*о творчества

Я редко пишу стихи в последнее время. И всегда они адресные. Не бывает стихов не адресованных никому, а тут не не найти Того, для кого эти строки, что очень странно и не понятно
Да и сама работа неожиданна

Поведай мне, что тебе снилось.
Мне снилось — закат, олени,
бегущие, словно годы под темными облаками.
И то, что у нас сложилось,
Мы вышли с тобой из тени
Спелёнутые обещанием и ласковыми руками.
Мне снилось — стальные балки
Твоё закрывали небо,
Раскрашенное упрямо апрельским невинным цветом.
И мне не казалось жалким
Идти за тобой по следу,
В желании оказаться твоим на вопрос ответом.
И ты расскажи, что снилось.
Поведай свои секреты,
Хранимые без надежды когда-то облегчить душу.
Как впал я тебе в немилость,
У ветра алкая — где ты?
А он промолчал, надеясь, что я позабуду, струшу.
Я снам продолжаю верить
И гнать на восход оленей,
Надеясь задеть рогами восхода цветные перья.
Мой ключ открывает двери,
А значит на свет из тени
Я выйду тебе на встречу.
— Ты снился мне, веришь?
— Верю!

@темы: моё, стихи

---

* о творчестве

Виват, король, Виват!


Часть 9
Биографию Баки Барнса Джек прочитал за пару часов. Даже с воспоминаниями тех, кто помнил Баки, она была короткой. Баки Барнс прожил всего двадцать восемь лет. Хороший парень, любимец дам, работяга. Закончил школу без особых успехов, пошел в армию, отслужил год, получил сержанта. Работал в нью-йоркских доках. Был призван в армию снова в сорок третьем году. Друг Стива Роджерса.
Совершенно ничего особенного. Несколько фотографий. Мелкие подробности — как Баки спасал Стива из драк, которые тот затевал, как выиграл танцевальный конкурс в своем квартале, как работал в доках, хотя семья по тем временам была довольно обеспеченной, у них даже была своя машина. Воспоминания сестер.
Пошел на войну, в сорок третьем попал в плен, был освобожден Капитаном Америка, примкнул к его спецотряду. Был отличным снайпером и отличным сержантом. Поддерживал своих людей, заботился о них. Много шутил.
Джек рассматривал фотографию сержанта американской армии в залихватски заломленной фуражке. Баки тогда было столько же, сколько Джеку сейчас. У него были друзья и винтовка, его ждали дома.
Только он не вернулся домой.
Ничего общего с Артуром Стуруа. Артур даже улыбается иначе.
Джек убрал книгу подальше на полку. За ее страницами он не чувствовал живого человека. Не понимал, как шутник и всеобщий любимец Баки превратился в то, во что он превратился.
А ведь что-то осталось. Преданность. Изменился фокус, вместо погибшего друга Баки теперь был предан Джеку. И Джек хотел, чтобы так и оставалось. Баки хотелось присвоить себе до конца, до самого донышка, и в то же время Джек понимал, что дальше-то уже некуда.
Он получил Зимнего Солдата всего лишь за деньги. Но Баки Барнс — его, потому что Баки так хочет. Он так решил. Что бы ни случилось, Баки пойдет с Джеком до самого конца. Когда-то он умер за Капитана Америка. Но за Джека — за Джека Баки будет убивать.
Да и вообще сделает что угодно.
Кто он такой, Джек, чтобы заслужить такую преданность от такого человека? Может, он и правда ее стоит? Может, проклятая судьба Джека переломилась, и в его жизни появился тот, кому он по-настоящему дорог? Кто-то, кто верен ему, как Томасина отцу?
Джек выглянул из кабинета. В гостиной Баки чистил пистолеты, выстраивая патроны в идеальный ряд на журнальном столике. Пахло металлом и оружейным маслом. Джек залюбовался четкостью и лаконичностью движений.
Баки собрал последний пистолет, вставил в него обойму и убрал в кобуру. Джек подошел к нему, и Баки плавно поднялся. Джек залюбовался этим движением. Он притянул Баки к себе и поцеловал его. Может, Баки Барнс когда-то и был натуралом, но те времена прошли.
— Баки, — на пробу сказал Джек, отрываясь от пахнущих кофе губ. — Больше не могу называть тебя Артуром, раз знаю твое настоящее имя.
— Это только имя, мой принц, — Баки улыбнулся уголками губ, огладил Джека по спине и отстранился, раскладывая на столе ножи. — Но при дворе мне всё же стоит остаться Артуром. Баки — толь­ко для те­бя.
Легко ли примириться со своим прошлым? Барнс не думал об этом. Прошлое осталось за дверями подорванного вместе с криокамерой и креслом для обнуления складом. Сейчас было глупо жалеть, что все сложилось именно так, о проигранной, по сути, войне, смерти лучшего друга, годах, которые он предпочёл бы не помнить, но которые дали ему, то что он имел сейчас — самого важного человека. В сороковых был Стив, чью смерть он ещё успеет оплакать, но позже, когда всё устаканится здесь. Незачем мучать себя мыслями, что было бы, если…
— Тебе обязательно ехать в Геф? — Баки вновь взялся за оружие. Любимые ножи лежали рядком, требуя заточки и подводки. — Я один могу то же, что целый отряд.
— Мне нужны все баллы, которые я могу заработать в глазах отца, — объяснил Джек. — И мне нужен отпуск. Хочу отдохнуть.
Не нравилась Баки вся эта история с Гефом. Он, конечно, не присутствовал ни на приёме послов, ни на военном совете, не смог встретиться и проследить за гостями из соседнего государства, но что-то во всей этой истории его крайне беспокоило. Пованивало, как сказал бы Стив. И, по хорошему, ему бы самому стоило проникнуть на территорию бывшего неприятеля и разведать, что и как. Но Джек был прав, оставлять же его в этом серпентарии одного, да ещё и на несколько дней было выше сил Барнса.
— Пообещай одно, мой принц, — Баки поднял на Джека серьёзный взгляд. — Там ты будешь беречь себя, не думая обо мне или ком-то другом.
— Баки, как получится, — ответил Джек. — Я никогда не рискую зря.

То, что отец навязал Джеку Шепарда, бесило неимоверно. Шепард все время лез в планирование операции, хотя ни хрена не понимал ни в тактике, ни в разведке. Откуда ему понимать? Рядовой, ставший капитаном случайно, ничему не учившийся, бестолковый и глупый. Джек бесился все сильнее и сильнее с каждым словом, которое выдавал Шепард, и в конце концов не выдержал и обернулся на Баки, прося поддержки. Надо сказать, Баки в военной форме и с винтовкой смотрелся куда лучше, чем в костюме. И его, кажется, побаивались.
— Вы забываетесь, капитан, — подал голос Барнс, вскинув винтовку на плечо. — Неуважение к командиру для многих заканчивалось фатально.
Барнс смотрел открыто, зло, ему хотелось препарировать национального героя, вскрыть, как телёнка, выпотрошить, посмотреть, из чего таких идиотов делают, всё ли у них так же, как и нормальных людей, имевших понятие о тормозе, а потом набить соломой и выставить в апартаментах его принца, как трофей. Но вряд ли капитан Шепард гармонировал бы с интерьером.
Затвор винтовки ходил легко, Барнсу всегда нравилось ощущать её тяжесть, смертоносную мощь, нравилось настраивать сложную технику, хоть в сороковых он и не стремился на войну.
После замечания Баки — какой у него, оказывается, бывает голос! — Шепард сдулся, как воздушный шарик, и замолк. Джек благодарно тронул Баки за живую руку, благо на них сейчас никто не смотрел, и закончил разбор будущей операции.
Джек всегда любил — нет, не воевать, но быть здесь, где все всерьез и по-настоящему, где не лгут и не подставляют, где ты всегда знаешь, что твои люди — только твои. Они тебя всегда прикроют. А ты всегда прикроешь их.
Сейчас, когда с ним был Баки, Джек чувствовал что-то вроде эйфории. Операция просто не может провалиться. С ним лучший снайпер Второй мировой, Зимний Солдат, воплощенная надежность.
Местность была неудобной, шла под уклон к долине, слишком густой подлесок мешал обзору, в то же время нисколько не скрывая позиции медленно бредущего отряда. Баки двинулся вверх по склону, забирая левее и зорко следя за передвижениями своего принца. Сразу вспомнилось, как он так же прикрывал Стива. Он мотнул головой, отгоняя ненужные воспоминания.
Проводники из Гефа двигались профессионально. Ни одного лишнего шага, движения, молчали, общаясь знаками в то время, когда Шепард вертел головой, кого-то выглядывая, отвлекался и отвлекал остальных неуместными высказываниями, явно почувствовав свободу, стоило телохранителю принца скрыться из виду.
Барнс привалился к пеньку, вскидывая винтовку, находя в перекрестье прицела голову национального героя, стоило Джеку слишком нервно дёрнуть плечом на очередную реплику этого телёнка. Баки облизал губы, ласково огладил пальцем спусковой крючок и оскалился,. заметив, как Шепард вздрогнул, будто почувствовал его взгляд, сбледнул, нервно оглядываясь. Улыбнулся, заметив сытое довольство на лице своего принца. Джек вообще каким-то волшебным образом всегда знал, когда Баки на него смотрит, на каком бы расстоянии друг от друга они ни были.
Показавшийся впереди мост был помечен на карте как ориентир. Удобно устроившись между стволов сросшихся деревьев, Баки замер.
— Глаза, — раздалось с шипением в наушнике.
— Периметр чист, мой принц, движение на два часа.
Джек и Шепард отделились от основной группы, двинувшись вперёд. Баки сплюнул, помянув недобрым словом излишнюю злопамятность своего принца. В этом походе он мог доверить спину своего принца любому, кроме этого восторженного идиота, который, казалось, не знал, за какой конец держать винтовку, а уж как тот смог пробраться в военный лагерь Гефа прямо под носом «голиафов» и уйти обратно, выведя двоих пленных, вообще оставалось для Баки загадкой. Сколько он ни пересматривал снимки, сделанные полевым фотографом, всё не мог понять, за что же так его любит и бережет судьба, для каких таких целей.
Движение слева Баки заметил слишком поздно, прикрывая Джека, подобравшегося слишком близко к лагерю неприятеля.
— Засада, — выдохнул он, отключаясь.
Винтовка стреляла чисто, с глухим хлопком отправляя патрон за патроном. Злой азарт захватил, будто поджигая кровь. Барнс снова слышал, как рвутся вокруг снаряды, свистят пули, слышал предсмертные крики раненых, глухой звук падения тел на устилавшую землю сухую листву. В такие моменты Зимний не видел ничего вокруг, срастаясь с винтовкой, становясь снарядом, пулей, вылетающей из ствола в поисках цели, единственным желанием которой было напиться ещё горячей крови досыта.
Раскалённая гильза обожгла ладонь, возвращая к действительности. В лесу было тихо и мёртво. Барнс снова прицелился, точно зная, где Джек и что с ним всё более-менее в порядке. А вот понять, как дела у остальных, не помешало бы.
Все проводники Гефа были убиты, снятые снайпером мятежников, двое бойцов принца ранены, но на ногах. Баки нашёл взглядом Шепарда и скривился. Тот мало того что был жив-здоров, но и снова пререкался с принцем, размахивая руками и что-то громко шепча.
Баки в очередной раз тяжело вздохнул. Похоже, этому идиоту феерически везло, что он не нарвался на пулю в перестрелке и что у личного чудовища принца Гильбоа был чёткий приказ не трогать национальное достояние, а то леса в Гефе густые и непроходимые. Вряд ли кто смог бы узнать, что на самом деле произошло с Дэвидом Шепардом, возьмись за него Зимний всерьёз.
— Надо уходить, — испуганно шипел Шепард, оглядываясь. — Мы одни, нас некому прикрывать.
— Есть, — Баки привычно замер за плечом Джека, растянув губы в подобии улыбки, глянул исподлобья, заставив Шепарда вздрогнуть и отступить на пару шагов.
— Если хочешь, можешь остаться здесь, — спокойно ответил Джек, перезаряжая ствол. — Пока я командую, мы не повернём назад.
В сгущающихся сумерках лагерь Белиала казался больше и оживлённее, чем был на самом деле. Баки нервно сжал губы, наблюдая, как Шепард, сгорбившись, в слишком свободной для себя одежде, которую они сняли с часового, бредёт к центру лагеря, зажав в дрожащей руке гранату. Баки мог бы поклясться, что слышал стук его зубов, надрывное сиплое дыхание и сбивающийся слишком частый стук сердца.
— Герой, — скривился Барнс.
Взрыв грянул точно по плану, давая Джеку шанс пробраться в главную палатку и добраться до Цели. Паникующие мятежники палили по своим, не разбираясь, орали что-то, но Баки не было до них дела. Джек ушёл, уволакивая сопротивляющегося человека с заломленными за спину руками, а значит, и ему пора было сниматься с места, только удостоверившись, что и национальное достояние ковыляет следом.
Чем дальше они уходили в лес, тем левее забирал Баки, осматривая территорию. Нужно было исключить любую возможность погони, поэтому он чуть подотстал, возвращаясь назад. Зачистить оставшихся мятежников было плёвым делом. Обычные люди с минимумом навыков вряд ли могли тягаться с Баки из сороковых, о Зимнем Солдате и его опыте и говорить не следовало. Правда, Баки надеялся, что за полчаса его отсутствия Джек всё же пристрелит Шепарда, а то даже у него тихо сдавали нервы рядом с этим клиническим идиотом.
— Не убивай его, Джек! — на пол-леса вопил Шепард, прыгая вокруг принца, прижимающего к стволу дерева Белиала. — Не надо убивать невиновного!
— Ты рехнулся? — голос Джека звучал глухо, устало.
— Я нашёл оружие из Гильбоа. Кто-то спонсирует мятежников с нашей стороны. В совете предатель.
И завертелось. Баки из-за плеча встревоженно поглядывал на своего принца. На Джека было страшно смотреть, он молчал, пёр вперёд, явно мысленно подписывая приговор за приговором.
Кому в Гильбоа была на руку война, знал и Баки, но он лично позаботился о Кроссе, был на похоронах, чтобы удостовериться на всякий случай, слишком часто такие личности любили воскресать не в самый удачный момент. Уильям Кросс был мёртв и покоился в семейном склепе, но напоследок и он не мог не подгадить королевской семейке, оставив все свои активы сыну, которого мало того что никто не любили, терпели с трудом.
И вот никак не получалось, не укладывалось в голове, кому ещё было на руку текущее положение вещей — война ради войны, где солдаты из людей, отцов, сыновей, братьев превращаются в топливо для танков.
— Надо выбираться. Нужна машина, — впервые подал дельную мысль Шепард, в очередной раз спотыкаясь о вывороченный из земли корень.
— Мой принц, — Баки сжал плечо Джека, разворачивая его к себе. — Я согласен с капитаном. Сами мы не доберёмся до границы. Помощи ждать неоткуда. Чуть севернее в двух милях отсюда была ферма.
Джек кивнул.
— Иди, Артур.
Чертова политика! Она дотянулась даже сюда! Интересно, кто стоит за вооружением гефских мятежников, какая сука?
Шепард забился в угол сарая рядом с дверью. Джек поглядывал на него краем глаза. Вот ведь человек-проблема! Может и правда дать Баки отмашку? Спишем на превратности войны.
Нет. Поздно. Надо было раньше. В той перестрелке. А сейчас есть свидетель, и Белиала надо довезти до Шайло живым.
Боже, но какой же Шепард идиот! Прется прямо на мины, трясется, как овечий хвост, словно в первый раз участвует в боевой операции.
Жалко парней. Вот парней по-настоящему жалко. Хорошо, что Баки цел. Глупо было бы погибнуть от случайной пули, пройдя Вторую мировую и черт его знает какой ад после нее.
Старый пикап трясся и подпрыгивал на ухабах. Барнсу было почти весело. Его принц рядом, живой, здоровый, хмуро смотрел в зеркало заднего вида и о чём-то размышлял. Белиал притулился между сидениями, зажатый с двух сторон, гневно зыркал, но старался помалкивать. Хорошему настроению, как ни странно, поспособствовал именно Шепард, бесчувственной кучей сваленный в кузове и пристёгнутый для верности ремнями, чтобы не дай боже не повредил себе чего, а то Сайлас не простит порчу талисмана.
Баки всегда считал, что главными врагами человека являются отсутствие мозга, тормозов и чересчур длинный язык. Фермерскому сыночку повезло сразу по всем пунктам. А натёршая череп форменная фуражка явно там что-то пережала, иначе как объяснить неуёмную жажду деятельности Шепарда, Баки просто не представлял.
— Я не поеду в кузове, — принялся залупаться он. — Я должен охранять пленного.
— Достал, — вздохнул Баки, ударом левой отправляя проблему отдохнуть. — Как его только король терпит? Полдня рядом — и мигрень на неделю обеспечена.
Но на границе их ждали не помощь и поддержка, а свои же с автоматами наизготовку. Баки едва успел выкрутить руль вправо, уходя из-под обстрела.
— Ходу-ходу-ходу, — закричал Джек, пригибаясь и закрывая голову руками.
Машину закрутило, пробитые колёса бестолково скребли асфальт и лишь мешая, сбивая скорость. Ударив по тормозам, Барнс вывалился из машины ещё до того, как она полностью остановилась, выхватывая винтовку. Стрелять по своим не хотелось, но жизнь его принца стоила намного больше, чем чья бы то ни было, даже его собственная.
— Уходим, Артур! — крикнул Джек, вытягивая из салона упирающегося Белиала, и тут же задохнулся, получив от того коленом под дых.
Время для Баки замерло. Он не понял, как отшвырнул в сторону изрешечённый пулями автомобиль, не видел ужаса на лице пришедшего в себя Шепарда. Для Баки сейчас существовал только Джек и нависший над ним смертник с пистолетом.
Как он оказался над принцем, прикрывая его собой? Почувствовал ли вообще острый укол боли, прошивший правое плечо? Он не помнил, только противный звук лопнувшей в железной ладони гортани и биение сердца Джека — самый важный звук на свете.

@темы: проза, Баки, au

---

*о творчестве

Виват, король, Виват!


