*о ерунде

---

*о ерунде

когда твой бывший немножечко дебил

---

Приветствую новоприбавших в мой дневник.

---

*о творчестве

Человеку нужен "человек"
2.

Если Брок и думал поначалу, что сумеет разобраться в том, что тогда произошло буквально у него на глазах, то вскоре отбросил саму идею выяснять у Стива, кто он или что такое. Бесполезно. Это дурацкое «Господин» бесило неимоверно, но и отделаться от него не получалось, как и от самого главного источника проблем последних дней.

Стив никуда не делся. Он не ушёл домой, не переместился в тот мир, откуда взялся, не пропал, когда Брок все же закинул в рот пару таблеток обезболивающего и запил их остатками вискаря. Даже на утро вместе с новым витком головной боли он появился из душевой, одетый только в собственное чувство неотразимости и немного капель воды. Возможно, Брок и залюбовался бы таким прекрасным образчиком мужественности и красоты, слепленными в одного человека, если бы вообще понимал, с кем имеет дело. Да и голова всё ещё продолжала раскалываться на части.

— Готов исполнить любые пожелания своего господина, — вновь светло, без какой-либо тени фальши на идеальных губах улыбнулся Стив, когда Брок озадаченно пялился в нутро пустого мини-холодильника в своём офисе.

— Отъебись, — буркнул Брок.

Хорошо хоть не прозвучало уже ожидаемого «слушаю и повинуюсь». Стив молча пожал плечами, плюхнулся на жалобно скрипнувший под его весом диван и широко, совсем по-человечески зевнул.

— Кто ты вообще такой? — в который раз спросил уже Брок, зная, что услышит один и тот же ответ:

— Стив.

И получил, вместе с совершенно обезоруживающей улыбкой в ответ, правда, немного виноватой, словно Стив и сказал бы, ответил на вопрос, если бы мог, но вот именно этого права ему никто не давал. В итоге Брок перестал спрашивать. Ну, появился и появился, можно сказать — вовремя, помог разрулить проблемы с мордоворотами Пирса, на том и спасибо. Вот только Стиву явно было нужно что-то и от самого Брока.

— Желание, — неизменно отвечал он. — Три штуки.

— А что потом?

А в ответ снова улыбка, только уже другая, более острая, почти хищная, словно это «потом» было только у Стива, а Брок — самое главное блюдо на его столе.

Самым забавным оказалось то, что подозрительные и неуживчивые с новичками завсегдатаи его зала как-то подозрительно быстро прониклись доверием к этому Стиву. Брок даже начал заставать их за разговорами, совместными силовыми тренировками, спаррингами на ринге и окончательно понял, что ничего не понимает в происходящем. Ему и самому в какой-то момент показалось, что Стив всегда здесь был, нет, не в зале, а в жизни самого Брока, словно они знакомы по меньшей мере вечность и примерно столько же дружат.

***

— Что пожелает мой господин?

Брок схватился за голову.

Уже три дня он ночевал в собственном зале, закрывал его ровно в полночь и шел в кабинет, где вытягивался на диване и лежал без сна, вслушиваясь в живую тишину вокруг. Стив был где-то там, молотил в грушу, иногда срывая её с цепи и отбрасывая к стене одним ударом, оставляя в плотной воловьей коже дыры размером как раз с его кулак. Гремел гантелями, негромко топал, наматывая милю за милей на беговой дорожке, что-то мурлыкал в душевой.

— Домой иди, а? — попросил Брок, глянул на своего странного гостя, снова натолкнувшись на немного виноватую улыбку. — Что?

— Я смогу уйти, только выполнив три твоих желания, — ответил Стив и пристроил задницу прямо на столе, сграбастал кружку Брока с кофе, понюхал его и выпил едва ли не залпом.

— Долбанный джинн, — вздохнул Брок и зажмурившись выдал, стараясь хоть немного убавить сарказма в голосе. — Хочу ещё кофе, чтобы у Уокера перестала нога болеть и от Ривза отцепилась служба опеки и попечительства. Исполняй, Стив.

Ответом ему была звенящая тишина. Ни громогласного «слушаю и повинуюсь», ни молний с раскатами грома. Ничего.

Открыв один глаз, Брок уставился на Стива.

— Что не так-то? Желания услышал, выполняй и проваливай.

Лицо Стива сделалось сложным, незнакомым, между бровей залегла тревожная складка, губы сжались в тонкую линию, побледнели, словно он из последних сил сдерживался, чтобы не послать Брока далеко и матом. Из улыбающегося красавчика он превратился в красавчика хмурого, чем-то очень недовольного. Что-то явно не понравилось ему в желаниях Брока.

— Кофе? Ты для себя просишь лишь... кофе? — тщательно выговаривая каждое слово, переспросил Стив после продолжительной паузы, во время которой Брок даже задремать умудрился. — Только кофе?

— А что такого? Я люблю хороший кофе, но варить сам его совершенно не умею, а в Старбаксе вечно влить в стакан какую-нибудь сладкую дрянь норовят. Может хоть ты порадуешь, — удивился Брок, громко зевнул, потёр руками и сел, насмешливо поглядывая на негодующего джина, или кем там был Стив на самом деле.

Надо же, желания ему не понравились. Какая цаца.

— У тебя есть возможность разбогатеть! Стереть в пыль любого! — Стив вдруг оказался рядом, незаметно для взгляда переместившись в небольшом пространстве кабинета, подцепил пальцем подбородок Брока, коснулся только начавшей подживать губы. — Получить безграничную власть, силу. Возможность решить все свои проблемы с конкурентами. А ты просишь кофе и какую-то ерунду для других?

— Ну да, — пожал плечами Брок, не отстраняясь и не опуская голову, он смотрел в глаза джина и улыбался, пусть и немного криво из-за ноющей, пульсирующей тупой болью губы.

— Ты идиот.

И отстранился, вернулся обратно к столу, сел в рабочее кресло Брока, о чём-то задумавшись.

А у Брока в голове мысли были только о том, насколько удивительно тёплые у Стива пальцы, о том, что и глаза у него голубые-голубые с зеленоватыми искорками где-то в глубине и губы, скорее всего, очень мягкие, вкусные. Дурацкие мысли, дурные, не подходящие моменту и человеку или нечеловеку на которого они направлены. Но и выбросить все это из головы не получалось, а наоборот, хотелось самому узнать мягкость и вкус этих губ, проверить шелковистость кожи.

Брок скосил взгляд на джинна и усмехнулся, что от того, по всей видимости, не укрылось.

— Идиот, — вздохнул Стив, покачал головой. — Придумай нормальные желания.

— Слушаю и повинуюсь, — оскалился в ответ Брок и на эту ночь решил никуда не ехать.

***

Как ни странно, Пирс не беспокоил Брока едва ли не целую неделю после событий с тремя припадочными. Не звонил Ситуэлл, не приезжали с очередными проверками разнообразные госслужбы. Брок, конечно, не был настолько доверчивым, чтобы решить, что фитнес-гиганту нашлось чем заняться помимо его мелкой персоны, но на мгновение все же допустил саму возможность, что о нем банально забыли, ровно до тех пор, пока ранним субботним утром у дверей пока ещё закрытого зала не затормозила патрульная машина.

Брок выругался, но открыл служителям правопорядка, на всякий случай велев Стиву не отсвечивать и вообще для верности прикинуться глухонемым инвалидом-паралитиком.

Долго гадать о цели визита не пришлось.

Кто-то «добропорядочный и ответственный» донёс о том, что энного числа этого месяца в такое-то время в тренажёрный зал некого Брока Рамлоу вошли трое господ и не вышли. Ни сами, ни с чьей-то помощью. А ведь у них, скорее всего, есть родня, да и работодатель волнуется, переживает, как за детей родных.

Брок лишь плечами пожал, мол, не в курсе кто такие и куда шли. К нему никто не заходил, тем более… Брок нарочито небрежно переспросил о времени визита.

— Простите, но в это время зал уже закрыт. Они не могли сюда войти.

— Да и на камерах видеонаблюдения тоже никого.

Брок едва в голос не выругался, стиснул зубы и медленно развернулся, чтобы глянуть в глаза этому предателю. Просили ведь посидеть тихонечко в кабинете, телевизор посмотреть, но нет, выполз, стоит, улыбается. А ведь кому как не Броку знать, кто там есть, а кого нет.

— У вас и камеры есть? — закрутил головой один из стражей порядка и кивнул, увидев полупрозрачные купола камер. — Вы ведь не откажете в просмотре записей?

— Не откажем, — за Брока ответил Стив и повёл копов в кабинет.

В пору было схватиться за голову и побиться ею о стену. А ещё лучше быстро собрать вещи и свалить из этого дурдома. Может, Стив тоже подослан Пирсом, чтобы окончательно уничтожить несговорчивого конкурента?

Брок с тоской глянул на дверь своего кабинета. А ведь ему нравился этот здоровяк, по-доброму так нравился. Он даже подумывал предложить ему поработать на себя, все равно одному все не успеть, а мужики вроде бы к нему привыкли. Но очень скоро у Брока не будет не только зала, но и свободы, а в тюрьме зачем ему джин?

— Простите за беспокойство, мистер Рамлоу.

Полицейские ушли, явно удовлетворены тем, что увидели. Вместо ответов на вопросы Стив уже привычно улыбнулся, пожал плечами и пошёл обратно обрабатывать очередную грушу.

Брок долго не мог сдвинуться с места. Он смотрел на широкую спину своего личного сумасшествия и боролся с желанием закурить.

В зал начали подтягиваться завсегдатаи. Снова застучало железо, зазвучали негромкие разговоры, команды, за сновали люди. Брок отмер, тряхнул головой.

Что-то в его жизни пошло по пизде, а вот что именно, он совершенно не мог понять. Пирс, Гидра, джинн — все это казалось каким-то нереальным, невозможным именно с ним. Но Пирс и не думал успокаиваться, а Стив наматывал на правый кулак ленту эластичного бинта и с улыбкой слушал бесконечные разглагольствования Уилсона о правительстве и ветеранской доле в этой стране.

