, другой, третий, снова не видя, не замечая ничего и никого вокруг, пока не врезается во что-то твердое, пахнущее незнакомой свежестью и мылом.
— Простите, — звучит над головой чей-то голос, и Брок вздрагивает, сбрасывает странный морок, отшатывается в сторону, хочет и сам извиниться, особенно когда замечает пакет с рисунком, что и на стеклянных дверях, выпавший из рук этого человека.
Безмолвно разеваем рот, но желудок сдает его, предательски громко требуя пищи.
— Вам нужна помощь? — спрашивает этот человек, оглядывает Брока, цепляясь взглядом за его голые ступни. — Вы голодны? — снова интересуется он, словно ему действительно есть до этого дело.
И Брок вновь отступает на шаг назад, скалит зубы, стараясь отпугнуть, отвлечь от своих ног, дать себе шанс улизнуть прочь, но человек будто не замечает ни оскала, ни враждебности Брока, он ловко цепляет его под локоть и тянет внутрь аквариума, чтобы усадить за столик и безапелляционно заявить:
— Сидите здесь, я скоро, — поднимает взгляд, смотрит куда-то поверх плеча Брока и качает головой. — В это время здесь всегда такие очереди. Сидите здесь, я быстро.
И Брок почему-то… слушается, сидит ровно, не двигаясь, не пытаясь осмотреться по сторонам. Он чувствует на себе любопытные взгляды, скользящие холодными рыбешками по коже, забирающимися под одежду, но не реагирует. Не пытается ответить взглядом на взгляд или и вовсе скрыться, не скалится. Слова странного человека, хотя все люди странные, заставляют подчиняться даже против воли.
Когда на столик опускается поднос с таким же стаканом, как и у остальных в аквариуме, Брок вздрагивает, косится на беленькие с синей каймой тарелочки, стараясь дышать как можно тише, чтобы не выдать своего нетерпения, поднимает взгляд на человека, безмолвно интересуясь: «Какого, собственно хрена?», но ответ снова обескураживает.
— Приятного аппетита, — говорит человек и, улыбаясь, подталкивает к Броку поднос.
Желудок вновь напоминает о себе.
Пальцы сами хватают какую-то булку, подносят к губам. Зубы вгрызаются в мягкий сладкий бок, разрывая его. Рот наполняется слюной...
Брок мгновенно слепнет, глохнет, теряясь в новом для себя вкусе, слишком ярком, непривычном для жителя океана, почти приторно сладком, пряном.
За первой булкой идёт вторая, несладкая, но тоже на удивление вкусная, потом третья и только тогда Брок вспоминает, что не один и как-то надо отблагодарить или… поделиться. Он поднимает взгляд на человека и столбенеет. Тот улыбается, смотрит мягко, словно на ребенка, не злясь из-за съеденного, не стараясь напомнить о том, что надо бы поделиться.
«Спасибо», — прочистив горло, пробует хрипеть Брок, но голос отказывает, не слушается хозяина, а потому он тянется к стакану, сбивает с него белую крышку, едва не режет пальцы ее острым краем, отбрасывает в сторону и делает один большой глоток, уже предвкушая знакомый вкус кофе.
Рот наполняется пламенем, взрывается болью и сладостной горечью одновременно. Брок выплевывает жгучую жидкость обратно, едва не роняет и сам стакан, вскакивая с места, но человек мягко удерживает его за плечи, усаживает обратно и терпеливо объясняет, что «кофе очень горячий, не торопись, нас отсюда никто не гонит».
И Брок медлит, снова подчиняется чужому взгляду, тёплому прикосновению, голосу, задевающему что-то за грудиной, уверяя самого себя, что ему кажется и вся эта забота для чего-то нужна и потом придётся платить, как и за все в мире, что здесь, что у них под водой.
Пьет этот кофе, медленно цедит сладко-горький напиток и ждёт, что вот сейчас человеку надоест с ним возиться и он уйдет, снова предоставит Брока самому себе, и можно будет встряхнуться, сбросить с себя это не объяснимое никак оцепенение и продолжить дальше бродить по этому городу. Но человек сидит, смотрит как-то странно, касается под столиком коленом колена Брока и всё так же молчит, не настаивая ни на чём, даже на разговоре. Или он уже знает о том, что собеседник и ответить ему никак не сможет. Хотя Брока это не печалит.
— Я Стив, — произносит человек, когда они выходят из пропавшего кофе и выпечкой аквариума. — Ты торопишься куда-нибудь?
И почему-то снова смотрит на его босые ступни.
Брок дёргается, хмуро качает головой, поджимая пальцы на ногах.
Почему-то не хочется чтобы Стив его жалел, видел в нем немощную ущербность. Но тот только снова улыбается, подхватывает под локоть, как старого приятеля, и тянет куда-то, настойчиво, но в то же время, захоти Брок выдернуть свою руку, это не составило бы особого труда. Да и какая разница, куда идти и что смотреть?
Когда они оказываются в парке, огромном, заросшем зеленью, у Брока перехватывает дыхание. Он останавливается, замирает у самого входа, вдыхая полной грудью совсем другой воздух, наполняясь запахами листвы и травы, зелёным цветом, какого почти и не встретишь на дне. Одно дело рассматривать из воды, тянуться к тонким ветвям, склоненным к самой кромке, касаться тонких длинных листьев ивы, и совсем другое — чувствовать ступнями, ладонями, всем собой все это зеленое великолепие, не находя в себе слов, чтобы дать увиденному название, как-то описать переполняющее сердце чувство гармонии.