Часть 8
Артур ходил из угла в угол, поглядывая на прикладывающегося к фляжке Джека. Он хотел что-то сделать, сказать, как-то помочь, но он не присутствовал ни на заседании Совета, ни на суде, весь день промаявшись во дворце. От нечего делать прошёлся по всем комнатам, сунулся в каждый тёмный угол.
Информаторы молчали, Эндрю сидел тихо, король и тот перестал пропадать из дворца, Томасина ходила как в воду опущенная. Скучно. Не развернуться. Единственное непонятное — пропавшая туфля королевы, но заниматься таким Артур не стал бы даже по приказу. Однако стоило приехать к вечеру к залу Совета, как вся скука и расслабленность с него слетели разом, уступая место злости.
Артур уважал своего принца, по праву гордился им и его успехами, и прекрасно видел, как Сайлас безжалостно раз за разом подрезает крылья сыну, выбивая у него из-под ног малейшую опору. Как подсовывает заранее проигрышные инициативы и с удовольствием наблюдает, как Джек барахтается, стараясь выплыть. Мерзко, низко. Артур считал, что врага надо добивать сразу, а не измываться, наблюдая за страданиями.
Но больше всего его угнетала невозможность помочь, как-то поддержать того, кому он обязан всем: свободой, выбором, жизнью, в конце концов. Артуру было страшно, впервые, но не за себя. За себя он отбоялся.
— Мой принц, — Артур присел рядом на дизайнерский диван.
— Что, Арчи, ты тоже считаешь, что мною можно только побрезговать? — по-пьяному четко выговаривая слова, спросил Джек.
— Я? Нет… — Артур сбился, вскинулся, поджимая губы, и тут же сел обратно. — Я не понимаю.
— Нельзя столько пить, — Джек заглянул в пустую фляжку и отбросил ее. — Знаешь, Артур, я иногда начинаю верить, что я и правда такой подонок, которым меня они все считают. Мишель, Катарина, все они!.. — Джек устало ссутулился и уставился на собственные руки. — Я даже объяснить никому не могу, понимаешь? Мишель старшая. Если она выйдет замуж — когда она выйдет замуж… А, неважно. Она все равно не может родить. Хотя кто знает? Налей мне еще, — Джек встал, покачнулся, взял бутылку из бара, скрутил крышку и отхлебнул из горла. — А я правда дерьмо. Я отказался от человека, который меня любит, ради короны, и иногда мне кажется, что я останусь ни с чем. Ни любви, ни короны, ни уважения. Мишель сегодня сказала, что у меня все есть. Ха! — Джек присел на край стола, опасно покачивая в пальцах бутылку. Он даже не смотрел, что пьет. — А что у меня есть? Что у меня есть из того, что мне действительно нужно?
Как забавно складывалась судьба, думал Артур, слушая Джека. Вот он, человек, который родился, имея всё, если верить досужим сплетням. Принц крови, наследник престола хоть и маленького, но процветающего королевства, и одинок настолько, что напивается в компании телохранителя, не имея возможности обратиться к семье, друзьям, людям, которым он не безразличен. Сидит перед таким же никому не нужным. Вот только Артур не хотел кривить душой хотя бы перед самим собой. Джек был нужен ему. Не как куратор, начальник, работодатель, не как единственный человек, знавший о нём всю правду, возможно, знавший коды активации. Артуру самому было тяжело понять, почему он не свернул Джеку шею, не ушёл, забрав всё, что осталось от Зимнего Солдата. Дело было не в благодарности или чувстве долга. Артур прикипел к своему принцу душой, потерялся в нём, отбросил свои желания, лишь бы сберечь того, кто был ему необходим.
Артур приблизился к Джеку, забирая у него бутылку, усмехаясь. Выходило забавно. Его принц старался заглушить свою боль точно таким же скотчем, что отправил его дядюшку на тот свет.
— У вас есть я, мой принц. Но нужно ли вам это?
— А ты у меня есть? — Джек неожиданно трезво посмотрел на Артура, провел кончиками пальцев по его щеке. — Думаешь, я не знаю, как отчаянно стараются тебя перекупить? Что ты такого нашел во мне, что еще держишься? Давно мог бы свернуть мне шею и быть свободным.
Бутылка отправилась на пол, под ноги, чтобы не мешать, не мозолить глаза. До Артура вдруг очень ясно дошло, что если он не скажет сейчас, хотя бы не попробует сказать, то больше шанса может не представиться. Но что сказать? Если он сам не понимает, не знает, как назвать всё, что творится внутри. Он бы назвал это любовью, если бы знал, что такое любовь. Артур пробовал читать, но кроме десятка расплывчатых определений, противоречащих друг другу, так ничего и не нашёл, лишь сильнее запутавшись.
— Ты и есть моя свобода, — Артур взял ладони Джека в свои, аккуратно сжал, боясь повредить. Он не смотрел своему принцу в глаза, не мог заставить себя поднять взгляд. — Не хочу обманывать, что не думал о возможности, убив тебя, обрубить последнюю ниточку, что связала бы меня с Зимним Солдатом, и скрыться. Но я не могу. — Артур провёл большим пальцем правой руки по ладони своего принца, проследил линию жизни. — Ты говоришь о деньгах, о попытке перекупить меня. А зачем мне деньги? Модификация «Зимний Солдат» идеальна для ведения миссий в любых условиях с любой сложностью. Зачем деньги тому, кто не понимает их ценности? Я здесь для того, чтобы мой принц мог спать спокойно.
— Одна ладонь теплая, а другая ледяная, — произнес Джек, глядя на руки Артура. — И обе мои. — Он положил пальцы Артуру на щеку и заставил заглянуть к себе в глаза. — Иногда я думаю, что ты был бы так же предан любому, кто отнесся бы к тебе по-человечески, наплевав на все твои инструкции. А иногда надеюсь: может быть, дело все-таки во мне?
Одинаковые глаза, лишь чуть различные по цвету, одинаковые губы, подбородок, линия скул. Иногда Джек казался Артуру его отражением — или сам он был лишь образом на зеркальной глади, преломлённым, испорченным? Не благодаря ли именно этой схожести он смог стать нужным, может, даже опорой и утешением в смутное для его принца время?
Артур пристально смотрел в глаза Джека, прямо, не отводя больше взгляда, не прячась за собственным незнанием. Он станет важным, защитит, выведет к свету, расчищая путь по старинке, винтовкой, если потребуется.
— Не знаю, Джек, как сложилось бы, окажись я в чьих-то других руках, — Артур очертил скулу принца живой ладонью, коснулся шеи. — Но всё дело в тебе. Я твой, и это мой собственный выбор.
Джек долго смотрел Артуру в глаза.
— Спасибо, — сказал он наконец. — Я… — начал он. — Мне плевать на Итана Шепарда, веришь? Но его брат… Да, Мишель бесплодна, но, если она родит от него сына, наследником быть ему. А я не проживу и часа. Принц-гей никому не нужен, понимаешь? Сэмуэлс такой убедительный проповедник, а отец настолько харизматичен, что вся страна в едином порыве уверовала. Все ищут знамений, во всем видят знаки, молятся... А таких, как я, ожидают только огонь и сера. И подумать только — Европа, двадцать первый век… — Джек горестно сморщился. — Я бы покинул эту страну. Испания приняла бы меня с распростертыми объятьями, а репутация Гильбоа рухнула бы раз и навсегда. Но я не могу. Это моя земля, понимаешь? Моя страна. Я за нее отвечаю. Отец верит, что господь его избрал, только я не верю в господа. Это просто желание моей матери стать королевой и деньги ее семьи. Объединенное государство — это выгоднее, чем вечно враждующие Геф, Кармел, Села, Гильбоа. Отец бы и Геф завоевал, если бы смог. Подмял под себя и те земли. А когда-то в Гильбоа была демократия… Только кому она нужна? Людям необходим монарх. Господне благословение. А я… — Джек покачал головой. — Иногда я думаю: что если бы я родился не в семье короля, а в семье магната? Получил бы степень по финансам и экономике, работал бы в отцовской корпорации… Глупость, конечно. Я тот, кто я есть. — Джек вздохнул. — Знаешь, порой мне кажется, что я до сих пор жив только потому, что отец никак не придумает достаточно убедительную версию моей смерти. Я не участвую в гонках, не принимаю наркотики, не выступаю на подпольных боях, не прыгаю с парашютом. Иначе — как было бы удобно! Королевская семья скорбит о смерти принца! Потому что королевской семье на черта не нужен настолько неудобный принц. То ли дело Давид Шепард! Обожает короля и заглядывает ему в рот. Ест из рук. Влюблен в принцессу. Красивая сказка, правда? У меня в ней роль злодея, ставящего герою препятствия на пути к сверкающей цели.
Артур притянул Джека к себе, прижал, давая возможность, как и в прошлый раз, уткнуться лбом в плечо, и наклонился ближе к его уху:
— Хочешь, я завоюю для тебя Геф или принесу голову Шепарда?
Джек обнял его.
— Я подумаю над этим, — пообещал он. — Никогда не играл в футбол головами врагов. Знаешь, я хочу, чтобы его перестали обожать. Если ты его убьешь, отец сделает из него мученика за корону. Нет, я хочу его уничтожить. Смерть — это мелочь, понимаешь?
Артур был теплым, сильным, пах собой — смесь запахов здорового мужчины и металла. Джек внезапно осознал, что он больше не один против всего мира. Их двое. Артур с ним. Потому что он сам так решил. Не обуза, не прихлебатель, не проситель — сила. Зимний Солдат, вещь в себе, неизученная мощь. Джек до сих пор не знал всех возможностей Артура. Тот водил все, что движется, стрелял из всего, что заряжается, распознавал примеси в еде и напитках по запаху, слышал через стены, в тире в его мишенях была ровно одна дырка, ровно в десятке — Артур клал все пули в одну точку, словно рукой.
А еще он был красивым. Не потому, что они с Джеком были похожи, нет. Артур был красив сам по себе. Как блик солнца на стали клинка.
Джек ощущался в объятиях правильно, будто там и было его место. Артур хорошо помнил всех девиц, вившихся вокруг его принца на вечеринках, касавшихся его. Телохранителю, да ещё и настолько похожему на венценосную персону, нередко перепадало внимание не слишком трезвых особ. Они ластились, лезли на руки, старались потереться, оставить свой запах, как-то его пометить назло соперницам. Артуру было всё равно. Зачем обращать внимание на надоедливую мошкару, не способную причинить вреда, когда все его мысли и внимание были заняты лишь его принцем. С Джеком всё ощущалось иначе. Он хотел этого. Хотел чувствовать тепло его тела, касаться, уткнуться носом в волосы, как смел только ночами. И тело предавало, отзываясь дрожью, переставая подчиняться.
— Мой принц, — едва слышно прошептал Артур, прижимаясь губами ко лбу Джека, дурея от собственной наглости.
Губы у Артура были сухие и горячие. Джек подумал, что, наверное, Артур не умеет целоваться. Если и умел, это из него выжгли. Но… Джек же сможет научить его заново?
Ему же можно иметь что-то совсем свое?
Джек поднял голову и осторожно прикоснулся к губам Артура своими. Он был готов к тому, что Артур отпрянет. Тогда Джек просто извинится и сошлется на то, что он пьян.
Вот только Артур ответил. Ласково, жадно, до того умело, что Джек почти сразу поплыл. Никто из его любовников не умел целоваться так.
Артур пил дыхание Джека, сжимая его плечи, нетерпеливо оглаживая спину ладонями, вылизывал горячий рот. Он целовал своего принца, будто не мог оторваться, будто и правда имел право называть его своим. И Артура вело, размазывало, собирая воедино, будто выстраивая кусочки паззла в верном порядке, собирая картинку вместо мешанины цветных пятен. Он… любил Джека, любил настолько, насколько может человек без памяти, без прошлого, с неопределённым будущим. Артур целовал Джека, своего принца, сходя с ума от желания, не чувствуя ничего, даже выламывающей виски боли воспоминаний, лишь слепящее удовольствие, жажду обладания и принадлежность, полную, всеобъемлющую.
— Я Джеймс Бьюкенен Барнс, — хрипло прошептал Артур и вновь прижался к губам Джека.
Джек ответил на поцелуй, а потом подался назад, непроизвольно облизываясь.
— Повтори, — приказал он.
— Меня зовут Джеймс Бьюкенен Барнс, — растерянно послушался Артур. Нет, не Артур. — Баки Барнс.
Джек ухватил его за металлическое запястье и потащил из гостиной в кабинет, к ноутбуку.
— Я точно слышал это имя, — объяснил он. — Точнее, читал.
Джек плюхнулся в кресло, включил ноутбук и нетерпеливо барабанил пальцами по столу, пока тот загружался. Набрал в поисковике имя.
— Не так, — поправил Баки. — «Эйч», а не «кей».
Поисковик выдал статью из Википедии на первой же странице. Джек открыл ее и уставился на черно-белую фотографию. Это был Артур. Нет. Не Артур. Джеймс Бьюкенен «Баки» Барнс. Герой Второй мировой войны. Снайпер Ревущих Коммандос. Друг Капитана Америка. Умерший в тысяча девятьсот сорок пятом году.
Картинки полились в голову Артура бесконечным потоком, сметая всё на своём пути, оглушая, лишая зрения, выбивая воздух из лёгких. Старый Бруклин, грязь под ногами, продуваемая всеми ветрами квартира и вечно кашляющий голенастый нескладный Стиви, блестки, музыка, мишура нарядных платьев, счастливый девичий смех и его ладони на их талиях. Артур растерянно глянул на металлическую левую, слепо нашарил рукой подлокотник дивана, сел, не надеясь на ноги. Вспомнил форму и как складно она на нём сидела, как плакали мама с сёстрами, и как, втайне от него, гордились им. Вспомнил упрямый блеск в глазах лучшего друга, разбитые губы и саженные костяшки. Вспомнил войну.
— Джеймс Бьюкенен Барнс, три два пять пять семь.
Вспомнил Стиви, Стива, исправленного, как любил шутить Роджерс. Всего лишь справедливо дополненного, отвечал он, качая головой.
Он пододвинул ноутбук к себе, быстро кликая по ссылкам, просматривая то, что пропустил, что не смог увидеть, застать, потому что умер в горах Италии, разбился насмерть, как гласила хроника. Там было всё — в кадрах, лицах, датах, коротких очерках очевидцев. Но Артура интересовал только один человек и его судьба, наполненная счастьем мирной жизни. Однако вместо долгой истории он нашел лишь хвалебные оды и некролог.
Артур поднялся, чувствуя, как его ведёт из стороны в сторону, как качает, будто пол под ногами кренился. Он не видел ничего перед собой: ни комнату, ни растерянное лицо Джека, лишь кружку со красно-синим щитом на боку.
— Стивен чёртов Грант Роджерс, — горько усмехнулся «Баки» — Артур, провёл пальцами по гладкому боку. — Ты всё-таки самоубился, самодовольный кретин.
Джек подошел к нему и крепко обнял. Баки Барнс. Единственный из Ревущих Коммандос, не вернувшийся с войны. Его Артур. Зимний Солдат.
— Ты все-таки выжил тогда, да? — спросил Джек. — Попал к русским, и они… Господи, какие же сволочи! Баки, ты в порядке? Не молчи! Хочешь, я запрошу американского посла? Вернешься домой, может, кто-то из твоих сестер еще жив? Или племянники?
Артур зажмурился, выдыхая, отпуская самого себя. Да, он когда-то был героем войны, другом Капитана Роджерса, он Баки Барнс, но сейчас и здесь это всё было таким неважным, ненужным, наносным, из далёкого прошлого, будто бы даже не его. Рядом был человек, готовый его отпустить, если вдруг потребуется, пренебречь своей безопасностью, но помочь.
— Нет, мой принц, — Артур развернулся в его объятиях. — Мне это не нужно. Я здесь ради того, чтобы мой принц спал спокойно. — И улыбнулся, впервые по-настоящему.

---

23.12.2017 в 17:19

Пишет  Milena Main:

Брутальный Брок

+1

---

* о творчестве

Виват, король, Виват!

Часть 7
Джек читал газету за завтраком и размышлял вовсе не о том, о чем было нужно. Стоило подумать про предложение дяди и принять его, наконец. Поиграть в оппозицию – это будет интересно. Да и выяснить, как Уильям Кросс собирается свергать короля Сайласа, не помешало бы. Джек знал только один верный способ свержения – революцию. И честное слово, если отец продолжит упорствовать с Портом Процветания, он ее получит.
Но вместо того, чтобы как следует подумать об этом, Джек смотрел, как Артур пьет кофе из кружки со щитом Капитана Америка. Подумать только, всей свободы, в которой Артур нуждался, оказалось личная кружка и четыре часа личного времени. Как раз на потрахаться. Интересно, кто она была? Но Джек решил, что не будет спрашивать. Пусть у Артура будет личное пространство. Главное, что он вернулся.
И пьет кофе. Джек в первый же вечер выяснил, что кофе, черный, очень сладкий, Артур любил. Но кружка со щитом. Почему именно такая? Что значит для Артура этот щит?
Капитан Америка погиб в сорок пятом году, под конец войны. И вряд ли Артур читал комиксы о нем. Тогда почему? Чем Артура зацепила именно эта эмблема? Что она для него значит?
Спрашивать бесполезно. Артур не помнит. Гребаные русские с их системой дегуманизации.
Ноутбук пискнул, сообщая о новом письме. Джек свернул сайт «Звездные новости» с фотографией целующихся Шепарда и Клодии и проверил почту. О, из лаборатории.
- Мы с тобой не родственники, - сказал Джек Артуру. – То есть вообще. Просто случайное сходство.
Джек сам не знал, обрадовала его эта новость или разочаровала. Если бы Артур оказался близким ему по крови, Джек бы наверняка прошел по цепочке, ведущей до лабораторий, из которых вышел Артур, в России, и уничтожил бы и разработчиков, и исполнителей. Потому что с его братом так нельзя. Но Артур оказался просто чужаком с похожим лицом. Хотя, конечно, ни с кем так нельзя.
Интересно, почему Артура продали в Гильбоа? Вряд ли дядя прицельно покупал Зимнего Солдата для племянника. Скорее, это какой-то побочный результат одной из его сделок. И сколько Артур провел в криокамере, совершенно неизвестно. Последней его миссией, о которой упоминалось в «Инструкции», было устранение и изъятие на территории США. Но год не упоминался, никакой конкретики, так что привязать эту миссию к какой-то конкретной смерти в Штатах Джек не мог. Может, Артура и продали-то потому, что из всех, кто с ним работал в России, остался только тот лысый техник.
- Сегодня я буду в генштабе, - сказал Джек, - потом во дворец. Заночую там. Где-то между встречусь с дядей.
Артур поднялся, вымыл кружку, мысленно прикидывая, как именно отреагирует его принц на смерть дяди. Он не слишком разбирался в родственных чувствах и прочих общечеловеческих эмоциях, но особой теплоты между Кроссом и Джеком не замечал. Но и его принц не обязан делиться всеми планами с простым, пусть и личным, телохранителем. Не нарушил ли Артур какой игры, он не знал, но подсчитанные риски стояли того.
Быстро переодевшись и вооружившись, Артур застыл около двери, дожидаясь Джека. Теперь, имея свободу воли, ему было намного проще заботиться о своём принце.


О смерти Уильяма Кросса стало известно к обеду. Когда Джеку позвонила мать и дрожащим голосом сообщила об этом, Джек растерялся. Он отошел туда, где никто не подслушает разговор, и спросил:
-- Отчего он умер?
-- Алкогольное отравление. Не выдержало сердце. Но, Джек, он же практически не пил!
- Может быть, ты просто не знала, - вяло ответил Джек.
Дядя всегда выглядел нездорово, и если он пил не запоями, мог нажираться втихую у себя дома.
Королева что-то говорила, Джек отвечал, а сам думал, что же ему делать. Он не успел ответить старшему Кроссу согласием, ничего от него не получил - ни возможностей, ни связей. Значит, придется ждать, пока кто-нибудь из подельников дяди выйдет на него. Или не выйдет. Хотя у них все равно не может быть другой кандидатуры на смену Сайласу. Законные права на трон были только у Джека. Мишель не наследовала. Правда, Сайлас мог взбрыкнуть и назначить наследником кого-нибудь еще, но единственной реальной кандидатурой был Эндрю Кросс, сын дяди, а ее не поддержит ни Совет, ни народ. Обстановка и так слишком напряженная. К тому же тогда Сайласу придется объяснять, чем ему не угодил Джек, а на это Сайлас не пойдет. Королева ему просто не позволит. Она так яростно поддерживает имидж королевской семьи, что Джек должен сделать что-то по-настоящему ужасное - и публичное - чтобы его лишили права наследования.
-- Да, мама, я понял, - в очередной раз ответил Джек и свернул разговор.
Он чувствовал себя совершенно растерянным.
-- Планы меняются, мой принц? -- спросил Артур, отложив ноутбук.
Ему не было жалко Кросса, тот был крупной фигурой с десятком неизвестных величин за спиной и представлял реальную опасность. И мог втянуть Джека в такие дела, где его принцу малой кровью отделаться вряд ли удастся, а дядюшка между тем даже руки не запачкает. Кто поверит мятежному принцу, оставшемуся один на один с последствиями?
-- Да, - кивнул Джек. - Во дворец.
Интересно, кто наследует дядюшке, кроме Эндрю? Когда будет оглашено завещание? Есть ли в нем Джек?
Дворцовые интриги, сплетни, едва слышные шепотки за тяжёлыми портьерами. Артур любил бывать во дворце, ему нравилось прохаживаться по галереям, прислушиваться, узнавать то, о чём не напишет ни одно жёлтое издание, получать информацию из первых уст.
Главное - примелькаться. Когда к тебе привыкают, перестают замечать, считая немой тенью Джека Бенджамина, никто и не думает понижать голоса, прятаться по углам при твоём появлении. Только неусыпная Томасина, зоркий дракон его величества Сайласа, хранила свои тайны не хуже ключей от королевских покоев. Но Артуру оно было и ни к чему. Главное -- ему доверяли, не считали опасным, всего лишь надоедливым и слишком исполнительным. Опасное заблуждение.
Артур умел собирать информацию, умел подмечать любые мелочи, вроде криво застёгнутых пуговиц и выбившейся прядки из причёски секретаря королевы Розы, отлучек его Величества и того, что Томасина была верна только королю, слишком многое скрывая от его супруги, а такая информация могла пригодиться. Артур слышал гораздо больше, чем думали - его слух был лучше человеческого. Он знал, что жирный охранник Клотц влюблен в Томасину. Что у нее есть сестра, которая давно и тяжело болеет. Артур чуял слабый запах дешевой женской косметики и еды, какой не готовили во дворце, когда король возвращался после своих отлучек. Знал, что принцесса Мишель обожает кусочничать и таскает еду с кухни. Он даже знал, что у королевы, похоже, анорексия - от нее слишком часто пахло рвотой, совсем чуть-чуть, незаметно для обычного человеческого обоняния, и при этом она не вызывала врача. И уж конечно Артур знал, что Джек почти не спит, оставаясь на ночь во дворце. Поздно ложится, вертится всю ночь, рано встает и послушно идет на королевскую кухню, чтобы получить свою порцию омлета, приготовленного королем. Правда, Джек больше ковырялся в еде, чем ел, и сбегал с семейных завтраков под любым предлогом.
Смерть Уильяма Кросса всколыхнула весь дворец. Прислуга шушукалась по углам, в королевских покоях обосновался личный врач королевы, выглядела растерянной принцесса Мишель. Король был в Совете, и Томасина, как всегда, его сопровождала, но Артур помнил про недавнюю заварушку с казначейством, так и не разрешившуюся до конца. Король, должно быть, доволен.
Когда во дворец прибыл одетый в траур Эндрю Кросс и пожал руку Джеку, Артуру захотелось придушить этого гаденыша. Уильям Кросс был просто неприятен. Эндрю Кросс вызывал омерзение.
Вот уж кого не опечалила смерть отца. Артур окинул Кросса младшего изучающим взглядом, внутренне поморщившись. Слишком благожелательная улыбка придавала худому лицу странное сходство с крысиной мордой. Артур на мгновение даже пожалел, что Уильям так бесславно закончил свою жизнь и придётся иметь дело с его продолжением. Как говорится -- яблоко от яблони. Но если в старшем Кроссе был класс, чувствовалась властная жилка и умение эту самую власть крепко держать в руках, то от сыночка можно было ожидать чего угодно.
Артур мельком глянул данные на королевскую семью в своём телефоне. На Эндрю информации было на удивление мало, будто каждый его шаг контролировался и записывался, пропускаясь через несколько фильтров, чтобы никоим образом не бросить тень на репутацию Уильяма. Жил где-то в тихом пригороде, ничем не выделялся, ни в чём не был замечен с тех пор, как изгнан с глаз сиятельного семейства.
Человек многих пороков. Артур покивал сам себе, обещая внимательнее присматривать за новой фигурой на шахматной доске.
Джек был совсем не рад кузену. В детстве тот сворачивал шеи птенцам, отрезал ножницами лапки лягушкам и поджигал муравьев. Когда вырос, и Джек пару раз взял его с собой в загулы по клубам, выяснилось, что Эндрю по-прежнему остается садистом. Девушки жаловались, что у него не встает, если он не сделает больно. По-настоящему больно. После того как Эндрю привязал Энн к кровати и принялся тушить об нее сигареты, Джек набил ему морду, потребовал оплатить Энн пластику и больше никогда не имел с кузеном дела.
Джек не был в курсе скандала, после которого Эндрю отставили от двора - Джек в это время был на фронте, а Роза отказывалась об этом говорить, но чтобы Сайлас прогнал почти племянника, нужна была очень веская причина.
Тайны, чертовы дворцовые тайны…
Завещание Уильяма Кросса огласили сразу после похорон. Корпорация “Кроссген” предсказуемо отошла Эндрю, что автоматически делало его самым влиятельным человеком в стране. Если брать реальную, а не номинальную власть - влиятельнее короля.
Джек получил дом за городом и неплохую сумму денег. Но его это мало интересовало. Эндрю выглядел невероятно самодовольным. На тетю он смотрел с ожиданием. Ну да, теперь Сайласу просто придется вернуть Эндрю ко двору. Конечно, всех рычагов влияния он не унаследовал, но мозги у Эндрю были, и как надавить на короля, имея в своих руках военную промышленность, СМИ и казначейство, он разберется быстро.
- Присматривай за Эндрю, - велел Джек Артуру. - Проверяй мою еду и напитки везде, где мы с ним вместе. Эндрю злопамятный сучонок. На меня у него зуб.
-- Будет исполнено, мой принц, -- чуть склонил голову Артур.
Говорили, что врагов стоит держать как можно ближе, чтобы успеть ответить, если что, но подпускать к Джеку кого-то столь непредсказуемого он не собирался. В крайнем случае, всё можно списать на семейный рок, проклятие, выкашивающее семейство Кросс на корню.
Артур усмехнулся. Он сам назначил себя семейным роком Кроссов. Забавно.
Эндрю подошел к Артуру, когда Джека отвлекла королева.
-- У кузена новый телохранитель? - доброжелательно спросил он. - Ты выглядишь внушительнее, чем предыдущие. Джек специально тебя отыскал? Вы так похожи… Долго уговаривал?
-- Я работаю по контракту, сэр, -- сухо ответил Артур, глядя поверх головы Эндрю. -- Меня первоначально нанял ваш отец.
- Странно, мне он ничего не сказал, - обиженно сообщил Эндрю. - Ты не хочешь разорвать контракт? Или немного подработать на стороне? Джек никогда не умел ценить людей.
Мышка сама идёт в лапы коту. Артур мысленно вычеркнул один из пунктов. Что может быть проще: привлечь внимание, польстить, усыпить бдительность. Пара мелких подачек и новоявленный король жизни будет с удовольствием кормиться с рук его принца, сам не зная об этом. Удобно.
-- Хороший работник никогда не предаст своего господина, сэр, несмотря на условия, -- Артур чуть дернул уголком губ, внимательно наблюдая за лицом собеседника.
-- Да, этика наемника, - скривился Эндрю. - Наслышан. Но кто говорит о предательстве? Просто… приглядывай за Джеком повнимательнее. И обращайся ко мне, если что.
Артур восхитился про себя, в какие привлекательные для слуха слова можно облечь неприглядную истину. Шпионить за своим принцем в угоду слащавому хлыщу, который пока даже со стороной не определился. Артур был уверен -- Эндрю будет мстить, гадить по-мелкому, сначала самому Джеку, как самой незащищенной персоне, может как-то испортить жизнь Шепарду, чтобы посмотреть на мучения Мишель. До Сайласа ему не допрыгнуть, не того полёта птица, а вот королева намучается. Мелкие пакостники, вроде Эндрю Кросса, умели гадить метко и исподтишка.
-- Если это не повредит моему господину, -- Артур быстро оглянулся, чтобы удостовериться, что их слышит достаточное количество народу и весть о предательстве верного охранника разнесут по дворцу в считанные минуты. -- И если это будет соответствующе оплачено.
Пусть шепчутся, слухи Артуру были только на руку. Идеальных никто не любит, у каждого, даже самого верного, должны водиться мелкие грешки и страстишки, а уж своему принцу он расскажет обо всём сам.
-- Сколько тебе предложил Кросс-младший? - равнодушно спросил Джек в машине по дороге домой.
— Вдвое больше моего обычного оклада, мой принц, плюс бонусы по результату работы, — Артур быстро набрал сообщение в телефоне и отправил его одному из информаторов. Все же надо было побольше разузнать, что из себя представлял этот поганец. И Артур очень сильно сомневался, что он столько лет просидел в имении, ничего не натворив и не вляпавшись в неприятности.
-- Щедро, - кивнул Джек. - Ну, Эндрю может себе это позволить. Советуйся со мной, прежде чем начать сливать ему информацию.
- Есть что-то, что мне стоит о нем знать? - спросил Артур.
- Садист, насильник, психопат. Я, к несчастью, научил его, что за развлечения надо платить, так что маловерятно, что найдется много желающих пожаловаться на Эндрю. Возможно, у него есть свои люди в полиции. У дяди были. Словом, бешеный, как сортирная крыса. Скорее всего, будет искать поводы для того, чтобы шантажировать и тебя, и меня. Эндрю не гнушается клеветой, но только в том случае, если она непроверяема. Сейчас будет искать подходы к королю. Скорее всего, потребует себе кресло в Совете. И да, ты не в курсе - отец отдал мне кресло министра информации. Правда, работать придется в паре с миссис Гент. Вот кого бы я с удовольствием придушил. Мерзкая баба.
— Это легко устроить, мой принц.
Эндрю Кросс волновал его все больше. Артур не любил сплетни и сплетников, ими удобно пользоваться, но такие источники часто меняли вектор, разворачиваясь, как флюгер по ветру. С Катариной все было немного проще. Она умела добиваться своего, но чересчур любила саму себя и блистать на публике. Метко брошенная фраза, напоминание о прошлых грешках кому нужно - и миссис Гент падет. Но женщины сложные противники. Артур предпочитал с ними не связываться больше нужного, ведь непонятно, уничтожат ли слухи нового министра или, наоборот, подстегнут и обозлят.
Артур невольно отметил про себя то, что вокруг его принца начинает разворачиваться полномасштабная война, целей которой ему было пока что не понять.
-- Успеется, - сказал Джек. - Может, она окажется неплохим союзником. Не знаю. Хочу обратно на фронт. Вот уж где спокойно.

---

* о творчестве

Виват, король, Виват!

Часть 6

Артуру было странно ощущать лёгкость во всём теле, будто сведённые постоянным спазмом мышцы вдруг разом расслабились под умелыми пальцами массажиста, и он плыл на лёгком пушистом облаке, укутанный таким желанным теплом. Глаза открываться не хотели, да и сам Артур предпочёл бы дремать дальше, не двигаться, не мешать ленивой неге утягивать глубже в сон, где он смеялся так открыто и ярко, радовался жизни, как не умеют модификанты: не положено по инструкции, нет у Зимнего Солдата такой функции. И думать не хотелось, откуда же тогда приходили эти слишком реальные видения. Наплевать. Ему сейчас слишком хорошо.

Глаза открылись сразу, одновременно с осознанием себя в пространства. Артур ощутил приятную тяжесть чужого тела, горячее дыхание на коже. Замер, боясь пошевелиться, спугнуть это странное ощущение собственной нужности, важности, правильности происходящего. Вспомнил слова Джека, когда тот засыпал. И тут его словно током ударило.

Артур закостенел, перебирая в голове свои действия за вчерашний вечер. Прошёлся ли он по комнатам, проверяя сигнализацию, переговорил ли с охраной на входе, подключил ли камеры, вообще закрыл ли на замок дверь спальни, где ночевал его принц? Артур выдохнул. Он все сделал. Он никогда не подведёт своего принца.