Махнув на все непонятное рукой, Брок решил не заморачиваться. Выгребется. На всякий случай в сейфе за бумагами у него лежал не самый легальный ствол и парочка паспортов, когда-то сделанных Роллинзом. И пусть убегать Брок не любил, но все лучше, чем забивать себе голову четровщиной, в которой все равно ничего не понимаешь.

Пусть все идёт как идёт.

Взрыв хохота в зале заставил встряхнуться. Брок захлопнул крышку ноутбука и поднялся. Сегодня на вечер у него вроде как было назначено свидание, поход в неплохой ресторан, а потом, возможно, ночь не в самом дешевом отеле на белых простынях с приличной девушкой. Только почему именно сейчас всего этого уже не так чтобы и хочется?

А на записи видеокамер, кстати, тех троих не было.

@темы: Роджерс, Рамлоу, Стив/Брок

---

17.08.2020 в 17:00

Пишет  Nastix M. Scarhl:

Принимаю заказы!☆Commissions open!
☆Рисую на заказ!☆

Долго думала и сомневалась, а теперь ОЧЕНЬ НАДО!! 😳

Деньги, конечно, зло, и на всех его не хватает, но пришла пора заняться лечением зубов, а это дело недешёвое =/ Поэтому решила начать брать коммишены 🥺

☆чибики или нормальные
☆в полный рост или по пояс или только голова
☆только лайнарт или в цвете
☆один перс или несколько
☆с фоном или без
☆всё обсуждаемо и обязательно согласую промежуточный этап

Вы очень поможете, даже если хотя бы перепостите это у себя 🤗

---

*о творчестве

Человеку нужен "человек"

1.

— Довыёбывался, сука? — рыкнул двухметровый мордоворот прямо Броку в лицо и ударил так, что перед глазами вспыхнули звезды и тут же померкли.

Пнуть его в ответ не вышло, сколько бы Брок ни старался, слишком крепко ещё двое таких же одинаковых, словно под копирку, верзил держали за вывернутые не под самым приятным углом руки. Оставалось только сверлить этого детину взглядом и шипеть ругательства, рискуя остаться ещё и без зубов, и так ребра побаливали. А ведь его предупредили ещё в первый день о том, что мистер Александр Пирс, ёбаный нарцисс, бизнесмен от бога и монополист во всем, что связано со спортом, не потерпит конкуренции на своём игровом поле, даже такой мелкой. Но Брок был мудаком упрямым и платить только за то, что ему позволят работать, отказывался наотрез. А уж тем более когда каждый его шаг должен был соответствовать чужому мнению.

“Вы ещё пожалеете, Рамлоу, — неприятно приторно улыбаясь, тогда прошипел лысый Ситуэл, протёр вспотевшую макушку беленьким платочком, спрятал его обратно в нагрудный карман пижонского полосатого пиджака и поднялся. — От вас всего-то и требовалось подписать представленные бумаги и трудиться, пусть не под своим названием и именем, но на более чем выгодных условиях и в желаемой сфере. А теперь, — он притворно тяжело вздохнул покачал головой, — не взыщите. Чем вас так не устраивает “Гидра”, не понимаю. Сеть спортивных клубов мистера Пирса известна по всей стране, а вы все лезете-лезете-лезете, паразитируя на его территории и имени. А мелких жучков, вроде вас, не так уж и сложно раздавить между пальцами”.

Брок тогда выставил этого хмыря за дверь, ласково объяснив, что если тот ещё хоть раз появится на его пороге, то уйти сможет только ползком. Даже не потрепал почти, так, приложил разок о не успевшую открыться дверь.

Но стало только хуже.

Долбаная “Гидра” была везде. Спортивные залы, фитнес-магазины, даже парочка спа-салонов и та нашлась. Огромная сеть, и Брок никак не мог взять в толк, чем же его маленький, не пользующийся особой популярностью зал в основном для своих, таких же, как и он сам, отставных военных, чуть не потерявших себя и пытающихся хоть немного привыкнуть к жизни на гражданке, мог помешать этому гиганту. Даже расположен “Страйк” был не то чтобы очень удачно — во дворах. Если не знать, куда идти, хрен найдёшь, но нет же, мистер Пирс или кто-то из его членососов заметил подозрительную активность и начались подставы.

А было бы из-за чего.

Видел Брок эти знаменитые, насквозь пафосные залы с зеркальными стенами от пола до потока, весёленькой музычкой, ярким искусственным светом, бестолковыми, но безумно дорогими тренажёрами и пластиковыми, одинаковыми на лицо и фигуру, как у кукол Барба, барышнями на ресепшене. Видел и контингент, посещающий подобные заведения, а вот у себя терпеть раскаченных идеальных мальчиков, как со страниц глянцевых журналов, делающих губы куриной жопой и фоткающих каждый свой сраный чих, он не собирался. Противно. Да и не для того Брок воевал, чтобы прогибаться под какого-то престарелого хмыря, которому моча вместо спермы по утрам бьёт в голову и он видит врагов абсолютно везде.

Бывшим солдатам необходимо было место, куда они могли прийти в не самый лучший период своей жизни, перевести дух и попытаться абстрагироваться.

То что мистер Пирс так просто не отстанет, после одного-то визита своего лакея, Брок понял почти сразу, по зачастившим в его зал инспекциям разного порядка. Одна пожарная служба приезжала трижды и всё с одним и тем же результатом. Брок видел по лицу одноглазого Фьюри, что тот и сам не рад тут находиться, тем более по велению кого-то сверху, но и просто так уехать не может, раз приказали. Броку оставалось только усмехаться на его попытки в сотый раз найти хоть какие-нибудь нарушения. А в последний раз он и вовсе пригласил Николаса промочить горло в своём кабинете. Как раз Джек подогнал пару бутылок очень неплохого вискаря.

Друзьями-товарищами они, конечно, не стали, но одноглазый чёрт успел рассказать много интересного о местном монстре спорт-индустрии. Брок даже на мгновение пожалел, что вообще во всё это ввязался, стал, блядь, бизнесменом, но быстро отбросил эти мысли за бесперспективностью, всё равно ведь барахтаться до последнего будет. Не хватало ещё впасть в упаднические настроения только потому, что какому-то хмырю очень не нравится то, что он делает.

Проблемы Александра Пирса ни в коем разе не касались Брока.

Вот только сам Пирс явно думал по-другому. Но разве такое впервые?

Брок тогда хмыкнул и послал в очередной раз позвонившего с последним и самым заманчивым предложением Ситуэла в пешее эротическое приключение, не стесняясь в выражениях, и отключил личный мобильник. Всё же не отличался он таким уж завидным терпением, а этот монстро-конкурент и вовсе заебал до такой степени, что сниться начал ночами. И это уже бесило намного сильнее.

Броку не снился даже Ирак со всем его ужасом и смертями. Не снились засады, из которых он выбирался едва живой, потом ещё с пару дней отплевываясь от песка и стараясь не вдыхать слишком глубоко, чтобы вдруг не уловить тошнотворный запах паленого мяса. Не снился полуразрушенный храм и тот последний бой… бойня, устроенная боевиками, трупы его товарищей в главном зале и переходах. Все эти вонь, грязь, кровь и копоть чёрного от гари потолка, видимо, не впечатлили Брока настолько сильно, как мерзковатая приторная улыбочка ёбаного Ситуэла. И ведь, паршивец, внял угрозе и не приезжал больше в зал, но не перестал при этом доставать звонками как на рабочий и мобильный номера, так и на домашний, в какой-то момент и вовсе отключенный Броком. Ибо — заебали, уроды.

На время всё стихло. Брок работал себе, не тешась мыслью, что Пирс забыл о его существовании, найдя себе новую и более сговорчивую жертву. Такие на забывают. Они готовы, закусив удила, стирать в пыль любого, кто посмеет даже подумать пойти против них. А Брок сдавать не собирался. Не для того он выжил, вернулся из ада, получив в награду к скромной пенсии с пару десятков ноющих в непогоду отметин на теле да маленький плотно запечатанный фиал, найденный в том самом храме, чуть не ставшим местом упокоения и для самого Брока. Пенсия пошла в дело, а фиал на тонком шнурке болтался на шее напоминанием о том, что сдаваться Брок не привык. Да и семейное кредо “Превозмогай, сука!” не давало отступиться.

И Брок превозмогал, пёр вперёд с уверенностью локомотива, невзирая на любые трудности.

Но и мистер Пирс не отступал. Строил поначалу мелкие пакости типа бесконечных проверок. Потом подсылал “клиентов” с полными карманами запрещённых стимуляторов и прочей не слишком легальной химии. Но таких Брок ловил на подлёте к залу, не давая сделать и пару попыток найти среди его посетителей желающих расслабиться или легко и просто привести тело в норму. А потом пришли эти трое.

Брок уже закрывался, отпустив домой всех любителей потягать железо после полуночи, когда входная дверь едва не слетела с петель от мощного удара ноги.

“Уговаривать” его пробовали долго и методично, хоть и поначалу всё-таки словами. Но аргументы быстро кончились, и эти мордовороты решили прибегнуть к совершенно другим, более близким им по духу доводам.

— Что лыбишься, сучара? — рявкнул тот, что держал его левую руку и с размаху ударил.

Брок даже не понял куда именно.

Резкая боль в груди отрезвила, придала немного сил.

Брок дёрнулся, стараясь вырвать руки, вырваться, хоть как-то ответить на всё что ему тут успели наговорить эти три идиота, но лишь получил чем-то тяжелым в самый центр спины, едва не выбыв из игры на неопределённое время.

Дыхание сбилось, перед глазами полыхнуло красным, и тут же мир выгорел до белизны, затапливая сознание жалящими укусами боли. Больше пугать его явно никто не собирался. Довыёбывался, ага. Мистеру Пирсу, видимо, наконец надоело ждать, когда несговорчивый конкурент уберётся с его территории, и он решил закончить здесь и сейчас. Всё равно Брока вряд ли кто-то будет искать. Ну разве что завсегдатаи его зала или Роллинз, если успеет вернуться к его похоронам, но кто будет воспринимать всерьез кучку не слишком нормальных ветеранов?