Как же хорошо.
Брок не видит снующих вокруг людей, не замечает из голосов, смеха. Он почти понимает тех немногих, кто остался на суше, не вернувшись из своего путешествия обратно. Почти...
Его и самого тянет куда-то вперёд, в глубину парка, манит знакомым ощущением если и не дома, то чего-то очень родного, знакомого, вливалась в уши тихим переливчатым плеском.
— Я и не знал, что тут есть такое старое озеро, — тихо шепчет Стив, идёт рядом, не выпуская локтя Брока из своих рук, но и не останавливая, не задерживая, позволяя подойти к воду, коснуться кончиками пальцев ног ее пусть и всего самую малость.
Что-то мелькает в чёрной глубине.
Показалось?
Брок всматривается в водную гладь, снова ищет то, за что зацепился взгляд, но между зелёных тарелок-кувшинок лишь мелькают стайки суетливых рыбёшек, на камне, замерев памятников самой себе, восседает старая лягушка, глядит насмешливо, словно говоря: «Я знаю, кто ты. Я знаю, что тебя привело сюда, дитя моря. А ты сам знаешь?».
Взгляд сам собой цепляется за Стива, Брок трясёт головой и ему кажется, что он действительно понимает, и это понимание пугает, заставляет отдернуть руку, отступить в сторону от почти незнакомого человека.
— Прости, — спохватывается Стив, словно сам себя винит в чём-то, поднимает вверх ладони, улыбается как-то натянуто, и Брок, сам не понимая зачем, делает шаг к нему, обхватывает рукой за шею, тянется к губам, надеясь хоть так объясниться.
Мир снова уходит из-под ног. Расширившийся до невероятных размеров, он в одно мгновение сужается до этой небольшой полянки, темных вод мутного озерца и Стива, его дыхания на губах, заполошного биения сердца, его вкуса — сладостно-пряного, без примеси соли, к которой так привык Брок. Тепла его тела.
Они расцепляются не сразу. Стив смеётся, смущенно трёт переносицу, говорит о том, что такое с ним впервые, и Брок верит, сам в первый раз чувствуя себя настолько уверенно и уязвимо одновременно, понимая, что ему нравится быть таким, быть рядом, хоть и не может ничего сказать.
Голос и не думает возвращаться, прорываясь лишь какими-то невразумительными тихими хрипами, но Стиву хватает и этого. Он снова улыбается, подхватывает под локоть и тянет гулять дальше, показывает город, рассказывает о нем. Но Брок всего этого словно бы и не замечает, наполняясь только человеком рядом, запоминая его черты, движения, голос, его запах, уверенный, что сумеет теперь найти в любой толпе. Снова тянется к нему, трогает, целует, подставляя губы и шею ответным прикосновениям.
День кажется бесконечным, пока резкая боль в горле не напоминает о том, что пора возвращаться. Домой.
— Что-то случилось? — спрашивает Стив, явно что-то понимая, глядит обеспокоенно, дергается навстречу, но Брок выскальзывает из его объятий, качает головой, улыбается отчаянно горько и снова отступает.
Скрыться, потеряться в толпе удаётся не сразу. Брок словно чувствует взгляд Стива, его присутствие рядом, но одергивает себя, уговаривает, что ему просто кажется всё это и надо торопиться.
Боль в горле пульсирует с каждым ударом сердца, усиливается, напоминая, что нечего больше делать ребёнку океана среди людей, что пора домой, в соленые холодные объятия.
Вылетев на пляж, Брок оступается, падает на нагретый солнцем песок и замирает. Казалось бы вот он — дом, всего пара шагов и можно будет дотянуться до воды. Но Брок не двигается, не открывает глаза, стараясь дышать спокойно, не втягивать судорожно носом влажный воздух.
— Брок! — кричит, показавшийся на поверхности Джек, зовёт его, почти умоляет.
Но Брок продолжает сидеть, чувствуя как сохнут губы, а горло, наоборот, отпускает, перестаёт дергать, как по щекам горячими росчерками соли бегут тревожные слезы. Он открывает глаза, но смотрит не на друга, почти брата, а в сторону горизонта, где, тяжело заваливаясь, садится пузатое огненно-оранжевое солнце, вспыхивает пару раз и меркнет.
Брок ждёт боли, того, что тело поведёт в сторону и плоть вместе с костями оплывет некрасивой мутной пеной, оставив на песке только нелепые джинсы и мятую яркую рубашку. Он ждёт, смиряясь с собственной участью, вспоминая этот день, полный новых впечатлений и Стива.
— Тебе кажется, — шепчет он и захлёбывается вздохом. — Тебе кажется.
От океана тянет прохладой. Чайки умолкли, убравшись поближе к порту, Джек давно скрылся под водой, всё поняв куда лучше своего товарища, а Брок сидит, подтянув ноги к груди, смотрит на безмятежно спокойные воды родителя и ждёт, когда на востоке первые лучи солнца снова взрежут горизонт, чтобы вернуться к тому пахнущему кофе аквариуму и, поймав Стива за руку, прошептать ему в губы.
— Привет, я Брок.
-
-
08.02.2021 в 15:10