Скосил глаза, чуть повернул голову, рассматривая безмятежное лицо того, кто вчера, казалось, подошёл к своей черте, чудом удержавшись от падения в бездну. Скорбные морщины разгладились, бледность ушла, уступил место здоровому румянцу, делая лицо его принца невероятно юным. Артур зажмурился и чуть сильнее прижал к себе податливое, горячее со сна тело, ткнулся носом в волосы на макушке, вдыхал и не мог надышаться, дурея от собственной наглости. Принца хотелось нежить, обнимать, гладить, укрыть собой, оставить в объятиях и никуда не выпускать, лишь бы он не смотрел такими глазами, будто готов пустить пулю в висок, лишь бы не кривил губы, сдерживая из последних сил крик, не смаргивал злые слёзы.

Джек казался Артуру сильным, несгибаемым, лидером с рождения. Достаточно было лишь однажды увидеть, какими глазами на его принца смотрели его солдаты, с каким благоговением и трепетом, готовые идти хоть к демону в пасть; как прислуга искренне улыбалась вслед, желая хорошего дня. И Артуру было до обидного не понятно, для чего нужны все эти игры в любящую семью, если главной целью Сайласа было раздавить конкурента - самого стойкого и бесстрашного.

Артур ещё не знал, как назвать то чувство, что зарождалось и ширилось у него в груди, но список его должников пополнился за этот вечер. А Зимнему Солдату всегда платят по счетам.

-- Утро, - сонно буркнул Джек. - Я выспался, - удивленно сообщил он.

Он не просто выспался - он чувствовал себя отдохнувшим. Привычной разбитости после загула на целую ночь не было. Артур лежал рядом. Джек обнял его во сне, как плюшевого мишку.

-- Да тебе цены нет, - негромко сообщил Джек.

Он знал за собой, насколько тактилен. Две трети его постельных подвигов имели под собой желание почувствовать рядом теплое живое тело. К сожалению, эти тела обычно требовали, чтобы их трахали. И были женскими. А оставаться с парнем на всю ночь было слишком опасно. Джек даже с Джозефом не оставался до утра.

А с Артуром - можно. Потому что он телохранитель и обязан быть рядом с Джеком круглые сутки. И пахнет Артур правильно, сильным здоровым мужиком, и не треплется не по делу, и предан Джеку, как не был предан никто и никогда.

Джек приподнялся на локте, заглянул Артуру в лицо. У того растрепались волосы - красивый оттенок. И легкая небритость Артуру шла. Смотрел он на Джека как-то странно, но это как раз было неудивительно: если Актива наказывали за каждое проявление эмоций, первое, что он научился контролировать - мимические мышцы. Вряд ли Артур скоро осознает, что теперь показать, что он что-то чувствует, не страшно.

- Артур, - сказал Джек. - Ты в курсе, что ты можешь в любой момент уйти на все четыре стороны? У тебя есть документы, совершенно настоящие. Я даже плачу тебе зарплату. О тебе никто не знает, кроме меня и дяди. Ты свободен.

Джек сам не очень понимал, зачем он это говорит. Зачем провоцирует побег потрясающего телохранителя, который к тому же стоил миллионы. Но сказать было надо. Артур должен знать.

Артур нахмурил брови, приподнялся на локтях, заглядывая своему принцу в глаза.

-- Я могу?

И не дожидаясь ответа, достал из пиджака бумажник, а из бумажника карту, сел удобнее, устроив ноутбук на коленях, что-то сосредоточенно выискивая, закусив губу от усердия, будто делал нечто настолько важное, требующее сосредоточенности, что оторвись он хоть на минуту, всё полетит к чертям.

В голове мутилось от слов Джека, от… разрешения. Прежде Актив не имел своей воли. Вещи положено занимать место на полке, а не хотеть что-то или уж тем более требовать. Зимний Солдат был вещью с инвентарным номером, списком инструкций, документацией, советами по эксплуатации и сроком годности, по истечение которого его обнуляли и помещали на хранение, пока его услуги не потребуются снова. Но Джек - язык больше не поворачивался назвать его куратором - дал настолько много, что сам, наверное, не понял, что он сделал для Артура.

-- Спасибо, -- сказал, Артур, захлопывая крышку ноутбука.

-- Боюсь представить, что ты там заказал, - Джек улыбнулся. Он подглядывал и знал, что Артур изучал сайт с мелкой сувениркой. Правда, серфил по сайту Артур с какой-то непостижимой скоростью, и что он в результате выбрал, Джек не понял. - Знаешь… зови меня по имени, когда мы вдвоем. Потому что, поверь, приползать спать к тебе я буду часто. Кажется, это единственный способ заставить тебя полноценно выспаться.

И полноценно выспаться самому. Господи, какое это удовольствие - ощущать рядом нормальное мужское тело, волосатое, твердое, мускулистое, а не эпилированную мягкость женских тел. К тому же Артур никогда не потребует от Джека доказательств его мужественности. Значит, можно будет просто спать.

Потому что от всего остального Джек твердо решил отказаться.

Артур поднялся одним слитным движением, потянулся, разминая мыщцы, хрустнул суставами, повёл плечами.

-- Моя постель в вашем распоряжении, мой принц, -- ответил он, глядя из-за плеча. Губы Артура дрогнули, лишь обозначая возможную улыбку.

-- По имени, Артур, - напомнил Джек. - Скажи… ты хоть что-нибудь о себе помнишь? Твое имя? Кто ты? Откуда?

Плечи Артура дрогнули, он отвернулся, выпрямил спину, становясь ровно, как и положено Активу, до боли сжал кулак правой, стиснул зубы. Вот оно. То, о чём Артур боялся больше всего думать. Его принц спросил о самом страшном, запретном, о том, за что наказывали жёстче всего, буквально ногами вбивая науку -- воспоминания не несут ничего, кроме боли.

-- Нет… Джек, -- ответил Артур, помедлив лишь на секунду и молясь неизвестно кому, чтобы его принц не заметил этой заминки.

Артур начал вспоминать почти сразу. Поначалу какими-то бессвязными образами, яркими аляповатыми пятнами, звуками. Потом пришли голоса: кто-то звал, смеялся, плакал, кто-то умолял не уходить. Лица, чужие и знакомые одновременно. Артур не знал своего имени, не помнил, откуда он, лишь только номер, выжженный, казалось, в подкорке.

-- Не помню.

-- Иди сюда, - велел Джек, и когда Артур послушался и опустился рядом, взял его лицо в ладони. - Тебе можно помнить. Можно быть. Я твой командир, и я разрешаю.

Они сидели на кровати в одних трусах, лохматые и небритые спросонья, похожие до изумления. Было что-то сюрреалистическое в этой картине. Джек мимолетно вспомнил инструкцию, запрещавшую прикасаться к Активу за рамками медицинских процедур, но ему было плевать. Может, Артур и чудовище - из него сделали чудовище, но это его чудовище. Если Актива переклинит, умрет Джек мгновенно. Странность была в том, что Джек не боялся. Знал, насколько Артур силен - видел, как тот тренировался, видел, как однажды Артур отбросил с дороги автомобиль. Но страха не было. Это же его телохранитель.

Артур легко, едва-едва коснулся большим пальцем правой руки подбородка Джека.

-- Сержант… три два пять пять семь. Это всё, что я помню.

-- Хорошо. Хорошо, что ты начал вспоминать, - твердо сказал Джек.

Он спрыгнул с постели и сообщил:

-- Сегодня выходной. Все равно уже вечер. Никуда не едем. Закажи еды, я голоден как волк.

И ушел в ванную.

Пальцы подрагивали, Артур продолжал сидеть на постели, гдядя куда-то перед собой, не веря, что сказал, что сам прикоснулся. Он доверял Джеку, доверял впервые за очень много лет, не ожидая подвоха, подножки, безоговорочно верил и хотел бы оградить своего принца от всего.

Что же, чем выходной не повод сделать то, что он планировал уже столько ночей, рассчитывая по карте, как быстрее добраться, не привлекая внимания и так, чтобы успеть до утра, до пробуждения Джека.

Одевшись в один из тренировочных костюмов, Артур быстро заказал доставку. Давно проработанный план очень удачно складывался.

В интернете Гильбоа можно было найти абсолютно всё, если знать где искать, по каким хлебным крошкам двигаться. Уильям Кросс был публичной личностью, не такой обожаемой и почитаемой, как его сестра, но тоже не мелкой фигурой, и пресса так же следовала за ним по пятам, как за любой публичной личностью, а значит, можно было не опасаться неожиданностей.

Расплатившись с курьером и расставив принесённое на столе, Артур замер, не сводя взгляда с закрытой двери. А что если Джек спросит, куда он направляется? Что ответить? Правду? Обманывать или что-то утаивать от своего принца Артуру не хотелось, но он был на все сто уверен -- инициатива не будет оценена по достоинству.

-- Еда? - Джек пришел на запах. - Отлично. Артур, ешь. Ты выглядишь так, словно хочешь сбежать, не знаю, за город? Выйти в море на лодке? Серьезно, ты выглядишь странно даже для тебя.

Есть не хотелось совершенно, Артур и сам ощущал себя странно. Кусок не лез в рот.

-- Я действительно хочу… выйти. Ненадолго. Три часа. -- металлическая рука сжала столешницу.

-- Ты не понадобишься мне до семи утра, - сказал Джек. - Обещаю не покидать этого здания. Развлекайся как тебе угодно.

Просьба Артура Джека скорее обрадовала, чем удивила. Артур оживал, к нему возвращалась память. Может, он бывал в Гильбоа раньше и что-то вспомнил? Или договорился за спиной Джека с какой-то девчонкой? Действие супрессантов давно должно было закончиться.

Джек прожевал кусок бифштекса, проглотил и сказал:

-- Я оплатил генетическую экспертизу в независимой лаборатории. Завтра заедем за результатами. Хочу убедиться, что наше с тобой сходство - результат случайной рекомбинации генов, а не кровное родство.

Варианты возможного родства Джек прокручивал в голове с того момента, как встал рядом с Активом перед зеркалом. Дед, отец, дядя, старший брат, кузен… Или они просто похожи. Джек желал знать наверняка.

Артур кивнул, быстро, не ощущая вкуса, съел свою порцию еды, по тысячному разу просчитывая все варианты. Джек еще ни разу не использовал его по прямому назначению, но Артур никогда не забывал, что это такое -- убивать.

Было странно покидать дом Джека, не оглядываясь по сторонам, самому, а не в качестве сопровождения. Сейчас был вечер, не ночь, и от этого план пришлось немного пересмотреть. Первое, что сделал Артур -- стянул резинку, распуская волосы, зашёл в ближайший магазин и купил бейсболку и пару обычных перчаток. Далее - аптека через три квартала и шприц на десять кубиков для внутривенных вливаний.

Дорогу к дому Кросса Артур изучил до последнего шага: все подворотни, не горящие фонари, возможных свидетелей, случайных прохожих. Кросс не был целью его принца, не был мечом, нависшим над спокойствием Джека, тот же Шепард наворотил дел куда больше и сумел навлечь гнев почти всего королевского семейства. Но о герое с танком Артур ещё успеет позаботиться. Кросса он хотел убрать для себя, потому что тот знал, кто такой Артур Стуруа и имел какие-то планы на его принца. Принц считал дядю союзником в борьбе за трон. Его принц ошибался. Уильям Кросс не союзник. Он кукловод.

Артур хорошо знал таких людей, обычно просиживающих большую половину дня в удобном кожаном кресле с добродушными улыбками на тонких губах, а ночью приходящих к начальству Актива с новой оплаченной заявкой на уничтожение. Политиканы, решатели, уравнители. Люди, привыкшие повелевать чужими жизнями, разыгрывая судьбу государства на шахматной доске, отметая неугодные фигуры. А неугодной фигурой для такого человека может стать кто угодно.

Актив не обольщался на счёт своей судьбы. Он всегда был инструментом, средством достижения чего-то за гранью своего понимания. Не верил он ни на грош, что Уильям Кросс не выяснил, что за игрушку покупает для племянника и что обычно происходит с кураторами Актива, если его неправильно или слишком долго эксплуатировать. Или Кросс надеялся, что принц распробует власть и ринется расчищать себе дорогу к трону с помощью советского убийцы? Принц взойдет на трон, а дядюшка сможет шантажировать его. Сделает из Джека послушную марионетку. Такие люди, как Кросс, верят в шантаж как метод убеждения и не верят в благодарность королей.

Скольких мелких тиранов и тиранчиков видел за свою долгую жизнь Зимний Солдат, скольким пускал пулю в лоб, и не сосчитать. Артур не испытывал угрызений совести. Приказ есть приказ. Актив не уходит в отставку, если приказ не нравится, не спорит. Он выполняет. У винтовки не может быть своего мнения. Артур начал жить только сейчас, в тот момент, когда получил первый приказ от своего принца, освободивший его от удушающей хватки Гидры, когда ему позволили самому выбирать, иметь что-то своё: вещи, мнение, эмоции, воспоминания. И он никому не позволит всё это у него отнять.

Проникнуть в особняк Уильяма Кросса не составило никаких проблем. О какой серьезной системе безопасность может идти речь в стране с почти нулевой преступностью? Артур неслышной тенью прошёлся по первому этажу, прихватив с собой из бара бутылку скотча, поднялся по лестнице, прислушиваясь. Кросс не терпел постоянного присутствия в доме посторонних людей, даже дворецкий вызывал у него стойкий приступ мигрени, а потому некому было заметить Актива, поднять панику, предупредить хозяина.

Кросс не понял, кто зажал ему ладонью рот, не успел дёрнуться, когда палец аккуратно надавил на сонную артерию, пережимая, и едва ли заметил, как потерял сознание, оседая на руки к Артуру. Легко подхватив тело, тот переместился в кабинет, удобно устроил бессознательного Кросса в кресле.

Зимний Солдат убивал легко, без сожалений, внутренних терзаний, молча делал свою работу и растворялся в тенях, уходил так же неслышно, как и появлялся. Ему было наплевать, за что подписали приговор очередной его цели, кто за это платит и что произойдёт потом. Последствия? Разве они могут волновать винтовку, отправившую пулю в полёт? Но сейчас это было личное, для самого себя, своего спокойствия и спокойствия своего принца, без приказа, потому что сам решил.

Игла шприца, наполненного дорогим скотчем, вошла в паховую артерию легко. В этом месте никто не станет искать прокол. Артур надавил на поршень, вливая в кровь жидкий огонь, направляя по венам смерть. Верный способ уйти из жизни или указать дорогу в нужном направлении неопределившимся. Ещё один укол в тоже место - и очередная доза дорогого алкоголя устремляется по организму.

Артур поправил на смертельно пьяном Уильяме Кроссе одежду, усадил его как можно естественнее, открыв рот, влил ему немного скотча в глотку, а остальное допил в несколько глотков, оставляя пустую бутылку на столе, лишь плеснул несколько капель в бокал и тщательно обтёр горлышко.

То, что Уильям Кросс не проживёт и часа, Артур был уверен, и поэтому не стал задерживаться в доме, дожидаясь последнего вздоха. Ему надо было возвращаться к своему принцу, пусть тот и обещал вести себя хорошо и не покидать апартаментов. Можно было, конечно, всё же побродить по городу, насладиться свободой. Но без Джека это почему-то не имело смысла.

Артур замер у двери, сжал в ладони ключ. Как хотелось сказать, что он наконец-таки вернулся домой. Но мечты не входят в функционал Зимнего Солдата, да и курьер, скорее всего, уже его доставил покупку.

---

* о творчестве

Виват, король, Виват!


Часть 5

Джек улыбался Шепарду, хлопал его по плечу и все время думал, что тот сейчас отшатнется. По ощущениям Джека, его улыбка была фальшивой, как на рекламном билборде. Но Шепард — Шепард купился.

Дешевка. Телятина. Верти им как хочешь.

Может быть, сам по себе Давид Шепард и неплохой парень. Джек не знал. Армейские друзья его любили. Просто Шепард оказался не на своем месте и невовремя. Хотя, надо сказать, Мишель он подходил — сестра бывала наивна и идеалистична до звона в ушах. Хорошая была бы пара.

Да уж.

Не бывать тому. Если Мишель всерьез свяжется с Шепардом, с Сайласа станется назначить его наследником. А что: герой войны, любимец народа, симпатичный, предан королю, управляем и к тому же абсолютный гетеросексуал.

Ничего, сейчас Джек протащит Шепарда по всем любимым заведениям и там наверняка найдется умелая телочка, которая прихватит этого идеального мальчика за хуй. Эти телочки и Джека-то ухитрялись вдохновить на подвиги, что говорить о парне с фермы? Артур сделает фотографии, и к утру они будут на всех сайтах светских сплетен, а уж на Розу можно положиться: Мишель получит эту новость еще до завтрака.

Если бы только Роза не вела собственную игру! Если бы можно было сделать ее союзницей! Не получится.

Ни Сайлас, ни Роза не воспринимали своих взрослых детей всерьез. Странный выверт сознания. Как будто за последние двадцать лет Джек и Мишель нисколько не выросли и не повзрослели. Это бесило до истерики. С Сайласом еще можно было попробовать договориться, а вот Роза — это полная безнадега. Иногда Джеку казалось, что мать живет в каком-то насквозь выдуманном мире роскоши, этикета, где самым важным является рассадка за столом, а самым страшным — выбор неподходящего галстука. Впрочем, сколь бы выдуманным ни был мир королевы, за нарушение его неписаных законов она карала жестоко.

Джек улыбался, хлопал Шепарда и его парней по плечам, о чем-то болтал. Артур призраком высился за плечом. Это хорошо. Артур — это сила, а сила Джеку понадобится. Потому что таскать компанию по клубам, пить, улыбаться, лапать девок — это работа, и работа тяжелая. И если бы не Мишель и не необходимость светиться перед прессой, Джек бы на нее забил. Потому что Сайлас знает и можно не притворяться.

Хотя все равно придется «обуздывать страсти», как он говорил, если Джек надеется когда-нибудь надеть корону.

— А это Артур, он обо всем позаботится! — радостно оскалился Джек.

Артур, как обычно, стоял у стены с совершенно невозмутимым видом. Джеку внезапно захотелось проверить, сколько на нем стволов и ножей. Два в подмышечных кобурах — это точно. Наверняка еще один на лодыжке. Ножи у запястий, нож на второй ноге, а где еще? Артур обожал ножи. Сидел рядом с Джеком на полу и точил их. Чистил пистолеты. У Джека так и тянулась рука растрепать его волосы.

Придется привести Шепарда и его девку в свои апартаменты. И еще какую-нибудь девку для себя. Артур будет недоволен. Он всегда недоволен, когда нарушается безопасность периметра.

Но Артур молчит, и называет Джека командиром, и в его глазах все больше человеческого. Все-таки интересно, восстановится ли его мозг? Начнет ли Артур вспоминать? Вспомнит ли свое настоящее имя?

Джек иногда думал, что дорого бы дал за его улыбку. Настоящую улыбку.

Артур лишь поджал губы, чуть склонив голову, сканируя взглядом национального героя и его дружков.

Он имел доступ к информации, умел её добывать и пользоваться плодами своих поисков. Шепарда Артур просветил вдоль и поперёк, пытаясь нащупать второе дно, червоточину, гнильцу, присущую большинству обласканных властью, приближенных к самому огню мотыльков. Впервые ничего толкового не было. Победитель танков оказался не просто героем от души и сердца, Давид Шепард, как выяснилось, был не обременённым разумом идиотом, готовым последнюю рубашку на груди порвать ради Сайласа. А значит, надавить на него или запугать не получится. Как вариант – прикопать в розарии королевы, но Джек не одобрит, и вряд ли цветам пойдёт на пользу такое соседство.

Наблюдая из-за плеча принца за миром роскоши и разврата, Артур следует неслышной тенью. Сколько бы его ни раздражала, ни злила до глухой слепящей ярости привычка его принца прятаться за всей этой сверкающей шелухой, нырять с головой и без оглядки, он мог только сверкать глазами и как бы невзначай оттирать слишком ретивых поклонников, жаждущих внимания сиятельного кумира. И если обычно Джек расточал улыбки и сыпал комплиментами совершенно искренне, наслаждаясь заслуженным вниманием, отпуская самого себя, то сегодня напряжённая спина, слишком яркие глаза и привычка кривить губы, стараясь скрыть истинные чувства, говорили Артуру слишком о многом.

Чужие руки на плечах его принца, чужие губы, слишком лично, чересчур близко, и он не может оттолкнуть, не может подойти, встать за плечом, окатить очередную подстилку особым взглядом Зимнего, от которого ссались и более стойкие, чем девочки под наркотой, утащить Джека в апартаменты, сунуть в душ, а самому застыть за дверью, стараясь отдышаться, взять себя в руки, выгнать из головы это острое недовольство, жадное желание владеть, подчинить себе, недостойное, неправильное. Но ему нужно следить за другими руками, губами, за обескураженным вниманием и свалившейся вдруг популярностью человеком, ходить следом за Шепардом, стараясь поймать удачный кадр.

Чем меньше клуб, чем теснее трётся друг о друга народ, тем сильнее злится Артур, зная, чем кончится вечер – закрытой дверью в спальню его принца и радостно расфокусированным взглядом очередного “трофея”, которому не светит и грамма сиятельного внимания наутро, лишь хмурый взгляд его «близнеца», сжатые в тонкую линию губы, вызванное такси и пожелание доброго пути, после которого хочется самолично закопаться под кустом гортензий.

Если бы мог, Артур бы присвоил себе Джека, заклеймил. Но разве он имеет на это право? Инструкции, правила, допуски, возможные риски, привычка всё контролировать -- отрицались личностью из прошлого, все-таки не стёртого обнулениями. Видимо, не только Зимний Солдат отличался феноменальной живучестью. И эта личность ненавидела всех, кто подходил непозволительно близко к его принцу.

Артур пытался усмирить себя. Джонатан Бенджамин - куратор. Очередной куратор. Он хороший командир, но он не первый и не последний. С ним удобно работать, но он уйдет, как ушли все. Будет новый. Крио, и новые лица, новые миссии, новые приказы.

Нет! Его принц - не очередной. Он единственный. А криокамера уничтожена, и кресло для обнуления уничтожено, и никто не колет Активу препараты, от которых забывается все, кроме миссии. Актив - Артур! - помнит! Он будет помнить Джека, потому что Джек не хочет, чтобы Артур забывал. Потому что Джек хочет, чтобы у него было имя. Потому что Джек приходит, и прижимается лбом к плечу, и говорит, как с человеком, а это значит, что Актив - человек. Больше, чем оружие. А Джек, его принц, его командир - куда больше, чем очередной куратор.

Его не хочется уничтожить. Ни разу не захотелось.

Артур шипел, пробираясь сквозь толпу, глухо ругался по-русски, путаясь в лёгких практически прозрачных занавесях, отгораживающих вип-зону от остального танцпола, костерил сам себя, так увлёкшегося слежкой за целью, что упустил из виду Джека и того, слишком неправильного, следящего за его принцем жадным собственническим взглядом, будто имел на это право. А теперь подошёдшего слишком близко, непозволительно.

Джозеф сейчас был не к месту. Совершенно не к месту. Джек так соскучился по нему, так хотел забить за все, затащить Джозефа в вип-комнату и обнять. Трахнуть как следует, до звезд перед глазами.

Нельзя. Ничего, блядь, нельзя. А Джозеф не понимает. Не хочет понимать.

Господи, Джек же тоже не железный!

Когда Джозеф выкрикнул, что любит его, кажется, на весь клуб, перекрывая голосом музыку, Джек испугался до дрожи в коленях, до холодного пота. И моментально взбесился. Джек глянул на Артура, и тот сразу понял. Схватил Джозефа за лацканы пиджака, скрутил и поволок прочь.

Джек отвернулся. Ему хотелось ударить кого-нибудь. Джозефа, Артура, который вышвырнул Джозефа, отражение в зеркале.

Через несколько минут Джек с таким удовольствием ввязался в случайную клубную драку, какого и сам от себя не ожидал. Он бил не пьяного мудака, доебавшегося до принца - он лупил свою гребаную жизнь, свою проклятую судьбу, и с радостью сам принимал удары. Легче, когда болят синяки. Не так ноет сердце.

Артур дёрнул Джозефа на себя, приподнял за лацканы, заглядывая в глаза. В ведущем к задней двери клуба коридоре было не так шумно, и ничто не мешало ему попытаться рассмотреть в этом человеке то, чего он не смог понять из тщательно проанализированного досье Джозефа Лейсила. Чем он отличался от других прилипал, что вились толпами вокруг его принца, почему именно этот ничем не примечательный индивидуум был лучше остальных? Почему, в конце концов, на него у Джека было отдельное досье?

Джеку было страшно, было больно настолько, что у него не получилось это скрыть, не дать эмоциям прорваться. Отчаянная тоска ошеломила Артура, заставив на миг отшатнуться, всем своим существом ловя новые непонятные чувства, жарким огнём разгорающиеся в груди. Он чуть было не упустил момент, когда оттаскивать Джозефа стало бы бесполезно. Джек придушил бы его собственными руками.

«Но я люблю тебя!» -- громкие слова всё ещё звучали в голове Артура.

Рядом с Джозефом его принц менялся, становился непредсказуемым, резким, незнакомым, и это не устраивало Артура.