Кто-то дёрнул его за волосы, заставляя задрать голову вверх.

— Такие как ты, Рамлоу, кончают всегда одинаково, — с ухмылкой протянул мордоворот без имени, уже готовый нанести последний удар, но Броу в ответ зло ощерился:

— Ты сдохнешь первым! Все вы здесь сдохните! Но ты, выблядок, будешь первым!— прохрипел он, хоть и чувствовал, как рот наполняется солёной кровью, а в голове нехорошо гудят колокола.

В центре груди снова резануло необъяснимой болью, из-за одного удара так быть не должно. Может он и тут допрыгался, и старые ранения дали о себе знать? Возможно, к тому же боль и не думала утихать.

Брок виду не подал, лишь зло оскалился в лицо противнику, но квадратный ублюдок в ответ не ударил, а как-то странно булькнул, тяжело сглотнул и прижал руку к груди, неверяще себя ощупывая.

— Мэлоун? — настороженно спросил тот, что держал правую руку Брока.

Но ответа не получил.

Названный Мэлоуном пошатнулся и, как-то по-детски испуганно взглянув Броку в глаза, словно силясь попросить о чем-то, завалился на бок.

— Конрад? — неожиданно тонко завопил бугай слева, выпустил из захвата руку Брока и кинулся к лежащему навзничь товарищу, полностью похоже забыв зачем их сюда прислали. — Конрад! Конни, чёрт тебя дери. Луис, он не дышит! Конни!

Второй тоже отступил от Брока, толчком ладони отпихнув его в сторону, видимо надеясь, что у их жертвы не хватит сил даже подняться и снова попробовать оказать сопротивление. Больше этим двоим, похоже, не казалось забавным групповое избиение, когда что-то не очень хорошее случилось с одним из них.

Брок скрипнул зубами, поднимаясь на ноги, потёр ноющие запястья, разгоняя кровь. Уж что-что, а сдаваться без боя, тем более сейчас, он не собирался. И готов был продать если не свою жизнь, то хотя бы здоровье по максимальной цене.

— Что ты с ним сделал? — зарычал Луис, разворачиваясь на пятках. Вены на его шее неприятно разбухли, глаза налились кровью, а с губ едва пена не капала.

— Убил ублюдка! — вновь ощерил красные от крови зубы Брок, он уже был готов кинуться вперёд, вцепиться в глотку этому уроду, вырвать кадык, но и Луис ни с того ни с сего крупно вздрогнул, судорожно схватился за грудь, захрипел и осел на мягкий прорезиненный пол качалки.

Брок лишь перевел взгляда последнего бледного как полотно противника.

— Эй, мужик, не надо, — заблеял тот, выпустив из рук тело своего напарника, попятился назад, готовый по всей видимости кинуться наутёк, но что-то помешало и ему, уронив точно так же, как и первых двоих, на пол без каких-либо видимых повреждений.

— Капец, — поражённо выдохнул Брок.

В зале воцарилась полная тишина. Брок слышал лишь своё сиплое дыхание, неприятное хлюпанье в левом легком, куда так старательно бил тот безымянный третий, что растянулся посреди прохода, не дойдя до двери каких-то несколько футов, и тиканье больших круглых часов, висящих напротив ринга.

Аккуратно опустившись обратно на пол, Брок перевел дыхание. Он определенным образом отказывался понимать, что здесь только что произошло. Нет, то, что ему жить отмерил Александр Пирс очень неприятно мало, он догнал без подсказок ещё когда эти трое только вошли в его зал, но вот где глава огромной фитнес корпорации набрал таких слабых здоровьем подручных, в голове не укладывалось. Ведь все трое (нет, Брок не мог ошибиться, уж точно не в этом деле) не дышали, а в коллективный сердечный приступ никто и никогда не поверит. Даже сам Брок себе не очень-то сейчас верил.

И в полицию теперь не обратишься.

— Мне вас, что, жрать что ли? — невесело вздохнул Брок, потёр вновь занывшее межреберье и с тоской уставился на три трупа на полу своего зала.

Хорошо, конечно, было, что хоронить их за свой счёт не придётся, но и рыть одну на троих могилу с поломанными рёбрами и, скорее всего, не самым лёгким сотрясением — то ещё удовольствие. Как бы рядом не брякнуться. Ему бы, по хорошему, в больницу или хотя бы пару дней дома отлежаться, но ведь завоняют же, потом пол вовек будет не отмыть.

Брок поморщился.

И не позовёшь же никого в помощь.

Роллинз прилететь должен из Австралии только через неделю, а все остальные друзья всё ещё продолжали службу на дядю Сэма или уже давно покоились в жарких, выбеленных беспощадным солнцем песках. Так что все самому делать придётся.

— Мне убрать тела?

Раздавшийся словно из ниоткуда голос заставил вздрогнуть. Сил подскочить на ноги у Брока, правда, не нашлось, но он сумел дотянуться до килограммового диска, готовый метнуть его в голову случайного и такого ненужного сейчас свидетеля.

Чего уж там? Где три трупа там и четыре.

Но в зале, чисто зрительно, он всё-таки был один.

— Пиздос. Нехуёво ты мне в череп двинул, Конни, — беззлобно выругался Брок, обещая самому себе сразу же доползти до врача, как только с более насущными делами будет покончено. Все же галлюцинации, даже слуховые, это вам не шутки.

— Так мне тела убрать? И нехорошо оскорблять тех, кто предлагает тебе помощь.

Снова всё тот же голос, но уже с другой стороны напугал не на шутку. Глюки глюками, но тут творилось что-то совершенно непонятное. Сначала непонятные смерти подручных Пирса, теперь это.

Брок рефлекторно потёр солнечное сплетение и замер. На длинном шнурке, вечно болтающемся на его шее, не было кулона, того самого крошечного, едва больше ногтя большого пальца, фиала небесно голубого цвета, найденного в одном из коридоров засыпанного песком и изгрызенного временем храма посреди пустыни.

— Дьявол, — буркнул Брок.

Как же он не заметил, что разбил его?

— Так меня ещё не называли, — усмехнулся некто и вдруг возник прямо перед Броком.

— Ебать!

Брок отпрыгнул в сторону. Откуда только силы взялись? Замер в боевой стойке, хотя умом-то понимал, что творится что-то донельзя странное. И, скорее всего, по голове его двинули фатально.

— Так мне помочь с телами? — участливо поинтересовался неожиданный гость и, оглядев фронт работ, покачал белобрысой головой. — Какие же вы люди хрупкие, удивительно даже.

Люди?

Брок прикусил внутреннюю сторону щеки, надеясь, что глюк исчезнет, но тот никуда не делся, лишь деловито закатал рукава светло-голубой рубашки, ясно намереваясь прямо сейчас заняться телами, присел рядом с Конрадом.

«А кто же тогда ты?» — чуть не сорвалось с языка Брока, но он вовремя захлопнул рот, стараясь привести мысли в порядок и решить, как же жить теперь дальше, если кукушка так основательно подпортилась. Ведь не мог же взявшийся из ниоткуда широкоплечий ростом под два метра блондин оказаться настоящим?

Брок зажмурился, потёр переносицу.

По голове ему, конечно, прилетало и в учебке, и во время операций, но чтобы так качественно — это впервые. Вот только глюк отказывался подчиняться хоть каким-либо законам, его даже хотелось перекрестить, так, на всякий случай. Этот блондинистый субъект деловито расхаживал по его залу и с невозможной для обычного человека легкостью переносил тела троих мертвых уродов поближе к выходу. Брок этому даже удивиться толком-то не успел, но тут в мозгу что-то оглушительно щелкнуло.

— Эй, мужик, — с трудом поднявшись на ноги, позвал Брок. — Ты вообще кто такой и как здесь оказался? Зал, между прочим, закрыт.

— Вы, люди, ещё и ужасно неблагодарные, — заметил его собеседник, патетично покачал головой и громко щёлкнул пальцами.

Тела пропали, словно и не было их. И если бы собственное не болело, а пол не украшали мелкой дробью капли его же крови, Брок точно бы решил, что допился до зелёных чертей или в его случае до более широкоплечих и рельефных глюков.

— Я — Стив, — представился незнакомец и протянул руку, его глаза на мгновение будто бы сверкнули лазурью, из обычно-голубых став какими-то нереальными, нечеловеческими. Брок сглотнул и сносил взгляд на то место, где ещё мгновение назад лежали три тела. — Желание исполнено, мой господин.

@темы: марвел, Роджерс, Рамлоу, Стив/Брок, au

---

*о творчестве

Где мой подарок, командир?

Брок проснулся от ощущения пристального взгляда.

В палатке было темно, только мерно мигали наручные часы, сообщая о том, что время сна ещё не подошло к концу.

Кто-то был рядом.

Взгляд никуда не делся.

Брок прислушался к сонной ночной тишине и медленно потянулся за пистолетом. Кто-то был рядом, в самой небольшой, двухместной палатке. Смотрел на него, двигался и дышал, часто дышал, словно боялся чего-то.

Сжав ладонью рукоятку пистолета, другой рукой Брок резко схватил массивный фонарь и зажег его, освещая всё пространство палатки. Дикий нечеловеческий визг оглушил. Брок против воли вжался спиной в матерчатую стену, подтянув к груди ноги, и во все глаза уставился на… скрученную широким армейским ремнём вполне себе живую обезьяну.

— Блядь, — только и смог выдавить он, когда полог палатки откинулся и внутрь едва ли не полностью влез Роллинз с винтовкой наперевес и с самым зверским выражением лица, которое у него только помнил Брок.

— О, — округлил рот Роллинз и… усмехнулся. — Значит и тебе досталось.

— Что досталось? — не понял Брок, разглядывая уставившуюся и наконец заткнувшуюся обезьяну.