Тонкое лезвие ножа скользнуло в ладонь, прижалось к нервно дёрнувшемуся кадыку.

-- Ещё раз я увижу тебя рядом с Джеком, прирежу, -- холодно сообщил Артур, глядя в глаза заледеневшего от ужаса Джозефа. -- Я предупредил.

И развернув неудачливого ухажера, с силой пнул под зад.

Снова стоя в тени у стены, Артур наблюдал, как его принц стесывает кулаки, как сам нарывается на удары, подставляясь. Он мог бы это остановить, мог бы закинуть Джека на плечо, унести в машину, скрутить или дать выместить ярость на себе, стать ещё ближе хотя бы таким способом. Но Артур лишь смотрел, жадно ловя каждое движение, кривую усмешку, взгляд, способный уничтожить, понимая необходимость для его принца хоть так отпускать себя, как бы страшно ни было самому Артуру. И страх за кого-то новым неприятным чувством с каждым чужим ударом всё сильнее вгрызался в сердце, которое, по техническому регламенту модификанта его типа, было просто насосом, качающим кровь.


- Вы все-таки хотите отправить снимки в прессу? - спросил Артур.

Джек покосился на него. Так ведь наверняка и простоял на балконе всю ночь, спиной к кровати.

- Да, - ответил он. - Отправляй.

Хотелось курить, но Джек не курил. Голова была тяжелая и тянуло выпить еще. Утренний холодок пробирал до костей. Джек поежился. Надо лечь. Но ложиться в постель, где он три часа кувыркался с девицей, имени которой не запомнил, было противно, а прислуга перестелет кровать только к полудню.

На голые плечи Джека опустился тяжелый, нагретый телом Артура черный пиджак.

-- Пустишь сегодня к себе? - спросил Джек. - Не хочу ложиться здесь. Окна на восток, не усну.

За все то время, что Артур сопровождал Джека, в постель он не ложился ни разу. Кажется, вообще не спал. Ненадолго задремывал в кресле или вообще стоя. Джек считал, что это ненормально.

Артур покосился на разворошенную постель, повёл носом, чутко улавливая приторный аромат духов. Он бы и сам не оставил своего принца здесь, попытался бы найти нужные слова, уговорить, лишь бы этот запах не въелся, не пометил Джека, а остался за закрытой дверью, на выпачканном белье, наутро отправящимся в стирку. Жалко, память нельзя было точно так же вычистить, чтобы не помнить насквозь фальшивые стоны, тихий просящий скулёж и тяжёлое дыхание за спиной.

Он должен был привыкнуть, должен смириться с другими, но не получалось и вряд ли когда-нибудь удастся. Артур молча смотрел на затылок своего принца, желая сделать шаг ближе, уткнуться носом в тёмные коротко стриженные волосы, втянуть запах. Но у него не было на это права.

Артур развернул Джека к себе лицом, внимательно осматривая, отмечая скорбно опущенные уголки припухших зацелованных губ, мутный взгляд всегда ясных глаз, ссадину на правой скуле. С трудом отвернулся, провёл ладонью по внутреннему карману пиджака, выуживая оттуда короткий нож.

-- Это вам ни к чему. Для такого у вас есть я, мой принц, -- Артур склонил голову к плечу. -- Рассвет, вам надо хоть немного поспать. У меня солнце вам не будет мешать.

В этой комнате Артур почти не бывал, не пользовался ни кроватью, ни креслом, стоящим в углу, предпочитая проводить ночи там же, где и в первые разы, стоя на страже сна принца, лишь ненадолго отключая уставшее сознание, давая ему отдых и время на анализ прошедшего дня. Но прислуга всё равно упорно меняла бельё, натирала кран в ванной, куда Артур входил только однажды, по привычке пользуясь ванной комнатой принца.

Сдёрнув лёгкое покрывало вместе с одеялом, он застыл, ожидая, пока Джек уляжется, чтобы можно было позволить себе небывалую вольность -- коснуться невзначай, укрывая.

Джек скинул брюки и растянулся на кровати.

- Ты не покалечил Джозефа, Артур? - спросил он. - Все-таки мой любовник. Хотя, пожалуй, уже бывший. - Оглядел Артура и велел: - Раздевайся и ложись рядом. После таких ночей я всегда мерзну, а ты теплый. И тебе тоже надо выспаться. Не бойся, приставать не буду. Вытрахала меня эта девка. Как дрова рубил.

Артур до хруста сжал живую ладонь, выпуская из рук покрывало.

-- Приказа калечить не поступало, мой принц, -- хрипло отчитался Артур впервые замешкавшись.

Руки не слушались, мелкая моторика отказывала, привычные установки сбоили, внося сумятицу в и без того растревоженный сегодняшними событиями разум. Раздевшись до белья, Артур вытянулся рядом, укрывая их обоих лёгким одеялом, слепо уставился в потолок, досчитал до десяти и осторожно, вкрадчиво накрыл ладонь принца своей.

Джек повернулся к нему, придвинулся ближе. Сонно сообщил:

-- Пахнешь правильно.

Устроился удобнее, взял Артура за живую руку, переплетая пальцы, и велел:

-- Спи.

Сон накрыл Джека почти сразу. Артур был с ним - можно ничего не бояться.

@темы: марвел, моё, проза, Баки, Джек Бенджамин, кроссоверное, Виват, Король, Виват!, au

---

* о творчестве

Виват, король, Виват!

Часть 4

Артур хмуро поправил воротник костюма. За те несколько дней, пока он к ним привыкал, пока изучал обстановку и всячески старался вникнуть в подробности новой миссии, костюмы стали его проклятием. Хоть тело и подсказывало, что он когда-то не брезговал стилем и классом, как выразился куратор, но сейчас он всё равно не мог понять, что же в них хорошего. Единственное, что из новой амуниции ему действительно удалось оценить по достоинству, это резинку для волос. Раньше, если патлы отрастали слишком длинными, то кураторы, пока Актив ещё не совсем пришёл в себя после обнуления или крио, могли наскоро обкорнать их ножом, лишь бы в глаза не лезли, потому что никому не хотелось возиться с шевелюрой того, чьё прямое назначение было только вовремя нажимать на курок.

— Прибудем на место через пятнадцать минут, — отчитался он, сверля взглядом затылок водителя, который уже только что не икал при виде нового телохранителя принца.

Артур усмехнулся. То, что куратор у него странный, он понял, пожалуй, ещё в первый день, но в последующие это мнение только окрепло. Джонатан Бенджамин поступал совершенно не так, как велел регламент, не так, как описывалось в инструкциях. Уж Артуру ли было не знать, он их изучил наизусть, вбил в память накрепко, чтобы не ждать от кураторов чего-то другого. Но принц ни разу не то что не наказал, даже голос старался не повышать, хотя Артур знал, что лажал, и по крупному. Но Джек лишь кривил губы и устало тёр виски, объясняя и показывая по новой.

И Артуру нравилось такое положение вещей. Пусть и куратор был непозволительно молод, даже юн, и Агент, непроизвольно пытаясь найти точки давления на своего командира, уже насчитал десяток слабых мест, но методы, которыми пользовался Джек, вполне устраивали Артура. Все, но только не неудобный душащий костюм.

В голове сам собой прорисовался план дворца: все лестницы, переходы, имена прислуги, количество охраны и места, где хорошо было бы установить с десяток лишних камер. Артур покосился на спокойно сидящего рядом куратора. Если бы он не наблюдал за принцем все эти дни, то, скорее всего, не понял бы, насколько тому неприятно возвращаться в отчий дом. Хотя, наверное, Артур просто неправильно подобрал аналогию. Сложно назвать домом место, где ты в опасности, постоянно ожидаешь подвоха со стороны своих же родителей, и приходится держать спину прямо, а чувства и эмоции глубоко внутри. Артур откуда-то знал, что такое дом или каким он должен быть. Он ему… снился, или как назывались те картинки, что приходили в минуты покоя, когда куратор уходил к себе, предусмотрительно оставляя дверь открытой, и он мог расслабиться, пустить мысли свободно блуждать, перебирая в голове новые знания?

— Прибыли, Ваше Высочество, — проблеял водитель, косясь на странно похожего на господина телохранителя.

Артур вышел первым, скользнул взглядом по застывшим вышколенным слугам, обошёл машину и открыл дверь для принца.

Он шёл ровно, глядя только вперёд, краем глаза отслеживая любую опасность и одновременно сравнивая информацию с электронных носителей, карт и планов с реальностью. Составлял собственное мнение о месте, где теперь, скорее всего, придётся проводить бóльшую часть времени.

«Окна. Неудобно, хорошо простреливаются. Слишком мало охраны».

Заметив движение впереди, Артур плавно обогнул куратора, выступая вперёд, перехватывая руку высокой темнокожей женщины, для чего-то потянувшейся к воротнику костюма принца. Выкрутил тонкое запястье, заводя руку за спину, и застыл, ожидая дальнейших инструкций.

Ему ничего не стоило сжать ладонь левой руки, дробя кости, дёрнуть выше, выбивая сустав. Артур прилежно изучал членов королевской семьи, прислугу, и очень ясно понял по реакции принца, что Томасина могла доставить множество неприятностей, но нейтрализовать её было невозможно.

— Отпусти, — приказал Джек. Томасина сохраняла ровное выражение лица, но Джек знал, что внутренне она негодует. А Джек забавлялся. Артур был хорош. Надо поучиться делать такое мрачное и холодное лицо. — Артур, это Томасина, личный цербер короля. Томасина, это Артур Стуруа, мой личный телохранитель. Дворцовая служба безопасности оповещена, дорогая. Ты должна быть в курсе.

Артур выпустил руку Томасины, чувствительно сжав, как бы намекая, чтобы впредь думала, что делает, и отступил в сторону, вновь занимая положенное место за плечом куратора, напоследок окатив неприятную женщину ледяным сканирующим взглядом, отмечая хорошую выправку и умение следить за лицом в любой ситуации.

— Так ее, — улыбнулся Джек, когда они с Артуром свернули к личным апартаментам принца.

Во дворец Джек прибыл не из любви к родителям. Отец потребовал его присутствия на малом семейном ужине. Только свои — семья и самые близкие прихлебатели. Король будет вещать, а остальные — внимать и рассматривать Артура, прикидывая цену этой фигуры на игровом поле. Джек подумал, что, пожалуй, дядя не узнает Актива в Артуре: в подогнанном по фигуре костюме, чисто выбритый, с собранными в аккуратный хвост волосами, в перчатке, скрывающей протез, с ясным живым взглядом, Артур был совершенно не похож на лохматого зомби из криокамеры.

Давать Артуру последние указания Джек не собирался. Сделал это заранее, еще в собственной квартире. Артур должен был слушать и запоминать, следить за расстановкой сил. Джек по опыту знал, что на малом ужине ему ничего не грозило, кроме истрепанных нервов, но от этого не защитит никакой телохранитель. Родители на то и родители, чтобы уметь прицельно бить по болевым. А болевых у Джека хватало, и он это знал.

Странное дело: присутствие Артура придавало Джеку уверенности и спокойствия. Словно он вел на поводке дракона и мог приказать ему полыхнуть огнем в кого угодно. И кто угодно призадумается, а открывать ли лишний раз рот, если за плечом принца такое чудовище.

То, что никто, кроме дяди, не знал, что это именно чудовище, значения не имело.

Джек в сопровождении Артура вошел в столовую, улыбнулся матери, отцу, Мишель. Полюбовался, как их взгляды зависают за его правым плечом. Подождал, чтобы Артура рассмотрели как следует, во всех подробностях. И велел:

— Иди на кухню. Тебя накормят. Жди меня в приемной моих апартаментов. Разве мне что-то может угрожать в кругу семьи? — и Джек снова улыбнулся. Судя по тому, как покачала головой Роза, улыбка больше походила на оскал.

Быстро закончив с едой, Артур внутренне усмехнулся. Их схожесть с принцем делало всё происходящее весьма забавным. Многие, что слуги, что рядовые гвардейцы, да и прочие дворцовые прихлебатели, встречаясь с ним взглядом, обмирали, застывали на месте, не зная, как себя вести, потому что даже дорогой костюм и некоторые перенятые у куратора повадки не делали их идеальными близнецами. Когда Артур шёл за спиной Джека, им вслед оборачивались, начинали шептаться, стоило принцу и его псу скрыться за дверями очередной залы. А когда он один поднимался по лестнице в апартаменты принца, искать в них отличия становилось труднее.

— Ваше высочество, — гаркнул гвардеец, за которого совершенно случайно зацепился взглядом Артур.

— Вы чрезвычайно ненаблюдательны, — растянув губы в слабой пародии на улыбку, отрезал тот.

Всё же надо предложить принцу сменить охрану на более надежных людей, которые своих господ будут узнавать даже ночью с мешком на голове.

Квартира куратора нравилась Артуру намного больше этих слишком просторных комнат, наполненных ненужной бесполезной мебелью и предметами, в предназначение которых входило только радовать глаз. Но они загромождали пространство, сужая возможности для манёвра. Хотя старинный диван в углу Агент не мог не оценить по достоинству. Такой и из дробовика не прошибёшь.

В кармане тихонечко завибрировал телефон, сообщая, что локальная сеть дворца удачно взломана и в доступе не столько у Артура, сколько самого принца теперь намного больше информации, чем ещё утром. Ещё следовало бы разобраться с воинствующими соседями. История знала немало примеров, когда для воздействия на короля неприятель старался ударить по самому дорогому: финансам или детям.

И если с первым было всё в порядке, раз золотым запасом страны заведовал брат королевы, то на Джека и принцессу могли начать настоящую охоту. Хотя Артур и не был до конца уверен в сильных отеческих чувствах короля Сайласа к своим детям.

Джек пришел в апартаменты наследника поздно вечером, вымотанный, как после дня в окопах под шквальным огнем. Артур поднялся ему навстречу. Джек подошел к нему, уткнулся лбом в живое плечо и замер.

Артур, конечно, знал, что королевский дворец ещё тот серпентарий, но что настолько всё плохо, и не догадывался. Джек был совсем молод для подобных заигрываний с политикой, но стальной хребет и характер у принца были на зависть многим, и что надо было делать несколько часов, чтобы выжать из него все соки, обглодать и выплюнуть, чтобы Джеку понадобилось снова собирать себя по кускам, готовясь к совместному завтраку в змеином логове, гордо именуемом королевским семейством Гильбоа, Артур не представлял.

Принц пробуждал в Артуре что-то неправильное: ослепляющее желание защитить, спрятать за своей спиной и, если придётся, начать отстреливаться. Вся тактика и выдержка летели в трубу от одного прикосновения горячего даже сквозь плотную шерсть костюма лба Джека. Артур нервно дёрнул уголком губ и, решившись, легко провёл живой ладонью по спине куратора, коснулся шеи, притягивая ближе.

Джек обнял его и замер, усилием воли успокаиваясь и выравнивая дыхание.

— Марш-бросок по горам в полной выкладке был бы легче, — негромко сказал он. Помолчал и добавил: — Томасина до тебя уже докопалась?

— Нет, командир, — ответил Артур, не отстраняясь от принца. – Томасина либо старательно избегает моего общества, либо действительно занята делами двора. Вы действительно считаете, что мне не следует быть с вами всё время? – чуть сместившись в сторону, Артур жестом фокусника вытянул из-за манжеты рубашки тонкий метательный нож и недобро усмехнулся.

— И что, подрежешь всем языки? — Джек усмехнулся и выпрямился. — Спасибо, конечно, но это, знаешь ли, семья. Отец не устает напоминать, как он во мне разочарован. Мать во всем поддерживает отца. Мишель витает в облаках. А остальные пытаются понять, чью сторону выгоднее поддержать сегодня. Не мою, конечно. Никогда не мою. Дядя, правда… — Джек махнул рукой. — Знаешь, вроде бы все хорошо, и вроде бы он на моей стороне, но что-то в нем есть не то.

Джек устал и был нетрезв. Он стойко держался весь ужин: незримое присутствие Артура впервые в жизни в присутствии Сайласа превратило Джека из пытающегося добиться отцовской любви мальчишки в боевого офицера. А ведь Сайласу ничего не стоило довести Джека до слез, словно рядом с ним Джеку всегда было лет пять, не больше. Артур придавал Джеку сил. Делал увереннее в себе и взрослее.

— Завтра утром последний акт этого спектакля — и я свободен до конца недели, — сказал Джек.

«Ничего, — подумал Артур, скидывая изрядно надоевший пиджак и расстегивая жилет. — Понадобится — подрежу».

Артур был благодарен куратору, принцу, Джеку, как ни назови этого человека, позволившего бездушному механизму почувствовать себя живым и настоящим. Весь срок службы Зимний Солдат был вещью, выдрессированным бойцовским псом на тяжёлой цепи и в ошейнике шипами внутрь. Любая ошибка, шаг в сторону, неверный поворот головы – следовал рывок, пинок под рёбра, напоминающий о месте, о котором не следовало забывать, о предназначении лишь выполнять команды. А Джек позволил выбирать, учиться, радоваться каким-то мелочам вроде утреннего совершенно бесполезного кофе и ароматного геля для душа; самому выбрать цвет галстука, определиться с выбором оружия; ни разу не попрекнул, не наказал, не ткнул носом слишком зарвавшегося Агента. Он не боялся, не следил настороженным взглядом, не ожидал, что Зимний взбесится и вырвет ему глотку. Мог сесть рядом, заглянуть через плечо, задумчиво покивать и задремать, привалившись к боку, заставляя Артура замереть и бояться шевельнуться, лишь бы не нарушить его сон. Он доверял Зимнему Солдату, убийце с более чем полувековым послужным списком, подпускал слишком близко, слишком доверчиво раскрывался, показывая мягкое нутро, о существовании которого не многие и знали. И вот эта вот отчаянная попытка спрятаться у Артура на плече, укрыться, почувствовать поддержку в противостоянии с самыми родными. Принц Джонатан Бенджамин выбрал его, Артура, и Артур этого никогда не забудет и не позволит сломать своего принца.

Что бы ни происходило в его жизни, Артур крепко уяснил, что хорошее отношение нужно ценить и вознаграждать по достоинству, а его принц позволил винтовке не только очеловечиться, но и вдохнуть хоть немного свободы, заиметь что-то своё. И это дорогого стоило. Если понадобится, он вырежет половину дворца, разнесёт Геф вместе с генералами и армией, посадит на трон своего принца, займёт место в его тени и сделает так, чтобы о Гильбоа говорили только с уважением и шёпотом. Но это потом. А сейчас Джонатану Бенджамину надо выспаться, а Артуру — придумать, как облегчить жизнь куратору, так, чтобы ни у кого вопросов не возникло, чей именно пёс придёт по их душу в случае чего.

Артур прикрыл дверь спальни принца, привычно выбирая себе место у стены. Следовало отдохнуть, завтра ожидался ещё один тяжёлый день бальных танцев на минном поле дворцового этикета и нравов, в которых Артуру придётся ещё долго разбираться.

@темы: марвел, часть, моё, проза, Баки, Джек Бенджамин, кроссоверное, Виват, Король, Виват!, au

---

Ключ от двадцати дверей

— Ну и что это? — Брок смотрит насмешливо, но в то же время тепло. — Что это ты расклеился совсем, Дет­ка? — сильные пальцы вплетаются в волосы, тянут за пряди, массируя чувствительно место за ухом.

Зимнего ведёт, корёжит, круша программные установки, и он тянется за ладонью, за ласковым теплом, трется лбом о плечо, шею, мокро лижет, оставляя влажный след на коже и кажется даже едва слышно урчит.

— Эк его заклинило, командир, — невесело усмехается Роллинз, на всякий случай перехваывая винтовку поудобнее, чтобы можно было успеть огреть прикладом Актива до того, как он успеет причинить командиру совсем уж непоправимый вред.

— Много ты понимаешь, дубина бесчувственная. Иди погуляй лучше, — приказывает Брок, немного потеряно улыбаясь, гладит по спине своё ласковое персональное проклятие с напрочь выжженными мозгами и клянётся вытащить его, чего бы это ему не стоило, шепчет едва разборчиво, надеясь, что никто никогда не услышит о его слабости

@темы: Баки, Рамлоу, Брок/Баки, au, отрывок

---

Виват, король, Виват!

Часть 3

Отдав все нужные распоряжения и поставив телефон заряжаться, Джек принялся за подробное изучение инструкции, выданной ему техником. Перевод на английский был очень кривым, периодически Джек просто не понимал, о чем речь.

Всю мутоту про техническое обслуживание Джек пропустил. Отметил для себя, что ему понадобится хороший кибернетик, который сможет проводить техническое обслуживание протеза. Решаемая проблема, Джек точно знал, что брат Жана Моравиа, сержанта из его подразделения, занимается робототехникой. Разберется и будет молчать — любой из бойцов Джека пойдет за него хоть в преисподнюю, это Джек знал точно. Оттого становилось особенно обидно, что отец перевел его из действующей армии в штаб. Какая, нафиг, разведка из Шайло?

Джек изучил спецификации на все препараты, которые кололи Активу. Супрессанты, препараты для введения в крио, препараты для выведения из крио, подавители воли, рогипнол… Отдельно упоминалось, что ускоренный метаболизм Актива требует повышенных доз и более частого, чем для обычного человека, введения.

Крио больше не будет. Джек так решил. Это его винтовка, это его боец, и запихивать его в морозилку, как кусок говядины, Джек не собирался. Если Активу все время кололи подавители воли, значит, воля у него была. Рогипнол, видимо, для обновления психокодирования. Тоже нафиг. Или Актив будет подчиняться Джеку по доброй воле, или к черту такую работу. Джек не верил в надежность принуждения. Тот, кого заставляют, или сломается, или будет гадить исподтишка. Джеку нужна была искренняя преданность. И он собирался ее добиться.

С супрессантами все было понятно. Актив — нормальный мужик со всеми вытекающими. Волю, ему, может, и подавляли, но инстинкт размножения так просто не подавишь. Ладно, это не к спеху. Пока еще те супрессанты со всем остальным коктейлем, который Активу кололи перед заморозкой, выведутся.

Суточная потребность в пище в спокойном состоянии — семь тысяч килокалорий, во время миссии — восемь-девять. То есть жрет Актив как не в себя. В три-четыре раза больше, чем нормальный мужчина его параметров. Если Джек вернется на фронт, надо будет это учесть и проследить, чтобы Активу — Артуру — выписывали четырехкратный паек.

Жаль, что среди языков, которые он знает, нет гелвуйского. Как обучить Артура новому языку, Джек не представлял. Понятно, что, если отдать приказ, Артур будет учиться, но Джек не представлял методик. Что ему понадобится? Словари? Учебники? Просто включить телевизор?

О том, умеет ли Актив обращаться с компьютерами и сотовыми телефонами, не было ни слова. Зато очень много указаний о том, как его наказывать за ошибки на миссиях, за просачивание воспоминаний, за личные вопросы. Электрошоковые дубинки, депривация сна, одиночное заключение, схемы обработки наркотиками, лишение пищи, лишение воды…
Джек понял, что, кажется, начинает ненавидеть русских. Зачем все это? Зачем так ломать человека? Как будто мало на свете способов убедить кого угодно сделать то, что от него требуется, совершенно добровольно? Вон Шепард ломанулся за линию фронта за заложниками на чистом энтузиазме, просто потому, что наслушался патриотических речей короля Сайласа.

Джек пролистал список выполненных миссий. Он впечатлял. Похоже, если Артуру дать время на ознакомление с обстановкой, он выкосит весь генеральный штаб Гефа, как средневековая чума. Снайпер, с дистанции меньше тысячи метров не работает. Да, ценное приобретение. Джек сделал себе мысленную заметку. У него был свой список объектов для устранения, но до сих пор не было возможностей. Теперь возможность появилась. Отлично.

Снайперская винтовка в снаряжении Актива есть, а достать боеприпасы не проблема.
Кстати, если Роза увидит Артура, и, если сказать ей, что с Артуром Джека познакомил дядя, Роза может решить, что Артур — внебрачный сын Сайласа. Стоило поразмыслить о том, что даст такой ход. Джек и Артур действительно похожи как братья, этого невозможно не заметить. Так что под Артура будут копать, и в первую очередь Томасина. Ничего не накопают, Джек будет ссылаться на дядю, а тот отоврется. Надо будет только приказать Артуру ни с кем не разговаривать на личные темы. Впрочем, он все равно не знает языка.
Привезли еду. Артур подорвался на звонок в дверь, изучил курьера через глазок. Джек не стал мешать ему выполнять свою работу и только после того, как Артур доложил, что все чисто, открыл дверь.

Курьер отнес на кухню контейнеры, получил плату и чаевые и ушел. Джек, прихватив с собой папку, отправился ужинать. Он ел, не особенно чувствуя вкус еды, и думал о том, что хорошо бы накормить Артура — вон как он принюхивается к запахам, — но пока нельзя. Сутки после разморозки еще не прошли.
Интересно, а сам Артур помнит о том, что он человек, или мозги у него промыты наглухо? Что добра он ни от кого не ждет, Джек уже понял. Как понял и то, что там, в ванной, Актив все время ожидал наказания за проваленную миссию самостоятельной помывки. Потому что наказывали его за все подряд. И, возможно, даже без повода, просто чтобы помнил свое место.

Может ли восстановиться поврежденный электрошоком мозг, если регенерация у Актива ускоренная? Что будет, если он начнет восстанавливаться?