— Презент от Зимнего. Он нам всем «подарки» сделал. Не спрашивай, с какого хуя, — зевнул Джек, закинул винтовку за спину и влез полностью в палатку. — Сами не знаем. Этот отмороженный только на твои вопросы отвечает.

— И всем обезьяны? — уточнил Брок, нацепил на себя разгрузку, поправил ремни и снова покосился на живой подарок.

— Э нет, не всем.

Подарки и правда были у всех, сделанные со своеобразным, совершенно непостижимым чувством юмора. Мэй Зимний подарил полную корзинку, сплетенную из травы (и когда только, говнюк, успеть умудрился) каких-то сладко пахнущих фруктов. Лютику с Глазго по парочке кокосов, но разложил их так неудачно, что выползший из палатки Глазго оступился в темноте и размозжил при падении себе нос. Роллинзу и Таузигу были преподнесены, если верить вездесущему гуглу, плоды хлебного дерева. У Милза по палатке ползала небольшая черепашка, обрадовав его невероятно, Брок только головой покачал, а вот Лаки не повезло. То ли он чем-то не угодил Зимнему, то ли просто его бесил, по приблизиться к месту его ночевки не представлялось возможным. Странноватая вонь сбивала с ног.

— Он что, насрал там? — хмуро спросил Брок, глянул на понуро сидящего у костра Лаки.

— Дуриан, — пояснила Мэй и закинула в рот кусок жёлтой мякоти какого-то фрукта. — Своеобразные запах и вкус. А что? Я не пробовала, но кому-то нравится.

Лаки скривился. В костёр полетела новая горсть сухой листвы.

Брок огляделся по сторонам. Если с подарками он понял, хоть и не полностью, то вот переговорить с самим Зимним хотел бы без свидетелей. Не делал тот никогда и ничего без причины, и не был никогда человеком с широкой душой, чтобы задаривать, пусть и настолько сомнительно, бойцов никакого другого отряда. Он, по крайней мере, ничего такого не слышал.

Зимний отыскался под высокой пальмой. Он сидел, поджав под себя ноги, и читал. Взгляд так и бегал по строчкам небольшой книги, уже изрядно измятой, с дешевой мягкой обложкой.

— К чему весь этот цирк, Конфетка? — со вздохом поинтересовался Брок, сев рядом, закурил, подняв глаза к небу.

Видно его не было. Высокие кроны деревьев заслоняли, казалось, весь мир, прятали у подножия своих стволов суетливых человечков.

— У меня день рождения, — ответил Зимний, поднял взгляд на своего командира. — В день рождения принято дарить подарки.

Брок нахмурился.

Что-то тут не сходилось.

— Погоди, Конфетка, — он потёр переносицу и осторожно поинтересовался: — Кто тебе такое сказал?

Брови Зимнего сошлись над переносицей, губы сжались в тонкую линию, но он ничего не сказал и развернул к командиру книгу обложкой.

— Толкиен. Хоббит, или Туда и Обратно, — прочитал он вслух.

А вот это многое объясняло.

— Значит, день рождения? — тихо спросил Брок, оглядывая лагерь, то, как Лаки безуспешно пытался проветрить свою палатку, напроситься на ночь к кому-нибудь другому, как Лютик любовно обрабатывал рассеченный нос Глазго.

— День рождения, — повторил Зимний и толкнул Брока в плечо. — Командир, а где мой подарок?

@темы: Баки, Рамлоу

---

---

*о творчестве

Жжёный сахар

— Робуста, сливки, мускатный орех и жжённый сахар, — тихо пробормотал Зимний и снова приник к прицелу, подкрутил верньер, зажмурился на мгновение и нажал на спусковой крючок.

Винтовка дернулась. От звука выстрела у Брока заложило левое ухо. Что за мантру бубнил Зимний перед выстрелом, он честно говоря, не понял, да и не стремился понимать. Отстрелялся снайпер — и слава богу. Машина ждала в трёх кварталах. Потом сутки на квартире в пригороде и перелёт обратно. А там пусть хоть песни поёт, хоть хороводы с техниками водит, Броку-то какое дело, чем Зимний занимается в свободное от работы и сна время.

С крыши спустились без проблем. Приятно молчаливый Зимний сам упаковал винтовку, сам донёс её в чехле до машины, сам сгрузил в багажник. Броку даже стало казаться, что все, что он услышал на крыше, было глюком и ничем иным. Все же Зимний говорил крайне мало и то если были какие-то проблемы с амуницией или оружием, а так ответа и не допросишься иной раз.

Конспиративная квартира ничем не отличалась от сотни других таких же по всему миру. Совсем крохотная, безликая, с плотными шторами на окнах и полным отсутствием хоть каких-то маломальских удобств. Нет, унитаз, раковина, посудомойка да микроволновка были, но нормально пожрать, а потом и помыться оставалось проблемой. Можно было, конечно, расчехлить залежи концентратов, но Брок на дух не переносил всю эту белковую безвкусную поеботу и потому, наученный горьким опытом, всегда таскал с собой еду из дома в небольших контейнерах. Ну а что? Места много не занимают, зато потом желудок не охреневает от количества модифицированного дерьма в себе.

Сняв с контейнера крышку, Брок пихнул его в микроволновку и поставил на разогрев.

Зимний и в этом плане был удобным малым. Либо пил бурду из стаканчика и тихо вздыхал о чем-то своём суперсолдатском, либо мог жрать едва ли не гвозди и кору с деревьев, как те зайцы из детской книжки, что Брок так любил в детстве.

— Паста, сливки, мука, мускатный орех, моцарелла, грюйер, томаты, вешенки... — забубнил из своего угла Зимний и Брок с удивлением узнал в этой странной тарабарщине рецепт своей фирменной лазаньи, что сейчас каталась на инфракрасной карусели.

— Чего сказал? — переспросил Брок, не зная, как лучше: чтобы ему все это померещилось или у Зимнего действительно оказался мозг не размером с горошину.
— Паста, сливки, мука, мускатный орех, моцарелла, грюйер, томаты, вешенки, говядина и розовый перец, — повторил Зимний и поднял на Брока ясный и вполне человеческий взгляд.

— Ну да, и розовый перец, — буркнул Брок.
Секрет его лазаньи не смогла разгадать даже одна из пассий Джека, а она, на минуточку, один из лучших частных поваров Вашингтона. А тут, ещё и не пробовав ни разу, по одному только запаху… Брок задумчиво чесанул затылок.

— Ты сам-то жрать будешь? — спросил он у Зимнего, прекрасно помня ту прорву килокалории, что тому следовало потреблять только для нормального функционирования.

— Буду, — отозвался Зимний и плавно поднялся.

Наблюдать за ним что во время работы, что вот так вот, в моменты, когда за спиной не стояла старуха с косой и можно было разглядывать отмороженную легенду без спешки, было особым сортом кайфа. Ленивая хищная грация, плавные экономные движения. Ни тебе спешки, ни неуверенности. Идеал.

Брок прочистил горло и отвернулся.

Да уж, нашёл на кого пялиться. Все в Гидре крепко знали, что Зимний любимая игрушка. И если техники и медики ещё имели права трогать это совершенство, то простым наемникам оставалось только втихую дрочить и утирать слюни каждый раз, когда Зимний, кусая бледные после крио губы, перебирает свою винтовку во время полёта.

Вот и сейчас не следовало давать волю мыслям и фантазиям. Им следовало поесть, помыться и отправиться на боковую, чтобы уже завтра загрузиться в джет и вернуться обратно в мир живых.

Микроволновка тихо пискнула и потушила свет в своём нутре. Брок, обжигаясь, вытянул горячий контейнер и водрузил его на стол. Лазанья пахла великолепно. Приготовленная вчера перед самым вылетом, сегодня она была ещё лучше.

Рядом зашуршал вакуумными пакетами от концентратов Зимний.

Брок чертыхнулся.

Знал он, какое дерьмо они на вкус, и искренне не мог понять, отчего умники в халатах не могут изобрести хоть что-то не такое мерзкое и безвкусное. Брок даже один раз задал этот вопрос, но наткнулся на стену недоумения и пренебрежения. Мол, а зачем? Для кого стараться? Пайки умаляют голод, восполняют потребность организма во всех микроэлементах и витаминах. Зачем изобретать велосипед, когда и так все прекрасно работает? А если кому-то что-то не нравится, то никто не запрещает что-то брать из дома или готовить на месте.

Доля истины во всем этом была, но оставался Зимний, домом которого была база, точнее, клетушка три на три с кроватью, раковиной и унитазом или крио-капсула. О нем некому было заботиться и собирать пресловутые коробочки с едой в дорогу. А, ну да, ему же все равно что жрать.

— С тобой поделиться? — со вздохом спросил Брок, прекрасно понимая, что порция-то у него невеликая, даже если учитывать, что брал он с расчетом на два дня.

— Поделиться, — тут же отозвался Зимний, сел за стол, как примерный мальчик и выжидательно уставился на Брока.

— Черт знает что, — буркнул тот и пододвинул Зимнему контейнер, положил рядом вилку и нож. — Ешь и не благодари. Это была разовая акция.

Лазанья в контейнере кончилась раньше, чем сигарета у Брока. Зимний едва ли не вылизал тару и выглядел при этом неприлично довольным, словно кот, дорвавшийся до жирных и вкусных сливок.

— Спасибо, было вкусно, — тихо произнёс он, снова глянул на Брока.

— Говорю же, не благодари. Такое больше не повторится. Понял?

— Понял, — согласно кивнул Зимний и ушёл обратно в свой угол, сел там и затих.

В душе Брока сделалось как-то особенно мерзко. То ли сигареты попались какие-то дрянные, то ли он сам делал что-то совсем не так, не правильно. Но вот что? Как понять, куда именно стоит повернуть? Ну покормил он Зимнего? Что из этого? Что тут такого плохого? Найти простой и понятный ответ отчего-то не получалось. Все мысли возвращались в тот момент, когда Зимний сказал спасибо. Его взгляд, едва заметная улыбка на губах…

В груди заныло.

Ведь не могло быть так, что… нет, не могло. Брок не мог привязаться к отмороженному киборгу. Или мог?

Голова пухла от мыслей. И ведь нельзя было выйти из квартиры, пройтись в начавших сгущаться осенних густых сумерках до магазина за сигаретами, надеясь хоть так сбежать от очевидных и таких неприятных выводов. Да и Зимний не виноват был ни в чем. Не выкалывать же ему глаза только за то, как они действуют на окружающих.

— На диван ложись, — велел Брок и уронил голову на скрещённые перед собой руки.

У него была целая ночь, чтобы разложить в голове все на свои места. Только почему-то казалось, что ничего толкового из этого все равно не выйдет. Но попытаться же можно?

— Кофе, жженый сахар, сливки, — прокомментировал Зимний, едва Брок поставил на стол перед собой кружку.

— Любишь кофе?

Зимний покачал головой, но с кружки взгляда не поднял.

— Сахар? — заинтересованно переспросил Брок.

Вчера он правильно чувствовал — не вышло ничего придумать с этой странной тягой. Но решение все же нашлось, пусть и не самое логичное — пустить все на самотёк и поглядеть, что из этого выйдет, а уж потом действовать со ситуации.

— Люблю, — ответил Зимний. — Сладкое и сливки.

Вот сливок-то как раз и не осталось, Брок к себе в кружку вылил последний концентрат, что тут нашёлся, но в кармана имелась заначка из сникерса двухмесячной давности.

— Ешь.

— Шоколад, — начал Зимний, развернув обертку и понюхав предложенное лакомство.

— Заткнись, ради бога, и ешь.

Получив очередное спасибо, Брок ещё сильнее нахмурился.

Вот так вот и ломаются стереотипы. Одна ночь в конспиративной квартире — и все, теперь на Зимнего прежним взглядом не взглянешь, в памяти тут же возникают серые глаза с застывшей в них искренней благодарностью. То же мне, великое дело — еду свою отдать, но поди ж ты.

Весь путь до базы Брок молчал. По хорошему, следовало подать рапорт и отказаться впредь работать с Зимним Солдатом. Но пойти на такую подлость Брок не мог. Доверчивый взгляд серых глаз купил его с потрохами, клеймил собой, привязал без возможности вырваться из этой сети.

И ведь Брок не подаст рапорт, он вообще никому ничего не скажет. Просто приезжать на базу будет с термосом побольше. А там вместо кофе, скорее всего, будет булькать сладкое какао, да и контейнеров с домашней едой прибавится. Ведь мы в ответе за тех, кого приманили, приручили. Пусть даже и на жженый сахар.

@темы: марвел, моё, проза, Баки, Рамлоу, Брок/Баки

---

"you're the only real thing i've ever touched" we out here crying pic.twitter.com/PkfQH9XXi5

— estef (@brookIynbrnes) May 6, 2020

---

*о творчестве

Осторожно, дикие звери.

2.

Три дня пролетели как один в мелких, но важных делах, хотя и отдохнуть братья успели сполна. И вот наутро четвертого, позавтракав остатками их последнего в этой таверне ужина, они вышли из города через Восточные ворота и пошли по наезженному тракту.

За эти три дня дождь лить перестал, даже выглянуло приятное, уже по-летнему теплое солнышко, хотя лето в свои права еще не вступило.

Дорога подсохла и по ней можно было нормально идти. Хоть это и был большой торговый тракт, уложенный булыжниками, и тут бывала распутица, особенно после нескольких дней дождя. У самого города не было лесов, зато частенько попадались деревни, и все зажиточные, приятные глазу. Не то что на каких-нибудь окраинах страны, где встретить деревню уже счастье, а уж если там готовы тебе продать еды, это верх удачи.

Утро было уже позднее, и скоро, Лео надеялся, появятся телеги, едущие с рынка домой, можно будет прокатиться, не все ноги стёсывать, но пока на дороге было почти пусто.

Лео шагал рядом с Броком, ничуть не отставая от тренированного брата. Когда-то давно, когда они были маленькими, им еще можно было ходить, взявшись за руки, но что можно детям, то нельзя взрослым, особенно, если они братья. А так хотелось иной раз взяться за руки и просто идти вперед, ни о чем не думая, кроме как о тепле ладони любимого человека в твоей.

— Почему я постоянно ведусь на твои подначки? — как бы между прочим вздохнул Брок, искоса глянул на брата и ускорил шаг.

Он всё ещё был против этого похода в никуда, но и спорить с Лео никогда не умел, лишь сопротивлялся для вида. Вот и в этот раз, не сумев настоять на своём, Брок собрал их мешки и согласился на всё, лишь бы не наблюдать страдальчески опущенные плечи и не слушать, как Лео показательно громко вздыхает. Идти так идти.

Но направление Брок выбрал сам, старательно противясь желанию пойти совсем в другую сторону.

До Больших Вешек пути было суток двое. Денег на даже самую захудалую комнату на постоялом дворе не было, так что Брок уже мысленно готовился вечером выслушивать причитания брата по поводу “неудобно/комары/кто-то воет в кустах”, но пока солнце висело ещё очень высоко.

К моменту, когда мешок начал неприятно оттягивать плечи, за спинами братьев раздался мерный цокот подкованных лошадиных копыт.

Оборачиваться Лео не стал, привычный к долгим переходам, он мог идти и идти, куда ведет дорога, но это совершенно не значило, что он не уставал. Уставал, и сейчас был бы не прочь прокатиться на телеге, хоть в ней и нещадно трясло, но обычно, если их хотели подвезти, то сами предлагали. Поэтому Лео ждал, не оборачиваясь, чтобы не лишать себя надежды.

Брок, словно и не уставал вовсе, топал рядом, и Лео ему иногда завидовал, но его брат был отменным бойцом и каждый день тренировал свое тело, частенько привлекая к занятиям и Лео. Тот никогда не отказывался, понимая, что эта наука обязательно пойдет ему впрок.

Цокот копыт становился все ближе, и теперь уже хорошо был слышен скрип телеги.

— Эй, добрые люди, — позвали с козел, и Лео обернулся, остановившись, чтобы посмотреть на обладателя довольно высокого голоса. — Могу до Верхних Сволочей довезти.

Обладатель голоса был невысокий паренек с вихрастыми, уже выбеленными солнцем волосами, в обычной крестьянской одежде. Телега была совершенно пуста. Лео задумался, кто ж такого мальчугана одного отправляет на рынок, он ведь и выручку за день небось везет. И везет далеко. Если без остановки, то, почитай, сутки идти.

— Поехали? — спросил Лео, повернувшись к Броку.

— А чего нет?

Оба мешка полетели на дно пустой телеги. Брок помог забраться брату и влез сам, устроился со всем возможным комфортом. Лошадь флегматично всхрапнула и, повинуясь вознице, тронула с места. Теперь можно было спокойно перекусить чем боги послали и дремать, не опасаясь оказаться не пойми где. Пусть и трясло, но всё лучше, чем на своих двоих.

— Слушай, парень, — всучив Лео краюху хлеба и бурдюк с компотом, обратился к вознице Брок. — Ты сам-то куда едешь?

— Так до них, родимых, и еду, — отозвался парень. — А вам-то, видать, далече надо?

Лео достал из котомки пару кусков сыра и сейчас запивал их компотом, просто слушая пацана, которому на вид было лет десять, может чуть больше.

— Папенька в городе остался с товарами, а меня домой отправил, — легко говорил паренек. — Меня Тихоней кличут.

— Меня Лео, — проглотив еду представился он, — а его Броком. А ты не боишься так вот один, да ночью?

— Не, ночью я у тетки в Скважинцах на сеновале, — ответил Тихоня.

А Лео стало интересно, за что такого бойкого парнишку так прозвали, но спрашивать он не спешил.

Отхлебнув компота, Брок отломал и себе краюху хлеба. К разговору он не прислушивался особо, предоставляя более общительному брату выведать все самому. То, что паренёк не юлил и отвечал совершенно открыто, многое о нем и его деревне говорило. Городских так не расспросить, сразу же нарвешься на ответные вопросы и парочку подозрений. Но обворовывать мальчишку Брок не собирался. И дело было не в скрипучести телеги, худощавости лошаденки — братья Рамлоу никогда не брали чужого и начинать с Тихони не собирались. Руки-ноги целы, а значит дойдут.

Поля сменились редким перелеском, а потом потом небо пронзили высоченные матовые сосны.

— Хорошо тут, — протянул Брок, вдыхая полной грудью пахнущий смолой воздух.

ficbook.net/readfic/9735769/25042861#part_conte...

---

*о творчестве

Осторожно, дикие звери.

1.
— Чтоб я ещё хоть раз… — бурчал Брок, старательно выдирая из вязкого ила ногу и стараясь при этом не оставить там свой сапог. Зачем он водяному? На потеху головастикам? — Достало! Что ни заказ — всё жопа какая-то. То уговори русалку волосами поделиться, то жабоглоту объясни, чья на болоте брусника.

Нога выдиралась с трудом, в сапогах противно хлюпало, а мешок с головой жабоглота вонял так, что в глазах слезилось.

— Не ругайся, братишка, — весело сказал Лео, простоявший весь бой на вполне уютной кочке. В этот раз он просто защитил Брока, сделав его кожу поистине дубовой, но действие заклинания уже сходило на нет. — Я обещаю вычистить твою одежду, но ее все равно надо будет прополоскать.

Да, в их тандеме поистине грязную работу всегда взваливал на себя Брок, потому что в арсенале Лео было не так-то много боевых заклинаний. Тем более что брат был первоклассным воином. А вот Лео… Лео был волшебником, тем, кого природа одарила магией задарма, но, в отличие от магов, корпящих над книгами и знающих до черта всего, к Лео магия приходила свыше, и выбирать ее не получалось. Повезло, что на него одними из первых пришли заклинания мелкой починки и некое странное заклинание, которым можно было чистить, греть и творить чудеса по мелочи, чем он иногда пользовался, чтобы заработать денег, не истребляя всякую нечисть. Ну и, конечно же, Лео мог творить очень разрушительные заклинания.