Черт, зачем это все вообще было? Советам что, не хватало энтузиастов-добровольцев, что они уцепились за парня, которого пришлось так ломать? Джек когда-то изучал историю Второй мировой, и помнил, что творили русские солдаты на фронте. С гранатой под танк, на дот, таранили подбитыми бомбардировщиками танковые колонны. Они были такие же сумасшедшие, как Шепард, все поголовно. Их бы не пришлось ломать.

Джек посмотрел на застывшего у стены с закрытыми глазами Артура. Что в тебе такого, парень, что понадобилось промывать тебе мозги и пересиливать сопротивление? Почему именно ты так ценен, что остался в строю даже после потери руки?
Кстати, судя по списку миссий и упомянутых в них странах, Артур куда старше, чем выглядит. Опять же, почему? Это как-то связано с ускоренной регенерацией и усиленным метаболизмом? Если да, то почему он такой один? Почему Советы не создали себе армию подобных?

Спрашивать Артура было бесполезно, в папке информации об этом не было, а дядя наверняка не знает. Интересно, как он заполучил Актива? Вроде бы времена, когда Россия продавала на Запад все подряд, миновали лет десять назад. Кому-то очень понадобились деньги?

Джек сунул в помойку пустые контейнеры и включил кофеварку. Это он сделать умел. Пока та жужжала, шипела и капала, Джек подошел к Артуру и спросил:

— Кофе будешь?

Актив наблюдал за хождениями куратора из-под опущенных ресниц, видел в руках документацию, слышал едва разборчивое бурчание, и это его успокаивало. Всё лучше, чем если бы тот заперся, например, в кабинете, усложняя и так непростую работу охранника. Такой функционал был, конечно, прописан в модусе Зимнего Солдата, но Актив не любил быть чьей-то тенью. Люди непредсказуемы и подчас опасны сами для себя, особенно когда считают, что умнее приставленного к ним бойца или знают лучше, как он должен выполнять свою работу. Но куратор был военным, может быть, бывшим, и это давало надежду на адекватность и полное исполнение указаний. Всё же Актив всегда отрабатывал на максимум.

То, что они так похожи, прибавляло как проблем, так и путей их решения. Актив, привыкший оставаться в тени, быть незаметным и по большей части не светиться, сейчас выходил на первый план и кое-где мог заменить куратора, представившись им. Оставалось малое: выучить новый язык. Трое суток — отметил про себя Актив, многие слова знакомы или заимствованы из соседствующих с Гильбоа стран. Изменить цвет волос, стрижку, добыть линзы и выучить повадки командира: как он держится на людях, как реагирует на те или иные раздражители. Пластика, выговор, привычки — также несколько дней наблюдений и никаких сложностей. Ещё стоило добраться до местных источников информации и изучить политическую и социальную обстановку в стране. То, что куратор не простой человек, Актив понял сразу. Простым такие игрушки не дарили и то, как на него смотрели остальные, о многом говорило.

Актив привычно раскладывал информацию по полочкам, систематизируя, выделяя важное и удаляя остальное, что не пригодится и лишь засоряет разум, и одновременно оценивал возможности своего тела, не без удовольствия замечая, как повышаются показатели приходящих в нормальное состояние мышц. Но тренировка не помешала бы: разогнать кровь, усиливая восстановление.

Краем глаза осмотрев помещение и не обнаружив необходимого оборудования и привычного набора химикатов, он накрепко задумался о возможных сбоях. Но то ли новый хозяин не знал, что и как надо колоть модификанту, то ли у него были на этот счёт свои мысли, которые, как водится, не его ума дело.

Когда позвонили в дверь, Актив готов был обругать самого себя за то, что настолько ушёл в анализ сложившейся ситуации, что чуть было не пропустил возможную опасность. Но курьер благожелательно улыбался и не представлял угрозы.

Запах еды будоражил, отвлекая. График приёма протеинов был нарушен, Актив ощущал, как желудок голодно отзывается на знакомые запахи, но заставлял себя сидеть, не двигаясь. Куратору виднее, как и когда кормить Актива, но от предложенного кофе отказаться не было никаких сил.

Актив кивнул, когда куратор задал вопрос, и плавно поднялся. Он знал, что такое кофе, знал и пару десятков способов его приготовления, как и те несколько ядовитых химических соединений, вкус которых терялся в напитке и был совершенно неопределим.

От маленькой чашки шло приятное тепло, расходясь по телу от ладони, запах пьянил. Кураторы часто баловались излишествами, непонятными Активу, рациональность которых он не мог оценить, но все как один усмехались, видя интерес Актива к их действиям.
Горьковатый пряный напиток прокатился по нёбу, заставляя зажмуриться от странного ощущения узнавания, хотя он точно знал, что никогда не пил ничего подобного: не положено.

Актив поднял полный благодарности взгляд на сидящего на диване куратора. Тот был странным, непривычно добрым, открытым, позволял учиться новому так, как самому Актива было удобно, открывал то, что он сам для себя не видел, вот как кофе: совершенно бесполезный для организма Актива, хоть и придавал немного бодрости, но усиленный метаболизм почти мгновенно выжигал это «немного», оставляя лишь приятное послевкусие на языке.

— Спасибо, командир, — поблагодарил Актив, принимая для себя, что закроет этого человека от пули даже без приказа.

Джек наблюдал, как ненадолго оживает, меняется лицо Артура. Все-таки человек. Не выжгли до конца.

— Артур, — сказал он. — Твои протеиновые коктейли должны быть в контейнере с оружием. Ты в состоянии сам соблюдать график приема?

— Да, командир, я знаю график питания, необходимый для работы без сбоев, — кивнул Актив. — Разрешите приступить к восстановлению.

— Выполняй, — кивнул Джек.

После того как Артур выпил целый термос какой-то дряни, Джек спросил:

— Какие материалы тебе необходимы для того, чтобы освоить гелвуйский язык? Умеешь ли ты пользоваться компьютером? Сотовым телефоном? Да, и ты можешь задавать мне любые вопросы, ответы на которые нужны для выполнения миссии.

Актив... Нет, Артур. Надо было привыкать называть самого себя этим именем, чтобы не запаздывать ни на секунду с ответом, чтобы никто не понял, что Актив замешкался, подбирая слова.

— Мне необходимы словари, доступ к свежей информации и интернету. Модификация «Зимний Солдат» рассчитана на быстрое овладение любыми возможными средствами коммуникациями. Так же необходимы схемы помещений и маршруты передвижений куратора, карта города и желательно страны с как можно более подробным описанием улиц и особенностей рельефа. Средство связи, средства экстренного оповещения и любые другие инструкции, которые куратор считает необходимыми для освоения, — на одном дыхании отчитался Артур, привычно застывая в стойке смирно.

Джек кивнул.

— Сотовый и ноутбук доставят сегодня, — сообщил он. — Меня зовут Джонатан Бенджамин. Я майор армии Гильбоа и наследный принц королевской династии. Королевская семья состоит из короля Сайласа, королевы Розы и принцессы Мишель. Это мои родители и сестра. Досье на них ты получишь чуть позже. Мы находимся в Шайло, столице Гильбоа. В данный момент я приписан к службе разведки генерального штаба, надеюсь, ненадолго. Страна находится в состоянии войны с Гефом, это наш северный сосед. Я рассчитываю, что через некоторое время мы с тобой вернемся в действующую армию. Завтрашний день ты потратишь на то, чтобы изучить обстановку, маршруты и географию моих перемещений, а также планы дворца и Шайло в целом. Также я приглашу дворцового портного, чтобы он одел тебя в соответствии с требованиями двора. Все эти кевлар и кожа, — Джек кивнул на снаряжение Артура, — чудо как хороши, но стандартная одежда при дворе — костюм-тройка, а я там бываю почти постоянно.

«Майор — хорошо, удобно, понимает. Принц — плохо, слишком много глаз вокруг, много источников опасности, пресса, двор. Неудобно», — привычно отметил Артур, запоминая остальное. Вот только информация о смене обмундирования заставила напрячься. В костюме-тройке особо не побегаешь, двигаться неудобно, скованность, зажатость. Плюс оружие с собой придётся носить по минимуму, что может повлиять на безопасность объекта. За свою выживаемость он не волновался, а вот куратор мог пострадать.

— Могу я отказаться от смены амуниции?

— Увы, нет, — Джек развел руками. — Когда я взойду на трон, сможешь одеваться как угодно. Но пока правила устанавливает король, а он любит костюмы. Не беспокойся, портной знает толк в кобурах скрытого ношения.

— Принято, — кивнул Артур, снова возвращаясь на позицию у стены.

Джек дождался курьера с ноутбуком и телефоном, вручил их Артуру и лег спать. Он устал, да и последствия контузии давали о себе знать. Не стоило ехать в клуб и зависать там на сутки. Все равно же бесполезно. Отец знает.

Отец знает, а пресса — нет. Пусть так и остается.

@темы: марвел, моё, проза, Баки, Джек Бенджамин, кроссоверное, Виват, Король, Виват!, au

---

* о творчестве

Виват, король, Виват!

Часть 2

В апартаменты Джека в квартале от дворца Актив шагнул первым. Быстро осмотрел периметр и кивнул, подтверждая безопасность.

Джек вошел, запер дверь, кинул ключи на столик под зеркалом в прихожей. В апартаментах пахло чистящими средствами и больше ничем. Джек не был здесь по меньшей мере полгода, но прислуга исправно приходила раз в неделю, убирала, меняла постельное белье, пополняла холодильник.

— Контейнер туда, — скомандовал Джек. — Идем. Эта комната предназначается для тебя. Иди в ванную и вымойся, — Джек вспомнил инструкцию и добавил: — Полная гигиеническая обработка. Самостоятельная.

Зимний Солдат скрылся за дверью и Джек хмыкнул. В полный рост вставали две проблемы: как легализовать нового телохранителя и где взять резинку для его длинных волос.

Зимний моргнул, оказавшись в светлой, отделанной зеленым кафелем ванной комнате, по размерам сравнимой с лабораторией на прошлой базе. Глаза слезились от чересчур яркого света, но приказ получен. По-военному точно раздевшись и сложив вещи аккуратной стопкой, определил их на банкетку. Замер, оглядываясь.

Он не знал, сколько времени пробыл в криостазисе и как сильно изменился мир, никогда не бывал в гражданских санузлах для помывки, да и привык, чтобы у дверей безмолвными тенями маячили вооружённые до зубов мрачные автоматчики. Зимний впервые остался один вне боевой миссии. С одной стороны, это было стратегически выгодно, никто не нападёт со спины, но полное отсутствие людей нервировало.

Душевую кабину он опознал сразу, хотя так и не смог понять, для чего нужны были все эти кнопки, но нажимать не решился, вдруг что ещё умела умная техника. Едва тёплая вода, тонкой струйкой потёкшая из большой квадратной лейки, его вполне устраивала. Вместо обычного куска серого, пахнущего щелочью мыла на полочке в несколько рядов высились разнообразные тюбики, баночки, флакончики. Зимний лишь хмыкнул.

— Не рационально.

Едва проглядывая на надписи на упаковках, рассортировал их по назначению. Выбрал один из шампуней, тот, который не пах как еда, вылил себе на ладонь и ещё раз принюхался. Похожим ему удаляли лишнюю растительность на теле, чтобы оно не прело под кевларом. Куратор не давал особых распоряжений, как и не говорил обратного, но этот, прозрачный, слишком приятно пах.

Пена лезла в глаза, в рот, нос, не давала нормально дышать, тонкая струйка воды только мешала, нисколько не помогая смыть это непотребство. Зимний снова потёр горящие огнём слезящиеся глаза и решил выбираться на ощупь, но, видимо, организм еще не пришёл в норму, потому что вместо стеклянной двери встретилась полка с треклятыми баночками, посыпавшимися прямо под ноги, открываясь, разливая содержимое под ноги скользкой массой.

Земля поменялась с небом, пол предательски ушёл из-под ног, больно врезаясь в колени и локти. Зимний зашипел от боли и замер, раскорячившись на дне кабинки, понимая, что, судя по всему, задание он провалил.

Услышав грохот из гостевой ванной, Джек оторвался от чтения “Инструкции по эксплуатации” и отправился туда. Зимнего Солдата он обнаружил на четвереньках, всего в пене, на дне душевой кабинки, усыпанном флаконами с шампунями и гелями для душа.

— Пиздец, — констатировал Джек.

А, кстати, Зимний Солдат вообще может сам вымыть волосы, не защемив между пластинами ладони и пальцев половину? Судя по тому, что Инструкция предписывала мыть его из шланга, непохоже.

— Это как чистить винтовку, — успокоил себя Джек.

Услышав голос куратора, Зимний обмер на мгновение, закусив внутреннюю часть щеки и постоянно оскальзываясь, кое-как поднялся на ноги, вытянувшись в струну.

— Миссия провалена, — неживым голосом ответил он. — Жду наказания.

— Стой смирно, — вздохнул Джек и снял рубашку. — Повернись спиной ко мне.

Он отрегулировал воду, сделав нормальный напор, погладил свою “винтовку” по закаменевшей спине, отметив отличную проработанность мышц, чудовищные шрамы на стыке плоти и протеза и полное отсутствие шрамов на всем остальном теле, и принялся мыть Зимнего Солдата. Джек никогда никого не мыл раньше, не складывалось, и не то чтобы стремился, но ситуация требовала.

Сначала волосы — шампунь, дважды. Потом бальзам. Губка, гель для душа — и правая рука, шея, торс. Бросив взгляд на вялые гениталии и заметив, что Зимний Солдат вызывает ровно столько же желаний, сколько та самая винтовка, Джек велел:

— Все остальное вымоешь сам. Бриться умеешь?

— Прошлый куратор применял специальный состав, как и для остального тела, — заученно отчеканил Агент, смотря куда-то поверх головы Командира.

Командир казался Зимнему странным, непонятным. Для чего-то прикасался сам, хотя мог отдать приказ, выкрутить воду на максимум или окатить из шланга. Зимний уже был готов получить удар шокером под рёбра, когда поворачивался спиной, но наказания не последовало, это сбивало привычную программу поведения.

Вот и сейчас Командир не злился, не злорадствовал, это ощущалось по дыханию, спокойному биению сердца. Зимний окинул куратора взглядом, удовлетворённо отмечая довольно неплохую форму, и про себя решил, что с таким командиром проблем должно быть немного. Вот только настораживало его нестандартное поведение, которое очень запросто могло оказаться проверкой.

— Миссия побриться? — уточнил он, раздумывая как будет удобнее срезать волосы с головы. Больше он не облажается.

Джек хмыкнул. Насколько Зимний Солдат был прекрасен в боевой обстановке — а Джек успел оценить его смертельную красоту и эффективность там, на складе, — настолько же беспомощным он оказался в самых простых бытовых вещах. Это должно было злить, но почему-то не злило. Точнее, не так. Джек бесился глубоко внутри себя на тех людей, которые сделали из этого парня то, что они сделали. Сам Актив уж точно в этом не виноват. Не сам же он себе прожаривал мозги. Джек прочитал про обнуления — после такого количестве электрошока по любому поводу чудо, что Зимний Солдат вообще способен соображать.

— Я тебя научу, — пообещал Джек. — Миссия — научиться самостоятельно обслуживать себя. Утверждают, что у тебя высокие способности к обучению.

Когда Актив домылся и ополоснулся, Джек скомандовал ему:

— Садись сюда, — и указал на банкетку, предварительно убрав с нее экипировку Зимнего Солдата. — Вот это — пена для бритья, — он показал Активу баллон. — Вот это — бритва для удаления волос с лица и шеи. Сейчас я побрею тебя. Завтра утром ты побреешься сам. Волосы с головы и тела удалять не надо.

Джек заправил свисавшие по сторонам лица пряди Активу за уши и выдавил на ладонь пену. Ему еще никогда не приходилось никого брить, но это его винтовка, и она должна быть в том состоянии, в котором он хочет ее видеть.

Джек размазал пену по небритому лицу. Взгляд Актива был устремлен внутрь себя, словно он ожидал боли. Что ж, Джек надеялся, что не порежет его. Хотя в спецификациях Зимнего Солдата была указана ускоренная регенерация.

Ощущения были очень странные. Линии челюсти под пальцами были как свои собственные, Джек видел почти то же, что и в зеркале по утрам. Высокие скулы, чуть коротковатый нос, ямочка на подбородке, с которой вечно столько мороки.

Джек водил бритвой по бледной коже, слыша хруст срезаемой щетины, споласкивал бритву под краном и снова брил, стараясь не думать о том, что и с кем он делает. Можно было прикинуться, что он играет в куклы. Только кукла была большая, живая… и Джека никогда не привлекал этот тип игр. Что бы там ни говорили про парней его ориентации, в детстве Джек играл в солдатиков.

Собственно, он и сейчас играл с солдатиком. Только настоящим.

Зимний следил за пульсом куратора, пытаясь предсказать его действия, уловить, когда стоит ожидать подвоха, почувствовать, как частит сердце, как дыхание срывается. Зимний расслабился, стараясь приглушить рефлексы, уверенный на все сто, что сейчас должен последовать удар.

Его не первый раз учили, натаскивая, как дикого зверя, поощряли, а потом проходились кнутом по спине, чтобы запомнил, чью руку стоит лизать, а чью следует отгрызть сразу по локоть. Новый куратор играл с ним, тискал, как живую куклу, не поощряя особо, но и не наказывая, как того требовали инструкции.

Почему-то Зимний не мог оторвать взгляда от рук своего куратора, следя за чёткими выверенными движениями, понимая, что этот человек с таким же спокойствием перережет ему горло, вытрет руки светлым полотенцем и покинет квартиру, вызвав службу уборки. И он не успеет дотянуться до ножниц, стоящих в стакане у раковины, не сможет вывернуться, не получив повреждений, угрожающих функциональности. Поэтому Зимний Солдат замер, ожидая дальнейших приказов.

Джек вытер лицо Актива теплым влажным полотенцем и кинул его на раковину. Вгляделся в такое знакомое лицо и мысленно выругался.

— Встань и смотри в зеркало, — приказал он.

А потом встал рядом.

— Близнецы, разлученные в младенчестве, — констатировал Джек. — Но ты старше. Стой ровно, я расчешу тебе волосы.

Зимний смотрел, сравнивая параметры своего лица и куратора, находя как схожесть, так и различия. Разрез глаз, носы одной длины и формы, очертания скул, ямка на подбородке почти идентичны, но не цвет радужки, тон кожи.

— Совпадение на семьдесят пять процентов, использование как двойника недостаточно эффективно, сэр, — как и положено, отрапортовал он, не отрывая взгляда от стекла.

— У тебя светлее глаза, волосы другого оттенка, гуще брови, — подтвердил Джек. — И нет, я не планирую использовать как двойника парня с железной рукой, который выше меня на пять сантиметров. Это идиотизм. — Потом подумал и добавил: — Артур Стуруа. Твое имя по легенде прикрытия. Возражения?

— Никак нет, сэр. Я Артур Стуруа, — Зимний скосил глаза на куратора. Видимо, он прошёл проверку, раз с ним обсуждают детали миссии, а не отправляют на обнуление или утилизацию.

— Вытрись, оденься, выпей свой протеиновый коктейль и отдыхай, — приказал Джек. — Основная миссия начнется с утра. Можешь поспать. Это здание охраняется.

Самому Джеку предстояли веселые вечер и ночь. Зимнего Солдата, он же Артур Стуруа, следовало легализовать. Джек собирался развлекаться по полной, таская Актива с собой везде и всегда. Телохранитель так телохранитель. Спасибо за такой подарок, дядюшка.

А ведь о том, что Зимний Солдат и Джек настолько похожи, Уильям Кросс, кажется, даже не подозревал.

Самого Джека сходство шокировало, но не удивило. Да, сам Джек не был похож ни на кого из родственников, да, большой вопрос, от кого он унаследовал ямочку на подбородке — доминантный признак, но в то, что они с советским киборгом родственники, Джек не верил. Просто у каждого человека в мире есть шесть двойников, и Джеку повезло встретить своего. Да и потом, совпадение черт — семьдесят пять процентов. Не так много.

Но интересно, откуда был родом тот парень, которого превратили в Зимнего Солдата? Россия? Европа? Вряд ли он помнит. Да это и неважно.

Джек прихватил мокрую рубашку и вышел из ванной, намечая план действий. Звонки всем нужным людям, звонок в бюро пропусков генштаба. И вызывать курьера с ужином и резинками для волос. Несмотря на полный холодильник, приготовить что бы то ни было из находящегося там набора продуктов Джек способен не был.

Зимний ни на грамм не верил в возможности гражданской охраны. То, что он увидел в холле, плюс несколько камер с десятком слепых зон и совершенно непросматриваемая парковка заставили лишь усмехнуться про себя, просчитывая, как можно вывести куратора, не выпрыгивая из окна тридцать восьмого этажа и ни с кем не встретившись на служебной лестнице. По всему выходило, что поддержки ждать неоткуда.

Он вышел в гостиную в полном вооружении, застыл в центре, осматриваясь в поисках оптимального места, откуда можно было наблюдать за самыми уязвимые точки квартиры и, подойдя к дальней стене, молча опустился на пол, складывая ладони на колени и смеживая веки. Мозгу после экстренной разморозки и минимальной подготовки для возвращения в строй и правда требовался отдых, но слух не подведёт и донесет любой сигнал об опасности, пробуждая Зимнего Солдата.

@темы: марвел, Баки, Джек Бенджамин, кроссоверное, Виват, Король, Виват!, au

---

* о творчестве

Виват, король, виват!

Авторы:  PaleFire,  Крошка Винни Пух
Фэндом: Короли, Первый мститель (кроссовер)
Основные персонажи: Джек Бенджамин, Зимний Солдат
Пейринг или персонажи: ЗС/Джек и наоборот
Рейтинг: NC17
Жанры: флафф, экшн
Предупреждения: АУ, ООС
Размер: миди (?)
Кол-во частей: ?
Статус: в процессе
Ссылка: ficbook.net/readfic/6280229

Описание: Однажды дядя подарил Джеку подарок. А Джек решил, что игрушка слишком хороша, чтобы пользоваться ею строго по инструкции.

Глава 1
Сайлас цепким взглядом окинул замершую на площади перед собором толпу, видя то, к чему стремился долгие годы, проливая кровь, умываясь ею, взращивая на этой крови пшеницу, сады, поднимая из пепла целые города во славу королевства Гильбоа — одухотворённые лица, полные надежды на будущее, послушное стадо, готовое последовать за ним: достаточно лишь вскинуть руку, призывая на битву — и тысячи тысяч поднимутся за своим Королём.

— Мы сейчас проходим великое испытание войной, — его голос набирал силу с каждым словом, отзываясь в сердцах, вибрируя вместе с их биением. — И только оно решит, выстоим ли мы как нация, как народ, достойны ли мы признания, Божьей милости и благодати. Я не могу предложить вам ничего, кроме веры, тяжёлого труда во благо наших семей, во имя победы. Но я знаю, мы выстоим, каждый из вас станет опорой, тем самым столпом, поднимающим и объединяющим Королевство Гильбоа под знаменем одного Короля. — Сайлас простёр руки, тепло, по-отечески улыбаясь, будто бы знал всех собравшихся лично и обращался к каждому по отдельности. — Господь простёр свои длани над нашим народом, даровал нам милость и своё благословение, дал знак: и тогда появились они, и я почувствовал тень над собой. Посмотрел вверх и увидел огромный рой бабочек. И они кружились вокруг меня, как листья на ветру…

Одна и та же речь, выверенная до каждого слова, отрепетированная посекундно, резала слух насквозь фальшивым участием к судьбам мелких, ничего не значащих муравьишек, склонившихся перед своим повелителем, ничего не видящих, кроме тщательно нанесённой позолоты. Джеку хотелось уйти, не стоять за плечом своего короля, выпрямив спину, с гордостью глядя на него, как мать и сестра, смыть с себя ощущение лживости, потому что он знал этого человека вне правительственной ложи, когда щелчки камер смолкают, а все посторонние остаются за дверью. Нет в короле Сайласе человека чести и великой широты души. Джек сомневался, что там вообще было хоть что-то от человека.

От бесконечной фальши у Джека сводило челюсть, а больше всего — от того, что он раз за разом пытался найти людей за титулами и масками. Бесполезно, конечно.

Когда дядя Уильям сел в лимузин, не переставая говорить по мобильнику, Джек подумал, что, несмотря на дорогой парфюм и ежедневное мытье, от дядюшки несет высохшим трупом. Такой слабый сладковатый запашок, очень противный.

Дядя говорил о том, что королевству нужна свежая кровь и молодой правитель, Джек кивал и улыбался. По крайней мере, от дяди он не ждал родственных чувств. Уильям Кросс всегда поступал только из соображений выгоды, и этим очень удачно отличался от Сайласа и Розы, которые старательно играли в семейные ценности. Все эти завтраки…

— У меня для тебя подарок, Джек, — улыбнулся дядя.

Джек наклонил голову. Улыбка Уильяма Кросса всегда напоминала ему, что медицинская страховка его солдат не покрывает дантиста. Насколько знал Джек, у дяди уже давно все зубы были вставные.

— Уникальное оружие для настоящего героя. Потому что ты герой всей этой шумихи, Джек, а вовсе не пастушок Шепард. Именно ты.