— Да брось ты эту мерзость, — кивком он указал на ношу Брока. — Не убежит.

— Ага, брошу, — беззлобно оскалился Брок, перекинул мешок на другое плечо. — А потом, как в прошлый раз, вылавливать снова из болота будем, да? Не помнишь, кто налажал с левитацией и утопил бошку угрюмца?

Проходя мимо брата, Брок уже было хотел спихнуть его с кочки, чтобы распробовал болотную грязь как следует, раз уж именно такие заказы берёт у пройдохи Фьюри, но сдержался и побрёл в сторону берега.

Усталость давила на плечи, жабоглот вонял, мокрая портянка натёрла правую ногу — жизнь ещё никогда не казалась настолько гадкой, как сегодня. Но если быть совсем уж честным, точно так же Брок думал во время каждого заказа, но это не мешало ему отправлять брата, как самого общительного из них, за новым.

Более легкий, потому что не таскал на себе кучу железа, Лео легко преодолел расстояние до берега, почти не проваливаясь в трясину (а может, просто путь выбирал осторожнее). И вот они оба уже на берегу. Брок вылил воду из сапог, а Лео присел рядом и принялся колдовать очищающее заклинание. Природа одарил его поистине великим даром — ему не нужно было ни произносить магические формулы вслух, ни делать магических жестов, а для большинства заклинаний даже не нужны были магические компоненты. Но он старался об этом не распространяться. Пусть думают, что для него магия — тяжелый труд. Так больше платили.

— Все, вот видишь, сапоги и портянки уже сухие, сейчас над одеждой поколдую, только снимай давай и выжимай, — хлопнул он по плечу брата и чуть не скривился, какой мерзкой на ощупь была его одежда. — Ты молодец, Брок. Как и всегда. Я бы не смог залезть в эту болотину.

— Не подлизывайся, — буркнул Брок и споро скинул с себя тяжёлую от грязи кожаную куртку, стянул рубаху со штанами и исподним и только тогда выдохнул с облегчением. — До города всё равно жабоглота тащить тебе.

Хорошо ещё было бы помыться где, но ни расходовать остатки воды из бурдюка, ни лезть обратно в болото не хотелось. Ничего, до города потерпит. Воин должен уметь преодолевать лишения, быть стойким и… что-то там ещё. Сейчас в голову ничего толкового всё равно не лезло.

Брок раскинул руки, подставляя спину ласковому ветерку.

— С чего это мне? — изумился Лео, приводя одежду брата в надлежащий вид, даже починил дыры в куртке, которые жабоглот успел в ней проделать.

Лео и Брока бы почистил, но тот терпеть не мог морозное ощущение на коже, которое действительно было не из приятных, Лео на себе попробовал. А одежде и вещам было все равно.

— Я же маленький, слабенький, — смешно заканючил Лео, заканчивая с одеждой. — Как я такой тяжеленный мешок допру?

Лео прибеднялся, он вполне сносно даже здоровенным мечом Брока махать мог — силы были, но вот таскать всякие тяжести он терпеть не мог. А еще такие противные. Да и мешок, сколько не чисти, все равно будет в дерьме каком-нибудь.

— С того, — хмыкнул Брок, с благодарностью забрал рубашку и, стараясь не принюхиваться, натянул на себя.

Магия магией, а запах тины и какого-то тухляка она вытравить не могла категорически. Прав был Лео — придется потом полоскать, а ещё лучше отдать прачке на постоялом дворе, но без этого можно было и обойтись. Всё равно лишних денег у них никогда не водилось, а Фьюри никогда не заплатит лишней медяшки, какой бы сложной не была работа, скорее наоборот — постарается срезать оплату на чём угодно.


Одевшись, Брок потрогал ноющую мозоль и, как мог аккуратно, замотал её портянкой. Всё же до города на своих двоих добираться придётся. Брок ведь думал разориться на лошадь, хотя бы одну на двоих, но потом прикинул, сколько будет определить её на постой в хлеву постоялого двора, и откинул эту идею как излишне затратную. Да и ходят они обычно не так уж и далеко.

Мешок лежал, вонял и истекал какой-то гадостью вместе с болотной водой, и Лео смотрел на него с мукой на лице, прикидывая, имеет смысл его чистить, или его куртку все равно зальет этой гадостью, и решил, что потерпит, потом почистит. Хуже этой болотной дряни воняла только стряпня в дешевом придорожном трактире неделю назад, словно из этой дряни и готовили.

— Ладно, — вздохнул Лео, оглядывая болотину.

Было даже красиво: сосны обрамляли малюсенькое, абсолютно круглое озерцо, в центре которого росла кривая крохотная сосенька, и страшная трясина, из которой запросто можно было не выбраться, пряталась за этим пасторальным обликом. Вот же ж, мать её, природа, только решишь полюбоваться, как тебя соберутся или сожрать, или выпить, или прикопать, или утопить.

Взвалив мешок на плечо, Лео поморщился от вони и глянул на Брока, мол, идем или нет?

— Тащи-тащи, не все мне лобызаться с этими страховидлами, — усмехнулся Брок, хлопнул брата по спине и врубился в ближайшие кусты, на ходу прикидывая, в каком именно направлении им предстоит двигаться.

До города было неблизко. Они хоть и не забирались обычно далеко, но в этот раз пришлось прилично поблуждать по болоту, прежде чем нашли именно ту нечисть, что была указана в заказе. За просто так переводить поголовье местных уродцев Брок отказывался напрочь, мотивируя это тем, мол, все равно когда-нибудь за них да заплатят, зачем лишать себя приработка?

— Сколько Фьюри обещал за голову жабоглота? — спросил Брок и, смилостивившись над кривящимся братом, забрал мешок себе.

Лео благодарно кивнул, теперь шагая вровень с братом.

— Обещал полсотни золотом, — криво усмехнулся Лео. — Думаю, получим мы сорок пять, а то и сорок, обязательно найдет, к чему придраться, хер одноглазый.

На самом деле Лео вообще не понимал, чем так досадил местным жабоглот, но раз платят, надо браться за работу. А то они скоро по миру пойдут. Да и валить надо было куда-то отсюда, задержались они.

Лео потер предплечье, на котором саднила метка — три длинных царапины. Такая же была и у Брока.

— Как думаешь, мы его найдем? — кого — его, уточнять было не нужно.

Они были связаны с каким-то котом, как люди называли расу перевертышей, которых давным-давно никто не видел. Это у них были предначертанные самой судьбой пары, а что делали метки на руках у людей, вообще было непонятно, только чувствовал Лео какую-то пустоту в душе, и Брок говорил, что тоже чувствует что-то подобное.

— А нужно? — не глядя на брата, ответил Брок.

Сам он сомневался в необходимости искать кота или кошку или кого-то там ещё. Ему и Лео хватало с лихвой, а если вспомнить, что говорили об этих перевертышах, то и подавно не хотелось во все это встревать. Богомерзкие твари — самое невинное, что приходилось о них слышать на проповедях в церквушке у дома. Благо, когда мама умерла, они с братом тут же перебрались в город, поближе к деньгам, но нравы в нем были ничуть не лучше деревенских. Даже наоборот, церковь сильнее промыла мозги горожанам, чем это происходило в деревнях.

— Давай вообще не будем на эту тему?

— Давай не будем, — покорно согласился Лео.

Он не говорил Броку, что прочитал в библиотеке почти все, что было написано о котах-перевертышах, от церковных трактатов до анатомических атласов. Но самое интересное было в книгах, написанных магами, которые не могли прочитать люди, не обладающие даром, полученным ли от природы, или через долгие годы учения. А было там написано, что наречённые чувствовали друг друга даже на расстоянии, что они самой судьбой были предназначены друг другу и пылали такой любовью, какую люди даже не могут вообразить. Жизнь наречённого была выше собственной, поэтому перевертыши ни с кем не воевали, жили в гармонии с собой и друг другом, но людям была чужда подобная концепция жизни, да и сами люди-коты, что могли принимать целых три формы: человека, полузвреря-получеловека и, собственно, становиться большим котом, страшили людей. А человек странное существо, то, что непонятно, чуждо, им свойственно уничтожать, вот и перевертышей, что встретили людей миром, истребили почти полностью. Теперь даже услышать про живого перевертыша было редкостью.

И зная все это, Лео очень хотел встретить ИХ кота или кошку, это было не важно, а Брок считал, что им и вдвоем неплохо, и Лео чаще молчал о своем желании, иногда словно тыкая в брата палочкой, спрашивал, надеясь, что он изменит свое мнение.

Дорога была противная, да еще зарядила мерзкая мелкая морось, которая еще вроде и не мочит одежду, но не радовала одним своим присутствием. Взглянув на небо, Лео убедился, что дождя им не миновать, и, пока они еще сухие, создал у них над головой щит, словно зонтик от дождя, и плевать, что шли по щиколотку в мерзкой жиже, пусть хоть сверху будут сухими.

Брок покосился на брата. Эта показная покладистость была ему отлично знакома, да и то, что в этой мажьей голове роились свои собственные мысли и идеи, он знал прекрасно, но делать с этим ничего не желал.

До города пришлось пройтись на своих двоих, мимо не проехало ни одного обоза или крестьянской телеги, чтобы можно было напроситься в попутчики. Брок шёл, стараясь ни о чем не думать и не принюхиваться в голове жабоглота, но ноющее запястье и потревоженная от ходьбы мозоль не добавляли радости и хорошего расположения духа. Им ещё из Фьюри положенные барыши вытрясать.

— Как улов? — поинтересовался высунувшийся из караулки Уилсон, сморщился от запаха. — Какую страховидлу ловили на этот раз?

— Жабоглота, — не очень приветливо усмехнулся Брок и спросил: — показать?

Стражник замахал руками и убрался обратно, рявкнув, чтобы они проваливали уже, а не портили ему тут вид своими рожами.

— Ишь, нежный какой, — тихо, так, чтобы услышал только Брок, хмыкнул Лео.