Джек не верил дяде, но слышать все равно было приятно. Его контузило в той заварушке, когда ему прилетело прикладом в лоб от гефского сержанта, до сих пор волнами накатывала дурнота, но Джек был уверен: он бы выбрался сам и вытащил Уолтера, как только отступила бы обморочная слабость после контузии. То, что Шепард явился раньше — просто совпадение. Джек бы справился.

— Что за оружие? — спросил Джек.

— Уникальная разработка Советов, — самодовольно сообщил Кросс. — Диверсант, разведчик, снайпер. Предан и послушен, как собака. Будет выполнять все, что ты прикажешь. Киборг. Единственный в своем роде.

Кросс протянул Джеку ключ-карту.

— Тебя там ждут. При нем техник. На гелвуйском не говорят. Киборг знает большинство европейских языков, техник кое-как говорит на английском.

— Я знаю английский, дядя, — улыбнулся Джек.

Он знал еще до фига языков, но с тех пор как поступил в военную академию, ни разу не выезжал из страны.

Лимузин остановился возле обнесенного колючей проволокой склада в промзоне. Кросс кому-то позвонил, вызывая вторую машину.

— Я не задержусь, — объяснил он. — Много дел.

Киборг хранился в чем-то вроде промышленного холодильника, зачем-то со стеклянным окошком на передней панели.

— Актуализация Актива начата, — на плохом английском сообщил лысый сутулый носатый техник в белом халате.

— Отлично, отлично, — сказал Кросс. — Ваша задача — привязать Актива к его высочеству. Чтобы тот слушался только его.

— Да, я понимаю, — кивнул техник.

Джек огляделся. Отметил странное кресло — помесь стоматологического с высокотехнологичным электрическим стулом, мониторы, стойки капельниц. Все это больше походило на госпиталь, чем на оружейную, и совершенно не впечатляло. Впрочем, в дальней части склада Джек заметил стойку с винтовками.

Крышка холодильника открылась. Техник подскочил к ней, кряхтя, подхватил вывалившееся обмякшее тело, еле-еле дотащил до кресла.

— Дядя, — Джек повернулся к Уильяму. — Это какой-то зомби.

— Первоначальная актуализация занимает некоторое время, — объяснил Кросс. — Извини, Джек, мне пора.

Джек подошел поближе. У Актива была только одна рука. Вместо второй поблескивал металлом очень натуралистичный протез. Джек отметил щетину на безвольном лице и отсутствие волос на обнаженном теле, вдохнул странный химический запах.

Техник тем временем умело воткнул капельницу в вену.

— Сколько времени займет актуализация? — спросил Джек.

— Буквально минуты, ваше высочество, — ответил техник. — Сейчас Актив…

Сомкнутые голубоватые веки поднялись, и на Джека уставились серебристо-серые глаза. Усталые и обреченные.

— Готов выполнять приказ, — сипло, но четко произнес Актив на английском.

Три слова, произнесённые вслух, будто тумблером, переключили сидящего перед Джеком… человека? Во взгляде не было больше таких знакомых чувств, родственных, тех самых, что он сам видел по утрам в зеркале, бреясь.

— Солдат, — чётко произносит техник. — Миссия — полное подчинение мистеру Джонатану Бенджамину. Как понял, Солдат?

— Чётко и ясно, — отчеканил тот, подняв на Джека холодный, будто сканирующий взгляд, просветил насквозь, до самых костей, и тут же вытянулся в кресле, расправив плечи, вскинул вверх обросший щетиной подбородок и только что честь не отдал, замирая неподвижно.

— Мистер Бенджамин, — техник поправил на носу съезжающие очки и протянул Джеку объёмную папку с документами. — Вам необходимо изучить инструкцию по эксплуатации Актива, вводные данные, команды. Последнее советую запомнить наизусть, — он кивнул в сторону стула, стоящего у стены, предлагая устроиться на нём.

Чем дальше Джек читал, тем сильнее ощущал, как волосы встают дыбом даже на предплечьях. Он уже не раз поднимался, обходя замершего в кресле Зимнего Солдата, как значилось в личном деле, по кругу, стараясь уловить хотя бы намек на что-то человеческое на лице советского киборга, разглядывал руку, слыша чуть различимое гудение приводов и размеренное дыхание того, кто должен стать его тенью, оружием, полностью послушным его воле.

«Условия хранения — Криокамера МККЗ 312-34.
Особые указания по препаратам».

Джек передёрнул плечами. По всему выходило, что перед ним всё-таки не полноценно живой организм, а отлично имитирующий человека робот, наделённый лицом и телом, чтобы не выделяться среди толпы, не привлекать внимание и быть максимально полезным при любых условиях.

— Обнуления, — прочёл он вслух и замер, краем глаза заметив, как Актив вздрогнул и моргнул, прикрыв глаза. И в этом, казалось, невинном жесте было столько человеческого, что становилось не по себе.

— Да, — кивнул техник, подходя к креслу. — Активу периодически требуется стирание памяти, чтобы прошлая личность… — сбивчиво, глотая окончания, принялся объяснять он. — Чтобы прошлая личность Агента не конфликтовала с поставленными задачами и самим Зимним Солдатом.

— Так он… — Джен сделал неопределённое движение рукой.

— Человек? Да, человек, если так можно назвать оболочку, оставшуюся от прежней личности. Но вы не можете не оценить техническое оснащение, а то, что его иногда надо ставить на... — он задумался, подбирая подходящее слово, и тут же растянул губы в улыбке, вскинув указательный палец. — На подзарядку, слишком малое неудобство, чтобы отказываться от практически идеального оружия.

— Приводите его в порядок, — приказал Джек. — Я изучу документацию. Тут написано, что Актив укомплектован одеждой и снаряжением. Где они?

— Контейнер номер шесть.

Джек изучил содержимое контейнера. Он напряженно думал.

Дядя Уильям подарил ему не оружие. Он подарил ему раба. Когда-то это существо было человеком. Живым, чувствующим, настоящим. Как его превратили в киборга?

И что Джеку делать со всем этим прямо сейчас?

Пересчитав гранаты Ф1, детонаторы и брикеты С4, Джек спросил:

— Как его кормить?

— В течение суток Актив будет принимать внутрь протеиновые коктейли с пробиотиками, после этого он может употреблять в пищу любую сложную органику.

— Что, и полиэтиленовые пакеты тоже? — хмыкнул Джек.

— Стандартные армейские пайки. В документах на него указаны спецификации по питанию. Также, если вы хотите вооружить его чем-то нестандартным, нужно выделить ему два часа на ознакомление.

Джек слушал, кивал и лихорадочно думал. Подарочек дяди получался с подвохом. Что ж с ним делать-то?

— Сколько времени ему нужно на освоение нового языка?

— Зависит от языковой группы, мистер Бенджамин, — ответил техник.

Актив полулежал в кресле и пил что-то из высокого картонного стакана. Видимо, тот самый протеиновый коктейль с пробиотиками.

— Романская, — ответил Джек. — С заимствованиями из немецкого.

— Максимум две недели, — самодовольно ответил техник. — В Актива внедрены русский, английский, немецкий, французский, итальянский и испанский языки.

Зимний смежил веки, обрабатывая информацию, просчитывая расстояние до куратора, до техника, до оружейного ящика, до единственного выхода, прикрытого толстой бронированной дверью, уже зная, как будет отступать, если задействуется любой из протоколов.

Куратор волновался, нервно мерил шагами помещение, оглядывался на него.

«Новичок», — без неприязни подумал Актив, опуская пустой стакан в держатель у кресла.

Он не любил новичков: они слишком суетились, не зная, как правильно пользоваться тем, что досталось в руки, часто пьянея от власти. Но в новом кураторе ощущался стержень. Военная выправка и цепкий взгляд выдавали человека, привыкшего к этой самой власти. Вот только техник отвлекал, вызывая глухое раздражение. Не он был тем, кого последним Зимний видел перед заморозкой, но все белые халаты для него были на одно лицо.

Легко поднявшись, Актив в пару шагов оказался рядом с ящиками с амуницией и замер, дожидаясь указаний, про себя отметив, что куратор заметил его движение почти сразу, но не вздрогнул, не подался в сторону, выдавая страх.

«Военный. Удобно», — отметил он.

— Жду дальнейших распоряжений, командир.

Джек внимательно посмотрел на Актива. Улыбнулся, оскалив зубы и зная, что улыбка не затронула глаз.

— Ликвидируй, — кивнул он на техника. — Оденься и вооружись. Заминируй и взорви склад. Присоединись ко мне снаружи и жди дальнейших указаний.

— Есть ликвидировать и ждать дальнейших указаний.

Одним слитным, почти неуловимым для обычного человеческого взгляда движением Актив сместился в сторону, про себя недовольно хмурясь, злясь на затёкшие, почти непослушные мышцы, чересчур медленную реакцию. Но и ее хватило, чтобы метнуться к оружейной стойке, выхватывая кем-то загодя подготовленную винтовку из крепления, снимая с предохранителя. Гулкий выстрел эхом пронёсся по бункеру, отражаясь от голых стен.

Зимний вернул оружие в стойку и развернулся в сторону ящиков. Экипироваться ему всегда нравилось, в голове сами собой всплывали цифры, приплюсовываясь к защите, огневой мощи, ловкости, стоило упаковаться в кевларовый поддоспешник и натянуть остальное обмундирование.

Всё оружие и прочие необходимые вещи отправились в один из пустых контейнеров. Зимний на миг остановился посреди бункера, окидывая взглядом криокамеру и кресло, не понимая, почему куратор не приказал эвакуировать оборудование, необходимое для эксплуатации его модели, но вопросы были не в его компетенции. Он солдат, а значит, должен исполнять приказы своего командира.

Тяжёлая дверь закрылась за спиной Актива ровно за десять секунд до срабатывания детонаторов, отсекая взрывную волну. Здание склада вздрогнуло и сложилось само в себя. Взметнулось пламя, но в глуши заброшенной промозоны некому было его заметить.

— Жду дальнейших указаний, — отрапортовал Актив, опустив тяжёлый контейнер с оружием у ног куратора, и вытянулся по стойке смирно, глядя поверх его левого плеча.

— Молодец, солдат, — Джек сжал правое плечо своего нового оружия. — Контейнер в багажник, сам — в машину на заднее сиденье. Специализировался как телохранитель?

— Модификация «Зимний Солдат» включает данную функцию, сэр, — ответил Актив, захлопывая багажник и мимолётно окидывая взглядом окрестности.

— Отлично, — кивнул Джек, садясь в машину. Дождался, пока Зимний Солдат сядет рядом, принюхался к нему, фыркнул. — С данной минуты твоя основная задача — охранять меня. Как понял?

— Чётко и ясно, командир.

@темы: марвел, Баки, Джек Бенджамин, кроссоверное, Виват, Король, Виват!, au

---

Ключ от двадцати дверей


-- Сержант Барнс...32557, -- сами собой шепчут губы.

-- Воевал?

Барнс вздрагивает, вскидывается, готовый ринуться в атаку, клянёт себя за неосмотрительность, за то, что расслабился и подпустил к себе кого-то со спины, хмуро глядит на стоящего рядом Максима с вечной бутылкой бормотухи в руках, кивает.

-- Значит я правильно почувствовал, что ты из наших, -- ухмыляется, тянет губы в улыбке, только нет в неё привычного разудалого шального веселья, а непривычно чёрные глаза смотрят словно сквозь прицел. -- Афганистан, 735 бомбардировочный авиаполк.

-- Ваших?

-- Здесь все меченные старухой с косой, все побывали в таком дерьме о котором гражданские никогда не узнают и не поймут, почему ты не поворачиваешься спиной, спишь сидя в углу, не убирая руки с оружия, почему Кира пьёт водку, как воду, а я не схожу на берег, -- Максим поднимает голову, всматривается в небо, словно пытается что-то найти, не долго молчит, собираясь с мыслями. -- Ты можешь остаться с нами, руки лишними никогда не будут, а на земле всё равно не поймут, от чего и куда ты бежишь. Когда-нибудь и ты устанешь врать и оправдываться.

-- Мне есть куда бежать, -- зачем-то отвечает Зимний, сжав ладонью сигаретную пачку, из которой он не смог больше тронуть ни одной сигареты, боясь растерять последнее что осталось от Брока. -- По крайней мере я надеюсь, что ещё есть.

-- Человек в телефоне? -- капитан понятливо кивает. -- Не думай, я не следил, лишь понять пытался кого попробую зазвать в команду. Я, конечно, не из этих, но война и не такое списывает, да и зачем умножать ненависть, на нашу долю её выпало и так предостаточно.

-- Это мой командир, -- глухо отвечает Барнс.

-- Ты главное сам себе не ври, Сержант Барнс, -- улыбается Максим, вновь становясь самим собой -- смешливым вечно пьяным русский без царя и бога в голове. -- В Рейк причалим завтра. Готовься. стоим всего сутки, и у тебя ещё будет время передумать и остаться на “Ревущем”

@темы: марвел, моё, проза, Баки, отрывок

---

* о творчестве

Ключ от двадцати дверей

Основные персонажи:Баки Барнс (Зимний Солдат), Брок Рамлоу
Пэйринг:предположительно Баки Барнс/Брок Рамлоу
Рейтинг:PG-13
Жанры:Повседневность, Hurt/comfort, AU, Пропущенная сцена
Предупреждения:OOC, Нецензурная лексика, UST
Размер: миди - ?
Описание:
У него за спиной рухнувшее небо в Вашингтоне, дыра вместо памяти в голове, чёткие инструкции, ключ подходящий только к определённым дверям и цель - выжить

Пригород Нью-Йорка

Барнс срывает пробку и жадно присасывается к горлышку, глотает, давится, но никак не может напиться. Сколько дней он не пил? И пил ли вообще? Мо­жет, хватило той воды, что наглотался, вытаскивая из воды того, странного, от которого в голове пронзительно воют ветра и мутятся мысли, кто подсознательно знаком и в то же время совершенно неизвестен, кроме пары строчек досье, предоставленного Гидрой перед миссией, и того, что он прочёл в музее. Ещё сложнее ассоциировать себя с тем, другим, со старых затёртых фотоснимков и кадров военной хроники. Но Зимний знает, что сомнения ведут к хаосу и, не сомневаясь, принимает новое имя, пробираясь в одну из конспиративных квартир, подготовленных командиром загодя.

Он садится в неудобное кресло, откусывает от энергетического батончика, не обращая внимания на давно истекший срок годности, и включает старенький смартфон.

— Хей, Зимний, — командир на экране привычно скалится, смотрит прямо, не отводя взгляда, будто сквозь снайперский прицел, сразу насквозь, до самого нутра. Единственное, он намного моложе, чем он запомнился Агенту при последней встрече на хеликериере. — Видимо, ты наконец раздуплился и решил мотать из этой богадельни, — Брок кривится, трёт лицо, будто бы пытаясь подобрать правильные слова для скорее всего окончательно поплывшего мозгами Агента. — И если думаешь, что справишься сам, то ты ещё тупее, чем принято считать. Я не знаю, какой сейчас у те­бя, блять, год, в каком ты состоянии. Да вообще нихуя не знаю, но ты должен накрепко запомнить одно — я жизнь положу, чтобы вытащить те­бя из этого дерьма, понял?

Барнс кивает, внимательно следя за живым подвижным лицом командира, подмечает эмоции, стараясь вспомнить, когда он был таким: ещё без половины шрамов, усталых морщинок в уголках губ, с ярким смеющимся взглядом.

— Про жрать, спать, срать, надеюсь, объяснять не надо?

Агент трясёт головой, будто собеседник и правда мо­жет его услышать и оценить насколько он приспособлен к жизни, похвалить, привычно потрепать по голове, пропуская пальцы сквозь пряди, массируя чувствительную точку за ухом.

— Ты сейчас не в порядке. Растерян. Один. И можешь наворотить дел, — Брок хмурится, раздумывая. — Я составил для тебя план побега, по крайней мере надеюсь, что не подох раньше, чем закончил, — глухо смеётся, отводя взгляд. — Так вот, отморозок, ты отсыпаешься, моешься, отъедаешься сутки, собираешь всё необходимое, не думай, что где-то в ближайшее время удастся разжиться вещами, так что бери всё и сразу. Не щёлкай еблом и забирай всё, что влезет в рюкзак, в крайнем случае выкинешь за ненадобностью.

Барнс оглядывается, намётанным взглядом отмечая необходимое и то, без чего можно будет обойтись, но раз командир говорит брать всё, значит надо уложить в рюкзак чуть больше того, что туда может вместиться.

— Перво-наперво отправляйся в Рочестер. Есть у меня там один сильно обязанный мне человек. Он поможет с документами. Только имя по дороге придумать озаботься, а то будешь Хуилисом Монданада всю оставшуюся жизнь, а нет ничего более постоянного, чем временное, Солдат. Наличность, ключ и адрес следующей квартиры найдёшь в тайнике. И будь добр, не засветись по дороге. Федеральные трассы явно не твоё. Угони машину понеприметнее и езжай через пригород. В Нью-Йорк не суйся, детка, и с пидорами в трико не связывайся, а то ещё чему плохому научат. Всё, отбой, Солдат, — взгляд Брока теплеет, наполняется тем самым светом, в лучах которого Зимний привык отогреваться, выходя из криосна. — Добрых снов, Отморозок.
.

1-Рочестер

В город Барнс попадает только через полтора суток, старательно объезжая на стареньком, видавшем лучшие времена форде большинство зачёркнутых на карте рукой командира городков и поселений, останавливается в придорожных кафешках, заказывая себе только крепкий кофе, и сидит, прислушиваясь, собирая информацию, стараясь уловить в лицах других посетителей хотя бы мимолётное узнавание. Но никому не интересен парень в старой потёртой одежде явно с чужого плеча, с мелочью в кармане всего на одну чашку кофе, разъезжающем на сером насквозь проржавевшем форде ещё времён, казалось, великой депрессии.

Маленькая квартирка на отшибе ничем не отличается от предыдущей, даже плед на узкой койке у стены такого же отвратительного коричневого цвета, насквозь пропахший пылью и кое-где простроченный молью. Но Барнсу не привыкать к таким условиям, да и стоит ли жаловаться, когда долгие годы в твоём распоряжении были только кресло да криокамера, а всё остальное выдавалось чуть ли не под личную подпись командира. Но на душе всё равно как-то муторно, странно. Ещё несколько дней назад он не думал о побеге, вообще ни о чём не думал, отрабатывая миссию по пунктам, и лишь странное обречённое беспокойство в глазах командира сбивало все настройки, заставляя оглядываться, ища его взглядом. Барнс помнит, как Брок пришёл в последний вечер, сел, ссутулившись, на край его койки и заговорил. Барнс помнит, как обмирал, сжимая телефон с инструкциями в руке, как мутилось сознание от разрывающих голову противоречий. Пропущенные обнуления не способствовали ясности мышления, но командир сказал уходить, когда всё «пойдет по пизде, Зимний. Иначе тебя размажет по Кэпу — и пикнуть не успеешь, не тот он человек, кого можно так легко, блять, сдвинуть. Мне насрать на Гидру, но тебе сдохнуть во имя чьих-то идеалов я не позволю!» Барнс плохо помнит, как выбирался из Вашингтона, шарахаясь от каждой тени, слишком громких звуков, ощущая себя раздробленным на части. Барнс помнит, что командир приказал выжить.

Стандартная квартира, стандартные соседи в самом стандартном районе, без каких-либо отличий или ярких штрихов, за которые можно зацепиться взглядом. Но здесь на столике у кровати нашлась початая пачка жёлтого Кэмэла и рассохшийся коробок спичек.

— Командир, — шепчет Зимний, открывая пачку, втягивая носом запах крепкого табака.

— Надеюсь ты добрался до убежища, и я не наговариваю этот текст в пустоту, — Брок прикуривает, затягивается, смакуя горьковатый дым, выпуская его струйками через ноздри. — Как только ты включил телефон на первой явочной квартире, мне пришло сообщение действовать, как угодно отводя от тебя все возможные угрозы. Надеюсь, это только ебучая Гидра, и ты не успел понацеплять на хвост половину этого грёбанного мира, Агент.

Барнс усмехается, удобнее устроив смартфон на тумбочке, чтобы можно было обшаривать квартиру дальше и в то же время видеть Командира. Чтобы хоть немного походило на то время в Гидре, когда хоть и было плохо и больно, но в то же время намного проще. И только привычно строгое лицо командира на маленьком экране смартфора вносит хоть какую-то определённость, не даёт позорно заскулить, уткнувшись лбом в колени, хотя раньше за собой он никогда не замечал такой привычки. Командир говорит-говорит-говорит, и Барнс, стекая по стене на пол, замирает, шевеля губами, повторяя за Броком слово в слово.

— Слушай внимательно, Солдат. Нужный тебе человек живёт на Хофф-стрит, и, скорее всего, этот выкидыш человека пошлёт тебя в такие дали, о которых твой коротнувший мозг и не догадывается, скажи, что от меня, выслушай поток почти бесконечного дерьма и напомни, что бывает с теми, кто меня кидает. И накрепко запомни, Зимний, — взгляд Брока тяжелеет, придавливая, размазывая, как в старые добрые времена. — Не ввязывайся в то, в чём не уверен до конца. Ты наивен, как ёбанный котёнок, реального мира нихуя не жрал. Чувствую, сейчас некому будет вытаскивать твою охутельную задницу из дерьма и сопли подтирать. Не забывай хорошо питаться. И, — Брок теряется, отводит взгляд, как-то нервно трёт отросшую щетину. — Береги себя, уёбок.

И от этих слов будто теплота разползается где-то под грудной клеткой, наполняя уверенностью в правильности всего, что он делает, потому что так говорит командир, а он, как известно, дерьма не посоветует.

Барнс спит урывками, во сне приходит многое, чему он не может даль сколько бы понятного объяснения: знакомые люди, которых он никогда не встречал, места, где никогда не был, время, в котором просто не мог, по идее, существовать. Но были ещё хроники из музея, и Барнс не может им не верить, но легче от этого не становилось, лишь голова болит сильнее и левое плечо тянет и дёргает.

Человеком Брока оказывается подслеповатый старый еврей, отказавшийся открывать уроду с бандитской рожей, пусть тот хоть дверь выносит.

— Я от Рамлоу.

— От кого? — придушено булькают с той стороны двери.

— От Брока Рамлоу, — повторил Барнс, на всякий случай отходя в сторону.

— Неужто-таки жив ещё, ублюдок, — надтреснуто смеётся старик, открывая дверь. — Ну проходи, сынок, коль не шутишь.

Старый Мотя Цырман хоть не производит впечатления торговца запрещённым, но Барнс с порога подмечает слишком удачную планировку жилплощади: длинный узкий коридор дважды резко заворачивал, прежде чем вывести хотя бы к одной комнате, от двери хорошо просматривались оба небольших окна и огромный стеллаж, явно перегораживающий ещё один проход. Барнсу хочется ощитиниться, отступая в угол, слишком у этого «старого знакомого Брока» цепкий оценивающий взгляд, слишком сильно в этой квартире пахнет порохом и страхом, но Барнс лишь сильнее стискивает зубы, идя следом за этим странным человечком.

— Военный, — понимающе хмыкает Цырман, доставая толстенную книгу, раскрывает её на середине, что-то зачёркивая, ставя размашистую подпись, и разворачивает к Зимнему. — Распишись, и больше я этому поцу не должен ничего.

И Барнс, к своему собственному удивлению, успокаивается, откидывает все сомнения и упрямо лезущие в голову мысли, строго следуя приказам командира.

Уже к вечеру того же дня Джеймс обзаводится полным комплектом документов, вплоть до страховки и загранпаспорта, выходит на улицу, замирает на мгновение, зажмуривается и глубоко вдыхает, чувствуя, что какая-то пружина внутри отпускает. Он знает, что будет завтра. В кармане лежат документы, ключ, подходящий к следующей двери, и записка с адресами. Он ощущает себя если и не свободным до конца, то хотя бы живым, человеком, и это стоит многого.

2 - Буффало

В Буффало мокро и холодно из-за близости озёр и Ниагары. В голове откуда-то всплывает мысль, что он так давно хотел здесь побывать с… Но имени этого безликого человека вспомнить не получается, оно зудит где-то у виска, холодит, нашёптывает, но Зимнему не разобрать, слишком мало времени прошло, слишком многое было стёрто Гидрой из его прошлого и настоящего, он даже до конца не уверен тот ли он Джеймс Бьюкенен Барнс, о котором прочитал в музее. Зимний не любит большие города и старается бы держаться от них подальше, но и ослушаться командира было выше его сил. Голос Брока, не слишком качественное видео согревают, дают какую никакую определённость. Не так страшно сделать шаг, если он просчитан человеком, которому ты можешь верить.

За все годы в Гидре Зимнему не везло с хэндлерами, или хэндлерам не везло с Зимним. Тут уж как посмотреть. Каждая привязка нового тренера проходила болезненнее и сложнее предыдущей .

Выжигались новые клейма, искались точки давления, взаимодействия, крючки входили больнее, но Агент терпел, учился не подставляться под горячую руку того, кому вроде как, можно. А потом пришёл Брок, самый молодой и, как шептались между собой научники, самый жестокий, не щадящий даже своих же бойцов из группы поддержки. Но он оказывается странным: не боится, лишь заинтересованно вскидывает брови, обходя кресло по кругу, пинает какой-то кабель, морщит нос и, оскалившись, интересуется, а моют ли детку, или он так и ходит, отпугивая всех окрестных ворон своим амбре. Нового хэндрела боятся, но уважают, потому что Зимний слушается так, как не слушался никого до этого, работает без сбоев и почти все миссии, за редким исключением, проходят на ура. Но никто из чужих не знает, почему Призрак ходит за Рамлоу, как привязанный.

-- Накрепко запомни, отморозок. Ты можешь считать себя кем угодно, но раз мне тебя подарили, то и играть я тобой буду, как мне самому захочется. Понял? Ты принадлежишь мне, а о своих я привык заботиться, чтобы мне там не впаривали эти слишком умные уёбки.

И не соврал. Брок Рамлоу умел ценить людей. Барнс трясёт головой, отгоняя не самые радостные мысли. Неправильно он говорит, Брок Рамлоу умеет заботится о своих.

Барнсу хочется позвонить, набрать номер, которого он не знает. Не обязательно что-то говорить, просто удостовериться, что живой, ведь эти старые записи бередят в душе что-то нехорошее, смутное, тревожно звенящее. Будто он… боится?

Зимний трёт лицо и запускает очередную запись.

-- В Буффало не задерживайся, понял? Я дам тебе парочку адресов, где можно найти проводника, но, опять же, ты не бессловесный телок, можешь и сам что-то придумать, хотя нет, лучше всё же следуй моему плану, усёк? -- Брок смотрит устало, чуточку потеряно, словно все грехи мира свалились на него именно в этот день, решив добить, додавить, проверяя на прочность. -- Денег должно хватить с избытком, так что пожри нормально, а то ты, скорее всего, питаешься только той сухой дрянью, что я распихал по всем схронам, как резервный сухпай. На контрольные пункты сам не суйся в любом случае, ебалом не вышел. Кто бы за тобой не шёл, если мы не вместе, явно не последний идиот и будет носом землю рыть, ради твоей прекрасной задницы. И, я надеюсь, ты машину бросил ещё в Рочестере и пересел на другую, хотя, -- Брок закатывает глаза. -- У кого я спрашиваю? Как только пересечёшь границу с Канадой, садись на автобус до Торонто. И до связи, Солдат. Не пропадай.

Денег хватает и на достаточно приличную одежду и на человека, который может, не привлекая излишнего внимания, в обход блокпостов провести заплутавшего туриста обратно в цивилизацию, и им даже не приходится ночевать в лесу, Барнс успевает на автобус, отходящий от автовокзала ровно в девять вечера, чтобы в полночь прильнуть к окну, всматриваясь в яркие огни ночного Торонто. Сидя в удобном кресле, поглядывая в окно, Джеймс ловит себя на мысли, что ему нравится быть живым, почти законопослушным гражданином. Нравится заходить в магазины, привлечённым яркой мигающей витриной, касаться развешанных по полках вещей. Нравится выбирать САМОМУ! И только за одну эту возможность выбора он безмерно благодарен командиру.

3 - Торонто

Барнс специально не садится на общественный транспорт и идёт до нового места ночёвки пешком, стараясь окунуться в динамичную жизнь никогда не засыпающего города, проникнуться его духом, может понять что-то для себя. Он смотрит на снующих вокруг людей, торопливо перебегающих дорогу, мельтешащих, слишком громких, ярких, как тропические бабочки, готовых сгореть ради сиюминутного удовольствия. Те же люди с рассветом превращаются из экзотических существ в ярком блеске неоновых огней в серых обывателей с одним выражением лица на всех. Но сейчас Барнс почти заворожен этим представлением, феерией красок, музыки и тщательно придуманных образов. Останавливается посреди проспекта, оглядывает с восхищением слишком смелых, ярких, влекущих, будто ненастоящих, идёт за ними увлечённый чужой игрой.

Ноги сами собой приносят его в один из открытых баров, где много таких вот многоликих шумных людей. Он садится за самый дальний столик в углу, заказывает минералку с лимонным соком и наблюдает. Что-то во всём этом великолепии кажется до боли знакомым, пронзительным, будто бы и он тоже, в совершенно другой жизни, точно так же упивался вседозволенностью и доступностью, шутил, смеялся над самим же собой и жил. В голове плывёт, наслаивая его прошлое на настоящее, перемешивая фигуры и выстраивая их в совершенно причудливом порядке, подкидывая причудливые образы.

-- Давай, Стиви, будет весело, не тушуйся! Она такая красотка, всё для тебя, парень! Давай! -- чей-то громкий смех бьёт по нервным окончаниям, оглушает сильнее грохочущей со всех сторон музыки, проезжается по старым зарубцевавшимся на памяти шрамам, вскрывая их, выпуская на волю то, что не смогли выжечь в лаборатории Гидры за долгие десятилетия, что в тщетной попытке вытащить из Зимнего хоть что-то человеческое искал Брок. Хотя и Зимний никак не мог тогда понять, для чего это так нужно командиру.

-- Ну же, давай, детка, не верю что ты всегда был на голову ебанутым. Улыбнись папочке, -- хохотал он, стараясь растормошить Агента. -- Эти губки созданы для улыбки, поцелуев и минета! Ты либо улыбнёшься, либо заставлю хуй сосать! Ну же, ну же!

-- Давай, Стиви! -- снова слишком рядом, близко, у самого сердца, заставляя задыхаться, хватать воздух ртом, без возможности вдохнуть.

Воспоминания режут вернее хорошо отточенного ножа, старые полустертые образы попадают в цель, вышибая воздух из лёгких. Барнс будто наяву видит слишком худого слишком серьёзного, какого-то всего “слишком” состоящего из противоречий, болячек и какого-то горячечного упорства человека, самого важного, необходимого, рядом с которым и жизнь наполнялась смыслом. Тонкие руки, ноги, тонкий нос, тонкая почти прозрачная кожа. Все эти тонкости разрывали, переполняли, мешая нормально соображать, жить своей, а не его жизнью.

-- Стиви, -- шепчет Зимний опуская голову, занавешиваясь длинной чёлкой.

Боль прокатывается по телу, размывая границы реальности, прошивая электрошоком мозг, вытаскивая что-то глубинное, спящее внутри многие десятилетия. Хотелось смеяться, протянуть к кому-нибудь такому же тонкому руки. закружить в танце. Вот только всё было не правильным: не те люди рядом, одежда, музыка, даже запахи и те изменились до неузнаваемости, перемешав, исковеркав, оставив в груди только жарко полыхнувшее желание.

Он не понимает своих чувств, не понимает, почему печёт глаза и щёки мажет горячечным румянцем, почему худая спина с острыми лопатками, выпирающим гребнем позвонков отдаётся тянущей сладкой болью во всём теле.

-- Хотеть кого-то -- это нормально, Агент! Нормально! -- в очередной раз закатывает глаза командир, на очередное сообщение о нестабильности от Зимнего во время очередной слишком длительной миссии. -- И как хочешь, но я тебе супрессанты колоть не буду, у тебя от них мозги коротят часа по полтора. Так что либо терпи, либо дрочи, или к бойцам сходи, может отсосёт тебе кто по доброте душевной. Всё, вали.

Барнс трясёт головой, затыкает уши, отгораживаясь от громкой музыки, от людского гомона, но спрятаться не получается. Музыка пульсирует, бьётся вместе с пульсом, бьёт по глазам световыми вспышками уже не пугая, переводя Джеймса совсем на другой уровень и он чувствует, как сознание заволакиет холодом отрешённости, как глаза сами собой отмечают цели, выбирая самых опасных, отсеивая уязвимых и пьяных. Барнс вновь ощущает себя Зимним Солдатом, явственно чувствует под ладонью шероховатый приклад стандартной для Агента винтовки. И он сбегает, кинув на стол пару купюр, мчится по сверкающим ночными огнями улицам, спотыкаясь, сталкиваясь с прохожими, шарахается в сторону.

Он успокаивается только на набережной, когда замирает у самой кромки воды, оседает на гранитные ступени, и только тогда понимает -- не дышал нормально, пока метался по улицам загнанным зверем, стараясь сбежать от собственного прошлого, от человека которым он себя не помнит, не ощущает, от того, кем ему никогда больше не стать.

Маленькая студия на Маркхам-роул встречает предрассветной сумрачностью и запустением. Тот же коричневый плед, серые от времени и пыли занавески, такой же смартфон, как и в предыдущих домах. Барнс оседает на пол прямо у двери, слепо смотря перед собой.

Вся эта гонка, больше похожая на попытку хомяка выбраться из клетки с помощью колёсика, угнетает, пугая тем, что может оказаться злой неуместной шуткой. Но Барнс обрывает себя, пару раз ударяясь затылком о дверь. Шепчет, что нельзя сдаваться, нельзя опускать руки, отступать от плана много лет подготавливаемого командиром специально для него, Броку хочется верить, довериться тем самым человеческим чутьём, не просчитывая его ходы заранее, слепо отдаться на волю случая, идти за своей собственной путеводной звездой, толком не понимая, что будет дальше.

-- Здравствуй, командир, -- произносит Барнс, запуская запись.

-- Агент, -- Брок выглядит уставшим, под глазами залегли чёрные тени, правое плечо кровит под повязкой, заставляя морщиться. -- Так ведь и знал, что с тобой всё не будет просто. Что от бетя проблем до Ёбаной матери, но я сейчас не о том, -- Брок трёт лоб, закуривает и Барнс с изумлением замечает, как трясётся сигарета, зажатая между пальцев. -- Я подготовил место и инструкции в Монреале, но сейчас всё, блядь, идёт по пизде и всё из-за этих чересчур подозрительных долбоёбов из Гидры. Им мало пичкать тебя всякой дрянью, так они в руку твою какого только дерьма не напихали. В Оттаве есть у меня один знакомый, он сможет достать из тебя все жучки, правда стоить это будет столько… а-а, не запаривайся. Я с самого начала всей этой хуйни понял, что на старость себе точно не заработаю. И будь добр, Агент, слушайся Пауля, как родного. Он вольник, и ему до пизды все заигрывания с властью. Всё, отбой. Иди спать, уёбище зимнее.

Барнс достаёт пачку сигарет из кармана, тех самых, что лежали на тумбочке в квартире Рочестера, открывает, втягивая носом запах крепкого табака. Как это оказывается сложно, когда о тебе заботятся, и ты не можешь понять чем заслужил эти особые опции, перепавшие отчего-то только тебе, хотя Зимний был всего лишь частью отряда Брока Рамлоу, даже не его правой рукой. Сложно не знать, что дать взамен за свою жизнь и свободу человеку, который всё поставил на кон. Но у него ещё есть время придумать, что делать дальше, когда дорога подойдёт к концу.

4 - Оттава

В Оттаве Зимний идёт сразу по адресу, написанному мелким плохо разборчивым почерком командира. Долго звонит в дверь дома и уже собирается уходить, когда она открывается, пропуская его внутрь без каких-либо вопросов.

— Мне звонили, — Барнс вздрагивает, оглядываясь. Он ждал кого-то, похожего на научника в белом халате, может кого-то, похожего на Цырмана, но огромный детина, едва умещающийся в коридоре, заставляет нервно передёрнуть плечами. Левая рука сама собой перестраивается, активируя усиления.

— Воу, парень! — великан отступает назад, выставляя вперед себя руки. — Спокойнее, я ничего не сделаю тебе. Мне звонил твой командир. Я Лесли, кстати. Точнее, он звонил не мне, а отцу и давно, — Лесли мнётся, смущённо опуская глаза. — Но батя уже отошёл от дел, возраст всё-таки никого не щадит. Зрение и мелкая моторика уже не те, что прежде, а тут аккуратно надо. А то твой командир из тех, кто сожрёт и не заметит, да? Ладно, проходи, а я пока чаю сделаю, ты ведь пьёшь чай?

Лесли много курит, не затыкается ни на минуту, смеётся, активно жестикулируя, рассказывает какие-то совершенно сумасшедшие вещи про себя, отца, каких-то своих знакомых, И Барнс бы и рад был его заткнуть, но идти против человека, ковыряющегося в бионике с видом сумасшедшего школьника, впервые разбирающего мамин тостер, не хотелось.

— Да-а, — протянул громила, вытаскивая узким пинцетом очередную микросхему и бросая её в стакан с кислотой. — Не слабо тебя нашпиговали. А я ещё верить не хотел тому крокодилу? — Лесли отхлебнул из большой чашки остывший чай, почесал отвёрткой за ухом, что-то прикидывая. — В принципе всё, но тут я глянул, у тебя кое-где пластины расшатались так, будто ты кулаком стены прошибать привычный. Если есть время, я гляну и кое-что поменяю, подгоню и смажу.

— У меня не так много денег, — нахмурился Барнс, подсчитывая в уме всю оставшуюся наличность и придя к неутешительному выводу, что машину снова придётся воровать, привлекая к себе ненужное внимание.

— Не боись, парень, — хохотнул Лесли, хлопнув себя по коленям. — Солдат ребёнка не обидит, — и расхохотался в голос, увидев полный недоумения взгляд. — Твой крокодил всё оплатил, даже с излишком.

— Ты разговаривал с командиром? Давно? — оживился Зимний.

— Давно, несколько лет прошло и не я, а отец, и он помнил и ждал всё это время. Получил приказ беречь тебя и позаботиться обо всём, что может потребоваться, но спать выгнать домой, — пожал плечами великан, настраивая сложную оптику очков. — А теперь сиди и не дыши. Мы же не знаем, какие тут могут быть сюрпризы, а быть убитым током только потому что у тебя пятка зачесалась как-то не хочется.

Зимний всегда умел отключаться, при этом полностью контролируя ситуацию вокруг себя, цепко следя за каждым движением горе-механика. Он понимает, почему Брок связался с этой странной семейкой. Хоть у парня всё валится из рук, он не затыкается, кажется, ни на секунду, доводя до мигрени, но фанатичный свет в глазах и послушно отходящие механизмы говорят о многом. И Барнс может себе позволить немного расслабиться, погрузиться в воспоминания, приходящие всё чаще и чаще.

Он не помнит, что почувствовал, впервые увидев бионическую руку, что творилось в его душе, и был ли он тогда ещё человеком, а не накачанным под завязку химией, не отлаженным пока что механизмом без собственных мыслей и устремлений.

Барнс вздрагивает, на автомате вскидывая левую руку, сжимая металлические пальцы на шее того, кто посмел приблизиться слишком близко.

— Пусти! — придушено шипит Лесли, бледнея. — Я понял всё, отпусти!

Пальцы разжимаются будто нехотя. В голове до сих пор немного мутится от воспоминаний, но Барнс держится настороже, поглядывая на смущённо трущего огромной лапищей шею Лесли.

— Если бы знал, что ты такой недотрога, не полез бы, — хрипит он, складывая инструменты в стол и стараясь не встречаться глазами с Зимним. — Я всё тебе отладил, можешь идти, и передай своему, что я сделал всё в лучшем виде.

— Что ты хотел сделать?

— Поцеловать.

— Это тоже оплачено командиром? — Барнс и сам не понимает откуда в груди столько злого отчаянного желания придушить этого великовозрастного идиота, вновь почувствовать сенсорами железной ладони судорожно дёргающийся кадык, сжать пальцы до хруста.

— Н-нет, он мне голову отожрёт, если узнает.

— Тогда зачем? — недоумённо спрашивает Барнс.

— Ты себя вообще в зеркало видел? Мечта извращенца, одни губы и ресницы чего стоят, и взгляд этот потерянный. Дай, думаю, счастье попытаю. Может, обломится что, а ты сразу душить, мог бы языком сказать.

— Не мог, — выплёвывает Зимний, поднимаясь.

Он не может понять, откуда внутри берётся странная брезгливость. Почему бионическая рука сама собой сжимается в кулак. У Зимнего не было таких проблем, супрессанты всегда срабатывали на «ура», хоть и Брок часто ими пренебрегал. Но сейчас, когда химия окончательно вывелась из организма, оголив эмоции и нервные окончания, Барнс едва сдерживает себя, чтобы не объяснить доступно горе-механику, что обычно бывало с рискнувшими подойти к Активу слишком близко без разрешения командира. И вообще, не стоит так делать.

Барнс трёт лицо, усмехается, поймав себя на повторении движений командира, когда тот озадачен и не знает — сразу пристрелить идиота или всё же сначала рассказать, чем он так провинился.

Лесли не провожает, гремит у себя в мастерской, что-то рассерженно бурча, топая ногами и всячески игнорируя застывшего в дверях Барнса.

После шумного громогласного механика голова гудит, ломит виски, и он бредёт домой, не оглядываясь по сторонам, не замечая спешащих по делам людей и города в целом. Сейчас идея побега из Гидры уже не кажется такой правильной. Было что-то стабильное в таком существовании.

— Идиот, — невесело хмыкает Барнс. — Сам же хотел почувствовать себя живым.

— Надеюсь ты уже от Пауля, отморозок, — без предисловий начинает Брок, прикуривая и Барнс понимает, что так и не узнал имени отца Лесли, что очень запросто его могли обмануть, усыпив бдительность информацией о командире. — Будем надеяться, что вся эта пидорасня скоро закончится, хотя сомневаюсь, что Гидра тебя так просто отпустит, но и мы не пальцем деланые. Слушай сюда, детка, планы немного поменялись. Я хотел дать тебе подольше погулять по Монреалю, окунуться в жизнь, но дерьмо — оно такое, подваливает откуда не ждали, — Брок тяжело затягивается, дергает уголками губ лишь обозначая улыбку. — Вот что мне стоило молча стоять и кулаки вверх вскидывать по приказу, а? Чего я на тебя повёлся? Всегда ведь было поебать на прочих лабораторных мышек, а в тебя, уёбка, влип по полной. Эх, ладно, это лирика. В Монреале не задерживайся дольше пары часов, иначе могут выследить даже без всех тех примочек, что Пауль достал. Слишком ты приметный малый. И, да, ты ведь не бреешься? Надеюсь, что нет, и рукой своей блядской не светишь. И береги себя, детка.

— Это ты береги себя, командир. Если сдохнешь, можешь ко мне не возвращаться.

5 - Монреаль

Что за ним следят, Барнс понимает, едва пересекая границу города, чувствует спиной внимательный сканирующий взгляд. По ощущением что-то схожее с тем, как Брок следил за ним через снайперскую оптику на миссиях, отслеживая каждый шаг и выдавая по связи то пиздюли, то пряники. Только здесь ни грамма доброжелательности, лишь ощущение сверла, входящего куда-то в затылок, усиливается с каждым пройденным шагом.

Барнс старается не оглядываться, не ускорять шаг, хотя всё существо вопит бежать, спрятаться, переждать, слишком уж он сейчас удобная мишень, и, как снайперу, ему ничего не стоит определить удобные для лёжки места. Вон та крыша дома, ещё через дорогу на верхних этажах что-то поблёскивает, привлекая внимание. Барнс останавливается, сглатывает, будто всем телом ощущая мечущуюся по груди красную точку лазера. Сколько раз он реально бывал в перекрестье прицела и не вспомнить сейчас, сколько сам смотрел, настраивая оптику, и убивал, посылая одну-единственную пулю точно промеж глаз.

В аэропорту удаётся затеряться, спрятаться среди толпы каких-то туристов, нырнуть в боковой проход и затаиться, переводя дыхание. Барнс шало улыбается, прижимая ладонь к колотящемуся сердцу. Не то чтобы он боялся не справиться с таинственным преследователем, но сама погоня неслабо будоражила кровь, заставляя мозг работать с удвоенной скоростью, искать пути отступления, прятаться, лихорадочно оглядываясь, и это ощущение веселого азарта было таким же знакомым, откуда-то из, казалось, даже не его прошлого, как и накатившее в баре возбуждение к далекому Стиви, умершему скорее всего уже очень давно. Все же такие задохлики долго не живут.

Барнс пристально вглядывается в лица снующих по залу людей, выискивая Того, кто неотрывно вёл его от самой городской черты, ровно высчитывая расстояние в полсотни шагов, чтобы не попасться. В голове роятся сотни мыслей, сбивая, мешая сосредоточиться на какой-то одной, подкидывая полустёртые образы, какие-то вспышки, воспоминания, которые Зимний не просил, наоборот, если бы мог бы от них отказаться — сделал бы, выжег из головы все лишнее, как это делали при обнулении, чтобы стать самим собой, но без всего Того наносного багажа чьей-то жизни. Откуда приходит уверенность, что он уже совсем другой, Барнс не знает, но меньше шума в голове от этого осознания не становится.

И тут он замечает её: хищная грация по-девичьи тонкого тела, осторожные движения, тихий, почти неслышный даже для его модифицированного слуха шаг, рыжие чуть вьющиеся волосы и пронзительный взгляд внимательных по-кошачьи раскосых глаз. Он помнит ее слишком хорошо. Помнит не потому, что она заставила Зимнего дрогнуть, почти прогнула или оказалась достаточно сильной, он помнит из-за него, человека, вносящего сумятицу в мозги, приносящего с собой ворох разноцветных, слишком ярких непрошенных воспоминаний, и то, что он был против командира. Барнсу, как и Зимнему, было всё равно за кого воевать. И если Агенту было не до идей и лозунгов — приказ есть приказ, то Джеймс в первые же дни уяснил четко: все, кто против командира, против и его самого. Потому что никто не думал о нём так давно и долго, не беспокоился, как Брок Рамлоу, наёмник до мозга костей, не обязанный ему ничем, но иррационально заботливый и терпеливый, несмотря на не такой уж простой характер.

Барнс замирает и, кажется, дышать перестаёт. Если за ним послали ее, то все слишком плохо. Зимний в его голове уже подсчитывает количество возможных жертв, если они таки сойдутся. Ведь боец такого высокого класса просто из чистого любопытства шляться следом за кем-то не станет, а значит, послал тот, с моста.

Ему не страшно, не приучен бояться. Лишь злое колючиее удовольствие прокатывается по телу, подстёгивая разум искать выходы. Он не знает аэропорт Пьера Трюдо, никогда не бывал там, ни Барнсом, ни тем более Зимним. Агента всегда старались держать подальше от большого скопления народа, слишком он был заметным. И Барнсу до сих пор непонятно, что это было такое в Вашингтоне, на одной из главных улиц, средь бела дня, под прицелом миллиона камер. И этот со звездой на груди.

Голова взрывается болью, гулким гудением электрошока, картинками, слишком яркими и чёткими. Этот. С моста. Но другой. Слишком открыто улыбающийся. В ярко-голубом. Тянет руку, чтобы коснуться скулы. Слишком знакомо, слишком правильно. И не с ним!

Барнс пятится, отступает, не сводя глаз с застывшей посреди зала рыжей, трясёт головой, почти скулит от нестерпимой боли, привлекая к себе излишнее внимание и понимает — его заметили, засекли, слишком непринуждённой стала её поза, мягче разворот плеч и вздёрнутый подбородок укором. Она видит его, отслеживает каждое неловкое движение и понимает, что поймана с поличным.

До проспекта Марьян он добирается слишком быстро, не оглядываясь, не останавливаясь ни на секунду, мчится вперёд по заученному адресу, не переводя дыхание, потому что остановка равносильна смерти. Он чувствует, как немеют пальцы правой руки, как холод голодно лижет предплечье, умоляя выпустить того, кто справится, кому не страшен взгляд кошачьих глаз в спину, потому что он помнит её другой, распятой на снегу, залитом слишком яркой кровью, под человеком Целью. Помнит обречённое упрямство на слишком юном лице без страха и сожаления. Помнит и хочет закончить знакомство раз и навсегда, чтобы осталось ещё меньше народу в списке тех, кто помнит его.

Но рыжая, как назло, не преследует, оставаясь там, в центре зала, лишь кивает едва заметно и, развернувшись на мысках, плавной походкой, покачивая покатыми бёдрами, уходит, растворяясь в толпе, оставляя ощущение обманутости, неоправданности ожиданий, но Барнс всё равно сбегает, чтобы быстрее оказаться в привычном сумраке убежища, любовно подготовленного Броком. Как это странно, звать командира по имени. Барнс ещё в Торонто несколько раз произносит вслух:

— Брок Рамлоу, — катает имя на языке, пробует его звучание и жмурится от удовольствия, от того, что позволили что-то чуть большее, чем кому бы то ни было.

Проспект Марьян не отличается кардинально ничем от остального Монреаля, разве что домов там нет. Барнс замирает, нервно оглядываясь, вытягивает из кармана последний смартфон с вбитым в коммуникатор адресом, водит пальцем по экрану, приближая, и снова поднимает взгляд на приятный усыпанный зеленью парк.

Он чувствует, как дрожат и слабеют колени, как сердце грохочет в груди, бьётся о рёбра, пропуская удары, перепуганной птицей.

— Всё, — шепчет он, приваливаясь спиной к фонарному столбу. Слепо смотрит перед собой, провожая взглядом редких прохожих. В голове слишком пусто. Он достаёт смартфон, крутит его в руках и впервые сожалеет, что не ослушался приказа и удалил видео, и не имеет сейчас возможности увидеть командира хотя бы так, коснуться пальцем экрана, представить, что он рядом, стоит и слушает распоряжения, едва заметно придвигаясь, жмурясь от этого голоса.

Барнс не знает, что делать, куда идти, к кому обратиться, он не знает, жив ли вообще тот единственный, кому не всё равно. И без видео, без хриплого уставшего голоса и ярких жёлтых глаз слишком молодого пока Брока очень тяжело поддерживать видимость его жизни. Барнс не верит, что командир погиб, что не смог в очередной раз вывернуться наизнанку и выбраться. И он не знает, что будет, когда он поверит, что остался совсем один.