Городскую стражу он считал разнеженными чурбанами, которые только и могли, что гонять народ да подати взимать, но и подобные люди были нужны, чтобы этот самый народ успокаивать. А со всякими монстрами боролись вот такие вот искатели лучшей доли. Чего им не жилось в наемничьем отряде, сказать было не так-то просто. Там и платили исправно, и кормили задарма, но вокруг были люди, по-своему хорошие люди, однако и они был не поняли тягу братьев друг к другу, и Лео с Броком решили уйти на вольные хлеба, оставив отряд без магической поддержки, зато теперь некому было за ними следить, некому было увидеть, как братья смотрят друг на друга, оставшись наедине.

— Ну что, сразу к Фьюри, или ты еще кому жабоглотом похвастаться хочешь? — спросил Лео.

Жабоглот, надо сказать, был не самой-то и опасной тварью, заманивал только в трясину, да там жрал. Но по большей части скот. Видать, много скотины пережрал, раз его убивать послали. А может дочку какого вельможи уволок, тоже бывает. Только что той дочке на болотах делать, вот вопрос.

— Да кому этот урод интересен может быть? — фыркнул Брок и перекинул мешок на другое плечо. — Только девиц по трактирам стращать да байки гнать несведущим. Пойдем, сразу деньги получим и на постоялый двор? Отмыться хочу как следует. Вечно дерьмом воняю, не то что ты — чистюля.

Толкнув брата в плечо, Брок проскакал мимо особо больших луж в сторону трактира, завернул за него и без стука пнул заднюю дверь, распахивая её на полную.

— Рамлоу! — рык Беннера почти заставил Брока отпрянуть, выскочить обратно под мелкий моросящий дождик, но он лишь улыбнулся и полез обниматься со странным телохранителем хозяина "ЩИТа".

Мало кто в задохлике и книжном черве Беннере мог заподозрить невероятную силу. Кто-то говорил, что всему виной его родители, одним из которых пытались назвать великаншу с северных гор. Другие уверяли, что это какие-то мажьи эликсиры так повлияли на него. Но сам Беннер лишь молча поправлял щегольские очечки на носу и пожимал плечами.

— И я тебя рад видеть. Хозяин твой где?

— А вам назначено? — тут же изменился охранник, перейдя на вы.

— А то как же! — Брок потряс перед его носом мешком с головой.

— Господин Фьюри у себя, — скривился Беннер, снял с носа очки, протёр из тряпочкой и водрузил обратно. — Только извольте для начала вытереть ноги.

Все шло, как обычно, Лео уже привык к этому замкнутому кругу: они получали задание, выполняли его, приносили то голову, то лапу, то еще какую-нибудь часть убиенного страховидлы и шли сдаваться.

Лео с Броком мечтали заработать на дом в каком-нибудь не слишком большом городе. Лео бы варил разные эликсиры и слыл аптекарем, а Брок… Что по этому поводу думал Брок, Лео, честно сказать, не знал, потому что брата мотало в разные стороны, и он иной раз пересматривал свои решения о будущем. Но дом в городе его вполне устраивал.

Дом. Небольшой, может быть даже над самой аптекарской лавкой, как бывало у аптекарей, но места бы хватило всем. И в этих всех Лео приписывал и неведомого наречённого, мечтая ее или его найти. Почему Брок не хотел отыскать невероятную любовь всей жизни, Лео не знал. Иногда он спрашивал у Лео с ехидством “тебе что, меня мало?”, и приходилось врать, говорить, что вполне достаточно. И было достаточно, но Лео не мог не хотеть узнать, что может подарить им их перевертыш.

— Всенепременно, — широко улыбнулся Лео и, сделав несколько ненужных пассов, руками очистил сапоги свои и брата. — Так достаточно чисто?

Беннер тут же отступил в сторону и снова засел за свою писарскую конторку с какой-то книгой. Брок только хмыкнул, но всё равно постарался пронести мешок с головой монстра так, чтобы не загадить светлую ковровую дорожку на лестнице — слишком вспыльчивым иногда бывал охранник Фьюри, и Брок отлично помнил, какие у того острые кулаки.

Дверь в кабинет к своему работодателю с ноги открывать Брок не стал, но и предпочёл не стучаться, слишком много чести, просто вошёл и водрузил грязный мешок прямо на стол, не без удовольствия отметив, что парочка капель всё же попали на камзол этого одноглазого.

— Это то, о чем я думаю? — привстав из своего кресла поинтересовался Фьюри, потянул завязки мешка, но внутрь заглядывать не стал.

— Ага, — оскалился Брок.

— Замечательно, но могли бы и внизу его оставить, — он со вздохом сел обратно.

— Ну так как же, а показать? — продолжил валять дурака Брок, хотя прекрасно видел, что игру его раскусили с первого момента. — А то потом скажите, что не того, не туда.

— Полно вам, Рамлоу, балагурить. Присаживайтесь и поговорим об оплате. Надеюсь вы помните установленные сроки на выполнение этого заказа? — Фьюри сцепил пальцы в замок и насмешливо глянул на братьев. — А живоглот, как я погляжу, уже успел у вас испортиться.

— Да он и при жизни вонял так же! — возмутился Брок.

— Доброго денёчка, — улыбнулся Лео Фьюри. — Работа сделана в срок, третьего дня вы нам заказ дали, и всего двое с половиной суток прошло, а уговор был на три. Живоглот в порядке, он так воняет и при жизни. Как пишут в книгах: “Живоглот тварь болотная есть, воняет она болотом и тухлятиной, коею жрет не в меру”. Или на в следующий раз страховидлу живьем привести, чтобы вы убедились, что она и при жизни воняет? Так что платите, господи Фьюри. Пятьдесят золотом, как договаривались.

Глаза Фьюри недобро сверкнули. Брок знал, что не любил этот одноглазый пройдоха общаться с Лео, ой как не любил, но братья по большей части всегда ходили вместе, не оставляя никаких возможностей для маневра.

Мешочек с золотом звякнул о столешницу.

— Здесь сорок пять и… — Фьюри поднял руку отсекая все возможные возражения. — Ужин за счет заведения.

— Три вечера подряд! — тут же внёс предложение Брок, так и не притронувшись к мешочку.

— Три вечера, — со вздохом согласился Фьюри.

— И бесплатная прачка, — добавил Лео, тоже не спеша хватать деньги.

— Здесь вам не богадельня, господа, — растянул губы в улыбке Фьюри. — Забирайте деньги и проваливайте.

Брок поднялся, цапнул со стола мешочек, приятно позвякивающий монетами, и сунул его за пазуху.

С прачкой Лео, конечно, дал. Та девица, что у Фьюри числилась в этой роли, навряд ли вообще знала, что такое стирка, но три ужина в самом дорогом трактире — это уже достаточно приятный бонус к деньгам, тем более, что остатки его можно забрать с собой и за завтрак в харчевне постоялого двора тоже платить не придётся.

— Ну вот, деньги свои мы получили, — заговорил Лео, когда они пришли в свою, надо сказать, очень скромную комнату с одной не самой большой кроватью, на которой спать вдвоем можно было только обнявшись. — Ужином ты нас обеспечил. Какие у нас дальше планы?

Планировал у них всегда Брок, из Лео планировщик был не сказать, чтобы очень хороший, но предлагать варианты он любил.

— Я к тому, что у нас теперь есть деньги, на которые мы можем или пожить вволю, или пойти дальше и, я слышал, в нескольких днях пути на запад, орудует банда разбойников. Чего бы нам их не убить? У них, небось, и добра полно. Что-то продадим — опять же, деньги. А если найдем нанимателя на этих гавриков, то, может, еще и сверху добавят. Или на восток. Там какая-то тварь девиц портит. Хотя я думаю, что это просто какой-то мужик в страховидло переодевается. Или вот еще…

Лео внимательно посмотрел на Брока, слушают ли его вообще.

— Давай сначала отдадим долги, обновим снаряжение, а там посмотрим? — со вздохом предложил Брок. — Что тебе всё куда-то бежать надо? Смысл лезть, если заказов нет ни на нечисть с девками, ни на разбойников? Тебе просто не живётся себе спокойно?

— Ты же знаешь, я просто люблю новые места, — сказал Лео, скидывая кожаную куртку, служившую ему и броней. Об истинной причине, почему Лео старался мотаться туда-сюда, он брату не говорил. — Но давай отдадим долги, и у нас останется золотых тридцать, помнишь, кузнец правил твой меч. Ну да, ты-то точно помнишь. Снаряжение… А чего у нас не хватает, кроме еды в дорогу? Кольчугу твою я еще на прошлой неделе починил.

От туч и моросящего дождя и так в комнате был полумрак, да еще и вечер медленно опускался на город, поэтому Лео зажег огонек, светящий в разы лучше свечей, и повесил его под потолком комнаты. Он был способен гореть без устали несколько часов.

— Давай лучше натаскаем воды, я видел, купальня не занята, — Лео продолжал скидывать вещи, — я нагрею воды, и мы вымоемся наконец. А потом шмотки прополоскаем. А то этим жабоглотом воняет даже тут.

Брок только вздохнул. Не сказать, чтобы он не понимал, отчего брата так манит дорога, куда его тянет с такой силой, но их отношения и без того считались преступными, а если ещё и кота сюда прибавить — считай прямая дорога на костёр обеспечена. У Брока и самого ныла метка, напоминая о предначертанном, но согласиться со всем этим так просто не получалось. Брок и так много сил убил, чтобы уберечь Лео от грязи окружающего мира, а проблем у них и без того было навалом.

— А давай лучше будем решать завтра? Сегодня у нас купальня и лучший ужин последних недель.

---

*о себе

Странно переношу предательства, недосказанности и любые действия за спиной. Я тот самый чувак, который не поймёт намёков, пока ему в нос не ткнут "неблагонадёжностью" человека. да и потом всегда верить будет, что все вокруг ошибаются и вот он вот хороший. Мы же общаемся. Он мил со мной. А выходит...
А выходит, как выходит. Всегда в дураках и с разбитым сердцем остаюсь я.
Коты, не делайте так, не дурите доверчивых людей. Им больнее во сто крат.