— Вам плохо? — Барнс вскидывает голову, встречаясь взглядом с маленькой, совсем пожилой женщиной, обеспокоенно оглядывающей его из-под круглых очков.

— Нормально, — шепчет он, едва разлепив сухие губы.

— Вы уверены, молодой человек? Я живу недалеко и могу предложить вам чай.

Барнс трясёт головой, чувствуя — накрывает. Сил сдерживаться не остаётся, хотя он и понимает, что это лишь эмоции, загнанные когда-то слишком глубоко. И он действительно остался совсем один, не успел вовремя, хотя и неизвестно, сколько лет назад командир начал готовить для него эти пути отхода.

— Пойдём, дорогой, посидишь, отдохнёшь.

Эта миниатюрная женщина цепко хватается за правую руку, тянет на себя, и Барнс подчиняется, бредёт следом, не обращая внимания куда. Он потерялся и впервые не выполнит приказа, потому что не знает, куда дальше, и спросить не у кого. Хочется всё отмотать назад, ещё до Оттавы, прослушать запись ещё раз сто, залипнуть, разглядывая на замершем моменте хищный прищур глаз, привычный резкий оскал на губах и тревожную складку между бровей, будто он знает, что за ним идут, опасается, но не за свою жизнь, а, что не успеет довести Зимнего до безопасного места. Когда была сделана та запись? Пять лет назад? На левой щеке нет ещё тонкой рваной линии шрама, у уголках глаз лишь только наметились лучики морщинок. Барнсу хочется пересмотреть видео, вслушаться в слова, найти там подсказку что делать «если всё пойдет по пизде, Солдат!», но он стирает ролик за роликом, стоит переступить порог квартиры, потому что так приказал командир.

— Пей, сынок, поможет успокоиться.

Перед Барнсом опускается большая кружка, и подозрительно тянет коньячным духом, но Барнсу всё равно, он вообще мало что замечает вокруг себя. В голове роятся десятки мыслей, вытесняя друг друга, сталкиваясь боками, не давая закрепиться как следует. Он впервые остаётся совсем один, впервые не зная дальнейшего маршрута или приказов, и это пугает сильнее странных снов и чужих лиц с пустыми глазницами.

— Что с тобой приключилось? — старуха садится напротив, цепляет на нос круглые очки с толстыми стёклами и смотрит так внимательно и знакомо, что Барнсу делается немного неуютно. Человек на мосту смотрел так же, прожигая дыру в груди, но, в то же время, растеряно и чуточку жалостливо. И глаза у них тоже совсем одинаково мудрые, настолько, что Зимнему тяжело избавиться от видения высокого человека в тёмном костюме со звездой на груди. Но Капитан Америка не может быть таким же старым, как эта женщина.

— Я не знаю, куда мне идти, — он не знает, почему произносит эти слова, хотя поначалу хотел смолчать и уйти, поблагодарив добрую женщину, но отчего-то доверительно смотрит в глаза, грея озябшую ладонь о горячую стенку пузатой кружки в совершенно идиотский горох.

— Ты бездомный?

— Нет, мэм. Мне дали адрес, — включая смартфон он протягивает его старухе, показывая на дом и улицу которых сейчас уже и нет. — Вот здесь. Но там парк, и я не знаю, что дальше.

— Этоот квартал снесли больше трёх лет как, долго же ты добирался, сынок. Но кто дал тебе адрес? Он что, не знал, что здесь и как? Монреаль постоянно меняется, перестраивается. Молодежи не нравится жить в старых серых клетушках, им бы чего поярче, помоднее, — она горько усмехается, натягивая на плечи цветастую шаль. И Барнс вдруг ощутил родство с этой странной добродушной женщиной, не испугавшейся привести домой непонятно кого. Они ведь оба были пережитком прошлого, людьми «до», которым комфортнее прятаться в уюте маленьких гостиных, наполненных дорогими сердцу вещами и запахами без кричащей вычурной современности, яркой, разнообразной, но такой безлико одинокой и ненастоящей, что сердцу зацепиться не за что.

— Я не мог раньше. Мой… — Барнс сбивается, опускает взгляд на мелко подрагивающую живую ладонь. — Дорогой мне человек оставил инструкцию в телефоне, как найти его если… если я решу уйти с прежнего места работы, — слова подбираются тяжело, но сказать все, как есть, нельзя, не поверит, сочтёт сумасшедшим или, ещё чего доброго, окажется как-то связанной с Гидрой и наведёт на него ищеек Пирса. — А дома нет, и улицы нет, ничего нет.

— Улица-то есть, — задумчего тянет она. — а он не сказал, где его искать, если вдруг что?

— Н-нет, — но тут же хватает телефон, судорожно перелистывая страницы, и находит не замеченную ранее заметку.

«Важно. Если проебешься и потеряешь адрес, или ещё какая хрень произойдёт, двигай к местному вокзалу. Ячейка 17. Ключ, главное не проеби ключ!»

— Спасибо, — шепчет он, совершенно не глядя на собеседницу. — Спасибо и простите, мне бежать надо.

— Беги и береги себя, сынок, — слышит он в спину, но не обернуться, он уже весь там, на железнодорожной станции, замер около ящика, боясь открыть и тоже не найти совершенно ничего.

Он несётся вперёд, не видя ничего перед собой, не обращая внимания на сбитых с ног пешеходов, на ругань и крики за спиной, ему нужно туда, к семнадцатому ящику, увидеть командира и снова ощутить себя цельным, правильным.

Барнс, как и думал, замирает напротив ячейки, сглатывает на миг, прислоняясь лбом к холодному железу двери, и поворачивает ключ. Но внутри пусто, толь­ко клочок бумаги со следующим адресом. Барнс зажмуривается, сглатывая подступившую к глотке горечь, выдыхает несколько раз и захлопывает дверцу. Он справится теперь, когда снова есть цель и тот, кто ждёт.

6 - Квебек

На Сен-Жан Барнс не торопится подниматься в квартиру, стоит на улице напротив дома, смотрит в тёмные занавешенные окна. Он слишком устал гнать самого себя вперёд к какой-то незримой неуловимой цели, будто за солнечным зайчиком в пасмурный день, боится, что это всё без толку и в конце не ждёт ничего, кроме кресла, жёстких фиксаторов, резиновой капы во рту, привкуса железа на языке и глаз, дававших надежду столько месяцев, смотрящих сейчас со злым прищуром, мол, нагулялся, Зимний? Пора и честь знать.

— Верь мне, — отчаянно просил Брок, сжав его лицо ладонями перед Вашингтоном. — Какое бы дерьмо не случилось, верь мне! Слышишь?

И он верил, всё равно, хотя помнит каждого хэндлера, будто они выстраиваются перед ним в линию, одинаково усмехаясь, хмурясь, все властные, холодные, воняющие железом, кислым вином и страхом, пожирающим из изнутри. И Брок выбивается: стоит ровнее, смотрит в глаза с едва заметным ехидным прищуром, будто испытывает, проверяет, бросится ли на него цепной пёс Гидры, вцепится ли в руку или уберётся в клетку, лишь обоссав штанину. Он не боится, никогда, даже почувствовав железную хватку на горле, лишь откидывает голову назад, открывая шею, прикрывает глаза, смотря всё равно совершенно спокойно из-под ресниц, и бьёт под рёбра, чётко обозначая позицию.

— Верь мне, — как мантра речитативом проходит сквозь годы, скользит в каждом движении хэндлера, в прикосновениях, взглядах, действиях. Брок слишком последовательно приручает, приучает к рукам, кормит чуть ли не с ладоней, ласково почёсывая за ухом, заставляя жмуриться от нехитрой ласки, и смотрит так, что Зимний верит. Всегда. На слово! Потому что командир, Брок, не может обмануть.

И сейчас Барнс себя не понимает. Он же… верит? Или что-то изменилось за те несколько часов езды по трассе от Монреаля? Откуда в нём столько сомнений и желания ковыряться в прошлом, выискивая?

— Верь мне! — будто на яву звучит в шквалистом ветре, срывающем листву с деревьев, пробирающимся под одежду, вытягивающем последние крохи тепла из уставшего тела.

— Верю, — в тон ветру отвечает Барнс, сильнее запахивая куртку, сжимает в кармане заветную пачку сигарет и смотрит-смотрит-смотрит в чернеющий зев занавешенных тяжелыми шторами окон. — Я верю тебе, командир.

В комнате темно и ожидаемо пыльно, но Барнс чувствует почти неуловимые изменения обстановки, будто Брок стал уже немного, самую малость другим. Вместо узкой койки в углу нормальная кровать, убранная тяжёлым синим покрывалом, и никакого ужасного коричневого пледа, чуть больше мебели, а не тот самый необходимый минимум, что был в остальных точках. Барнс проходит по комнате, машинально стирая пыль, проводит ладонью по гладкой поверхности стола, замирает у окна, чуть сдвигая штору, оглядывает улицу, подмечая очень удобное расположение, если придётся отстреливаться или быстро уходить. Командир, как обычно, всё продумал, подготовил.

Барнс достаёт сигареты, выбивает из пачки одну, прикуривает, втягивая в лёгкие горький дым, жмурится.

Он не курил уже очень давно. Последняя сигарета. Последний поцелуй. Встревоженный взгляд голубых глаз. Последняя улыбка. Всё это всплывает в сознании будто кадрами из старого фильма, затёртыми, покрытыми толстым слоем пыли, как и мебель в небольшой квартирке на Сен-Жан. Но впервые вместе с образами прошлого не приходит боль, лишь тяжелое ощущение потерянности, незавершённости, будто всё же упустил что-то важное, кого-то, кто стоит любой борьбы. Но Барнс не знает, не помнит. Только глаза — голубые, как апрельское небо над Бруклином, когда под ногами топко и мерзко от разливов грязи и дерьма, но стоит поднять голову или забраться куда-нибудь повыше, к небу, мир будто бы меняется, становясь кристально чистым и голубым, как его глаза, глаза Стиви.

Барнс не знает, хотел ли он когда-нибудь встретиться ещё со Стиви, светлым мальчиком, идеалистом и занудой, и что сказал бы этот светлый крохотный человечек, увидь Барнса таким: сломанным, перемолотым временем и войной, вытертым до изнанки, до нутра, которое прятал, чтобы не пугать, не отталкивать. По крайней мере всё вспоминается именно так: постоянной беготнёй за тем, кто свято верил в непогрешимость их дружбы, совершенно не видя в глазах самого Барнса голод совершенно другого рода.

Дым горчит, режет глаза, пропитывает сухой пыльный воздух квартиры, наполняя его знакомыми оттенками. Кажется, сейчас раздадутся тяжёлые шаги, и хриплый голос прикажет не маячить в окне и занять позицию за столом.

— Солдат, я жрать кому положил? — Брок щурится, кривит губы в усмешке. — Ты бы клювом не щелкал, пока Таузиг ещё пытает детскую головоломку. А то скоро лабиринт победит, и здоровяк придёт заедать стресс именно твоей порцией.

Барнс тянет носом воздух, яственно чувствуя запах вечно подгоревшего омлета.

— Будешь нос воротить, принцесса, — чужое дыхание обжигает кожу. — Пойдёшь нахуй строевым шагом. Иди, жри!

Барнсу хочется обернуться, встретиться с жёлтыми смеющимися глазами командира и поверить, что не мерещится, что присутствие Брока не иллюзия, не игра уставшего мозга, но он знает, что на столе не стоит любимая тарелка Зимнего, которую он упорно таскает в рюкзаке с тех пор, как впервые на ней получил свою собственную порцию совершенно ужасного омлета от командира, Таузиг не ходит кругами, поглядывая на оставшуюся без присмотра порцию. Он здесь совершенно один.

Смартфон в руке мигает, оживая.

— Зимний, — Брок не смотрит в камеру, хмурится, кусает губы. И Барнс не может оторвать взгляда от загоревшей коже, кровоподтёка на левой скуле и ещё не успевших поджить ранах на шее. Брок тяжело дышит, откидываясь на стену, шипит, трёт затылок, зло сплёвывает. — Вот в кого ты такой ебанутый? Кто тебя учил лезть под пули? — Барнс усмехается, раздавливает окурок в пепельнице. Он помнит ту миссию, помнит, как под Броком проваливается бетонный пол, и тот, отчаянно глянув на Зимнего, падает в тёмную бездну.

— Надеюсь, ты там не сдох ещё! — Брок смотрит устало. — Из Канады тебе валить надо, отморозок. А вот как, тут надо думать. Цырман мужик толковый. Его ксивы везде пройдут, но аэропорт все же опасен. Там те­бя, конечно, ждать не будут, решат, что ты не совсем идиот так палиться, и на этом-то и можно сыграть, но рисковано оно слишком. И у меня не так много возможностей и времени все для те­бя подготовить, так что тут сам. Ты умный малый, — командир кривится, смотрит зло. — Хотя кому это я, блять, объясняю. Сколько лет те­бя за ручку вожу, а ты все равно хуйню творишь, когда вздумается! Выебал бы тебя, если бы это хоть немного помогло встать твоим отмороженным мозгам на место! Вот хуле ты за мной прыгнул! Я сдохну — не жалко, а вот ты… — Брок кривится, отводит взгляд, нервно прикуривает, с наслаждением вдыхая. — Зимний, слушай сюда, выбраться из Канады несложно, добраться до Исландии тоже, хоть вплавь, но ты должен покинуть материк в ближайшее время, иначе я зазря столько лет жопу ради те­бя рвал. И ещё — я очень надеюсь, что ты там не расслабился без бдительного ока Брока, — скалится в камеру, радуясь получившейся хохме, но глаза выдают с головой, слишком много всего понамешано в этом взгляде, не разобраться толком. — И ты не забросил тренировки. Лично те­бя потом похороню в спортзале прямо под рингом, если ты пустил все мои потуги держать те­бя в форме по пизде. И не ешь всякую дрянь, понял? Всё, свободен… солдат.

Барнс молча смотрит на телефон в своих руках, вертит чёрный пластиковый прямоугольник и так и эдак, стараясь понять, что же такое разбудил в нём этот странный монолог, почему в груди незнакомо печёт и губы сами собой растягиваются в улыбке, будто он узнал что-то очень важное, личное о человеке, которого, казалось, успел изучить досконально, а на деле выходило, что не так все просто было у его хэндлера, слишком много личного к высоко-техническому устройству с инвентарным номером семнадцать. И об этом было так приятно думать.

Аэропорт Барнс отбрасывает сразу. Слишком много людей, видеокамер, считывающих устройств. Да и проблем с проходом через рентген скорее всего избежать не удастся, не с его рукой. Такое так просто не объяснишь, а убирать свидетелей ему совершенно не хочется, слишком много внимания привлечёт, и в Рейкьявике его, скорее всего, уже будут ждать с фанфарами и десятком автоматчиков. Остаётся порт. Барнс пересчитывает деньги, найденные в сейфе, и те, что остались на руках, и приходит к неутешительному выводу — либо воровать лодку, либо и впрямь придётся до Исландии добираться вплавь.

Он несколько дней ходит по городу, снова пытаясь наполниться чужими жизнями, подсмотреть — каково это быть нормальным, совершенно обычным человеком. Любуется яркими витринами, парочками за столиками маленьких кафешек и старается сравнить с тем, что так охотно подкидывает оживившаяся память.

Он всегда был чуть богаче Стиви, мог себе позволить и хорошую одежду, и обучение в местной школе, но там не было этого гордеца, а значит многое теряло смысл. Барнсу не вспомнить, как они оказываются в приходской школе вместе, лишь острые локти, пихающие его под партой, и полный возмущения и негодования взгляд голубых глаз, когда он зажимает визгливую Энни в темноте под лестницей. Тогда ему хотелось целоваться лишь со Стивом, а Стиву читать книги, которые мог достать толь­ко Барнс. Потом, уже Зимний часто ловил себя на разглядывании губ командира и тоже хотел их коснуться.

Сейчас, когда воспоминания и о прошлом, и о более-менее настоящем роятся в голове пестрыми пчёлами, Барнс мо­жет сравнить эти два совершенно разных ощущения: хотеть завладеть кем-то и самому принадлежать полностью и безраздельно. Два совершенно разных чувства к разным людям порождают в груди странное равновесие и спокойствие. Он сейчас не хочет это обдумывать, командир дал задание, и Агент должен его выполнить!

На набережной Сент-Андре многолюдно, но местных жителей легко отделить от громкого туристического многоголосья. Барнс ходит в бары, кафе, рестораны, где можно понаблюдать за местными, услышать нужные разговоры, но быстро понимает, что на главной набережной не бывает тех людей, кто может помочь ему в его нелёгком деле. Слишком много вокруг магазинов и людей с фотоаппаратами. Хотя Зимнему нравится эта непринуждённая атмосфера постоянного праздника.

— Блять, Агент, ты можешь уже сам решить, что тебе нужно? — рычит Брок, опуская козырёк кепки ниже, прячась от любопытных глаз продавщиц магазина нижнего белья. — Как я вообще в это вляпался.

— Командир обещал помочь с подарком для Мэй, — бубнит Зимний, с каким-то благоговением разглядывая выложенное на прилавок тонкое кружевное нечто, названия которого никак не удаётся подобрать его мозгу.

— Убью того урода, кто тебе посоветовал купить Родригез трусы.

Зимний на миг отводит глаза от белья.

— Сладости нельзя, они портят фигуру, — громко произносит он, загибая на правой руке палец за пальцем. — Духи тоже, они выдают позицию. Цветы — не рациональны, стоят недорого и могут вызвать аллергию. За мелким животным не получится ухаживать во время миссий. Я читал, что девушки ещё любят бельё и игрушки мягкие, — и снова воззрился на кипенно-белое кружево.

— Ебал я так жить, — застонал Брок, стараясь не коситься на хихикающих за прилавком девиц. — Давай уже быстрее, а?

— Ты сам говорил, командир, чтобы я прекращал быть мурлом отмороженным и скорее очеловечился. Я стараюсь!

— Ебическая сила.

Брок приучал его выбирать с самого первого дня, ставил в тупик отвыкший от этого мозг, но не отступался, даже если Зимнего заклинивало намертво. Да и умел Брок настоять на своём.

На следующий день с набережной Сент-Андре Барнс перебирается на Абраам Мартен, поближе к верфи и порту, разговаривает с рыбаками, матросами, слушает чужие разговоры, пытаясь понять, что же ему делать. Навыки Зимнего, конечно, помогут управлять небольшим судёнышком и в одиночку, но чем ближе осень, тем опаснее в водах Атлантики, да и командир вряд ли одобрит такие каникулы, но и брать на борт незнакомца никто не горит желанием. Барнс обходит пристань за пристанью, интересуется любой работой, пусть за копейки, за кусок хлеба, лишь бы добраться до нужного места. Надолго зависает у доски объявлений, водит по строчкам пальцем, перечитывая, наверное, в сотый раз, и никак не может заставить себя уйти прочь. По всему выходит, что из города ему не светит уйти ещё несколько месяцев, да и то если всё сложится удачно и удастся купить билет на какой-нибудь круизный лайнер до Исландии, и Барнс начинает смиряться, поглядывать по сторонам в поисках какого бы то ни было заработка, но нельзя оседать, даже временно.

— Ты умный малый, — звучит в голове голос Брока, не воодушевляя, а скорее с укором, с лёгким сомнением.

— И? — Брок присаживается рядом с тяжело дышащим Зимним. — Это всё? Щёлчок электрошока, и великий и ужасный Актив обделался? Заебись! — хохочет, вскидывая голову. — Слышали? Я сломал Зимнего Солдата!

Бойцы настороженно переглядываются, косятся на нового хэндлера, слишком молодого, горячего, слишком острого на язык и заносчивого. Делают ставки, через сколько Агент раскатает сопляка по полу ровным кровавым слоем.

— Вставай, отморозок, — Брок присаживается на корточки рядом с его головой, смотрит впервые серьёзным, пробивающим до нутра, до нежной подкорки взглядом, протягивает руку. — Я здесь, чтобы направлять тебя. Ты мой. Своим не причиняют боли, а это, — он похлопывает по ладони электрошоком. — Лишь для того, чтобы отучить тебя закусывать удила каждый раз, слыша звук разряда. Вставай, Солдат! Ты умный малый!

Корабль он находит только через три дня, обшарпанный, полулегальный, с такой же командой без лиц и документов, подозрительным грузом и смешливым русским капитаном, который, долго приглядываясь и чуть ли не попробовав Барнса на вкус, признаёт его своим и пускает на борт в качестве младшего «prinesi-podai».

— Старайся особо не светиться на палубе, пока не выйдем из Лаврюши, — цикает Максим, выкручивая штурвал и забирая влево по Флёв Сен-Лоран. — Погранцы всех моих в лицо знают, из-за тебя нас могут ласково, но настойчиво трахнуть. А груз требует осторожности, чувак.

— Спрашивать про груз не стоит, да? — потягивая грог, усмехается Банрс.

— Стволы, — пожимает плечами капитан.

— Древесину?

— И её тоже, — и улыбается во весь рот. — Иди, пока Русику подмогни, как бы он там один не насинячился от радости.

запись создана: 07.12.2017 в 09:22

@темы: марвел, Роджерс, моё, проза, Баки, Стив/Баки, Рамлоу, Брок/Баки, au

---

*о совершенстве

Как же он хорош

13.12.2017 в 17:27

Пишет  B|ack Mamba:

+2

@темы: марвел, Рамлоу

---

* о творчестве

Ключ от двадцати дверей


Дым горчит, режет глаза, пропитывает сухой пыльный воздух квартиры, наполняя его знакомыми оттенками. Кажется сейчас раздадутся тяжёлые шаги и хриплый голос прикажет не маячить в окне и занять позицию за столом.

-- Солдат, я жрать кому положил? -- Брок щурится, кривит губы в усмешке. -- Ты бы клювом не щелкай, пока Таузиг ещё пытает детскую головоломку. А то скоро лабиринт победит, и здоровяк придёт заедать стресс именно твоей порцией.

Барнс тянет носом воздух яственно чувствуя запах вечно подгоревшего омлета.

-- Будешь нос воротить, принцесса, -- чужое дыхание обжигает кожу. -- Пойдёшь нахуй строевым шагом. Иди жри!

Барнсу хочется обернуться, встретиться с жёлтыми смеющимися глазами командира и поверить, что не мерещится, что присутствие Брока не иллюзия, не игра уставшего мозга, но он знает, что на столе не стоит любимая тарелка Зимнего, которую он упорно таскает в рюкзаке с тех пор, как впервые на ней получил свою собственную порцию совершенно ужасного омлета от командира, Таузиг не ходит кругами, поглядывая на оставшуюся без присмотра порцию. Он здесь совершенно один.

Смартфон в руке мигает, оживая.

@темы: Баки, Рамлоу, Брок/Баки

---

Ключ от двадцати дверей


Ему не страшно, не приучен бояться. Лишь злое колючие удовольствие прокатывается по телу, подстёгивая разум искать выходы. Он не знает аэропорт Пьера Трюдо, никогда не бывал там, ни Барнсом, ни тем более Зимним. Агента всегда старались держать подальше от большого скопления народу, слишком он был заметным. И Барнсу до сих пор непонятно, что это было такое в Вашингтоне, на одной из главных улиц, среди бела дня, под прицелом миллиона камер. И этот со звездой на груди.

Голова взрывается болью, гулким гудением электрошока, картинками слишком яркими и чёткими. Этот. С моста. Но другой. Слишкои открыто улыбающийся. В ярко голубом. Тянет руку, чтобы коснуться скулы. Слишком знакомо, слишком правильно. И не с ним!

Барнс пятится, отступает, не сводя глаз от застывшей посреди зала рыжей, трясёт головой, почти скулит от нестерпимой боли, привлекая к себе излишнее внимание и понимает -- его заметили, засекли, слишком непринуждённой стала её поза, мягче разворот плеч и вздёрнутый подбородок укором. Она видит его, отслеживает каждое неловкое движение и понимает, что поймана с поличным.

@темы: марвел, Баки, отрывок

---

Какая благодатная тема то

18.04.2016 в 22:26

Пишет  Баки Великолепный:

Отдельно не могу не вынести самое прекрасное из нашего визуала - клип Stand for Earth, кроссовер Масс Эффекта и Марвел
Автор клипа прекрасная [L]Frozen EDI[/L].


Stand for Earth from WTF Mass Effect 2016

обзорам

[L]Баки Великолепный[/L] - <a href="http://vinnivins.diary.ru/p208826089.htm">клип</a> <b>Stand for Earth</b> (кроссовер Масс Эффекта и Марвел)

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Ключ от двадцати дверей

-- Пусти! -- придушено шипит Лесли, бледнея. -- Я понял всё, отпусти!

Пальцы разжимаются будто нехотя. В голове до сих пор немного мутится от воспоминаний, но Барнс держится настороже, поглядывая на смущённо трущего огромной лапищей шею Лесли.

-- Если бы знал что ты такой недотрога, не полез бы, -- хрипит он, складывая инструменты в стол и стараясь не встречаться глазами с Зимним. -- Я всё тебе отладил, можешь идти, и передай своему, что я сделал всё в лучшем виде.

-- Что ты хотел сделать?

-- Поцеловать.

-- Это тоже оплачено командиром? -- Барнс и сам не понимает откуда в груди столько злого отчаянного желания придушить этого великовозрастного идиота, вновь почувствовать сенсорами железной ладони судорожно дёргающийся кадык, сжать пальцы до хруста.

@темы: Баки, Рамлоу, Брок/Баки, отрывок