---

*о всяком

Посоветуйте, пожалуйста, авторов по Броку на почитать.
Запутался я в новичках, а обжечься не хочется, очень легко потерять запал.

---

*о творчестве

Ключ от двадцати дверей
20 - Бухарест

До Питешти оказывается не так уж и близко.

Барнс выжимает максимум из рено, нарушает все правила, что только можно. Чутьё вопит ему поторопиться, подгоняет, едва ли не пихая в спину. Все пять с лишним часов дороги он смотрит только вперёд, пролетая следующую точку, не замечая ни улиц старинного города, не людей, ничего, видя перед собой только цель. Взлетает по лестнице на последний этаж, где находится снятая для него Броком квартира, и едва не выносит дверь из-за того, что ключ не с первого раза поворачивается.

— Хей, принцесса.

Барнс едва не роняет телефон из ослабевших рук, зажмуривается и снова смотрит на экран. Там Брок, не совсем не такой, каким его помнит он. Со шрамами, избороздившими лицо, почти лишившими его левого уха. С острой саркастичной улыбкой, изламывающей черты лица ещё сильнее, неровно сбритыми у пострадавшего виска волосами.

— Да-а, — тянет Брок, словно как-то умудряется прочитать мысли. — Не нравлюсь, но я и не должен тебе нравиться, принцесса, не заслужил. — Он улыбается, точно улыбается, это Барнс понимает сразу, несмотря на кривую неправильную линию губ, почти смеётся, и от этого становится совсем жутко, неправильно, словно командир вышел попрощаться, сказать последнее слово и раствориться в истории навсегда, не оставляя за собой ничего. — Теперь у тебя есть жизнь и свобода. Именно этого я и хотел, добивался. Хуёво, правда, выходит для самого меня, но разве это имеет хоть какое-то значение? А ты живи! Найди своё место, своего человека. Хочешь, можешь даже податься к Роджерсу, теперь я за тебя спокоен, только исполни ещё одну мою просьбу — доберись до Бухареста. — Он диктует адрес, сбивается, трёт затянутой в чёрную кожу тактической перчатки ладонью шею, кадык.

И Барнс не выдерживает, оседает сломанной куклой на пол, не чувствуя боли в разбитых коленях, перематывает сообщение на самое начало, потом снова, снова и снова, изучает всё, что находится рядом с Броком, тени на стене за его спиной, странного вида чёрный шлем с протертым в ручную со стороны лица черепом, как маска самой смерти. Но ключи найти не выходит. Не получается понять, где именно сейчас этот идиот. Кто записывает ему это сообщение? Куда он собрался дальше? Уж не это ли он имел в виду под тем самым действием, о котором говорил в самом начале путешествия? Отвлечение внимания? На себя?

Что происходит Барсу, понять не получается. По идее надо мчаться в Бухарест, искать последнюю точку и надеяться, верить, что и там будет ждать его очередная подсказка, а не завершающий штрих в виде завещания на дом, машину, кошку, но сдвинуться с места не выходит.

Отчаянно хочется позвонить Стиву, наорать на него, спросить какого чёрта происходит, почему он опять проебался и потерял или самолично оттолкнул очередного дорогого для себя человека. Но номера нет. Записная книжка телефона по прежнему пуста.

Руки опускаются, сердце частит, сбивается с ритма, дышать слишком сложно.

Барнс ловит ртом воздух, скребёт горло ногтями, но хрип прорывается наружу, множится, отражаясь от пустых стен квартиры. Неужели это всё? И дальше ничего не будет?

Дверь захлопывается за спиной со звуком выстрела, но Барнс бежит вниз по лестнице потому что у него есть только два часа, чтобы успокоить свои нервы, придумать, что говорить и делать дальше, чтобы не кончиться вот тут на месте, не распасться, навсегда переключаясь в модус Зимнего Солдата.

Мысли не отпускают.

Рено, словно издеваясь, кашляет, отказываясь заводиться, но Барнс уже готов просто бежать, пешком добраться до улицы Олари, а там будь что будет.

Машина поддаётся не в первого раза, но всё же заводится, набирает скорость. Барнс знает, что, скорее всего, её бывшему владельцу накапает слишком много штрафов, но нисколько не сожалеет об этом. Что стоят деньги против человеческих жизней? Он бы вообще не думал об этом, но тогда и вовсе свихнуться можно, разве что включить музыку.

Рука на ощупь жмёт на все кнопки подряд, пока тишина не разбивается эмоциональным голосом диктора, вещающим об очередных неприятностях, связанных с Мстителями и со Стивом.

Барнс вздыхает.

Вот уж неугомонный. Что ему не сидится спокойно? Всего несколько дней прошло с Заковии и вот он, новый повод переживать, вслушиваясь в новостные сводки. Ещё бы — мировой терроризм не дремлет, а уж Стив никогда мимо пройти не сможет, даже если личные проблемы раскалывают голову на части. Или у него нет уже проблем?

К горлу вновь подкатывает тошнота. Барнс уже хочет выкрутить звук на минимум или найти какую другую частоту, менее травмирующую для психики…

— Сегодня в Лагосе некто Кроссбоунс, известный также под именем Брок Рамлоу…

У Барнса темнеет перед глазами.

— Какое мировое господство, Джон? — смеётся Брок, откидывается на ствол дерева, задирает голову вверх, выпуская струйку белёсого дыма в чёрное январское небо. — Неужто это и есть твой предел мечтаний? Не красотка с обложки ноябрьского Плейбоя, та блонди с сиськами, а позолоченный трон? Тогда тебе с мистером Пирсом не по пути. Вряд ли он соизволит поделиться или подвинет задницу.

— Не, ну, не так конечно, — мнётся Таузиг. — Но мечта же должна быть глобальной?

— Куда уж глобальнее золотого клозета? — качает головой Брок, передаёт сигарету Зимнему, с теплотой глядя ему в глаза, согревая уже одним этим. — Выжить я хочу, придурок, во всей этой свистопляске и состариться потом с любимым мужиком, а не догнивать где-нибудь в канаве, проращивая в лёгких семена, посеянные смертью.

— Да ты поэт, командир, — усмехается Мэй, запахивает куртку получше, но Зимний видит в её лице полное согласие, принятие слов Брока.

— С такой жизнью можно и поэтом стать, согласись, не зазорная профессия. Всё лучше, чем дерьмо за другими разгребать и получать за вонючие руки.

Выжить!

Барнс помнит эти слова, помнит мечту. Помнит, как Таузиг кривился, недовольный размахом, а потом просил Мэй поберечься перед последней миссией, бережно гладил её ладонь и что-то тихо говорил. Помнит, как Брок просил не подслушивать и сам выглядел так, словно ему очень-очень больно. А потом был человек на мосту, сбой в работе систем и последний приказ — бежать.

Звуки возвращаются вместе с голосом диктора.

— Схватка с Капитаном Америкой закончилась гибелью террориста, но не обошлось без жертв и со стороны мирного населения. Наша страна скорбит вместе с Вакандой.

Хочется смеяться…

— Знаешь, принцесса, плакать не стыдно. — Брок садится рядом с Зимним, пихает его в плечо, но смотрит в другой конец комнаты, на сгорбившегося Глазго, на его поникшие вздрагивающие плечи, на то, как он касается горла Лютика, то и дело проверяет наличие пульса. — Стыдно человека в себе потерять. Стыдно умереть ни за что и жить как растение, плыть по течению. А умирать, бороться до последнего и плакать — не стыдно. А слабости, — Брок снова смотрит в сторону, невесело хмыкает. — Есть у каждого.

Зимний не понимает…

...но зато эта наука доходит до Барнса вместе со слезами, с отчаянием, рвущим лёгкие, скребущим гортань. Хочется выть, выкрутить руль на полную, послать рено в свободный полёт с автострады, потому что боль впервые пробирает так глубоко, бьёт словно и не было никаких модицикаций, и он остался обычным человеком.

Обычным…

Вот они — его слабости.

Барнс трёт правой рукой лицо, не отнимая левой от руля.

Его слабости — это люди, два человека, которым он обязан всем своим миром, своей жизнью и тем, кто он сейчас.

Без Стива Баки Барнс погиб бы ещё в лабораториях Гидры под Аццано, на том столе, не выдержал новых экспериментов Золы. Без Брока Зимний так и существовал бы функцией, почти идеальным оружием, без мыслей, без желаний и самой жизни. Без Стива он не начал бы вспоминать тогда, не нарушил бы планы Пирса. Без Брока он бы потерял себя, убился бы, скорее всего, в попытке понять, кто он такой есть, и точно не стал бы Барнсом. И сейчас он может потерять обоих, если уже не потерял. Потому что про Брока сказали… про Стива… что это Стив убил…

Сердце колет сильнее. Барнс чувствует, что и его резерв истончается, но даже не думает останавливаться, лишь сильнее вдавливает педаль газа в пол, уже видя впереди в начавших сгущаться сумерках огни большого города

На въезде в Бухарест приходится значительно снизить скорость, периодически замирать на светофорах, ругаться вполголоса на нерасторопных водителей рядом. Барнсу кажется, что Брок специально выбрал в этот раз квартиру в центре, чтобы утихомирить бурю внутри него, ведь не мог же командир не знать, какие именно мысли зародит его последнее сообщение, что поселит в душе. Он точно знал и рассчитал даже этот момент.

От этих мыслей Барнсу становится больнее, хотя он и старается не думать, не анализировать всё случившееся за эти долгие месяцы, не делать выводов. Вот только они напрашиваются сами собой и при том не такие уж и утешительные — Брок знал, что этот бой станет для него последним, если не в самом начале, то когда оставлял сообщение в Питешти, точно знал. И это страшно злит.

На улице Олари Барнс аккуратно паркуется, выходит из машины и вдруг понимает, что никак не может найти в себе сил сделать и шагу в сторону двадцатого дома, дойти до подъезда, подняться на последний этаж и открыть последнюю дверь.

Ключ на шее становится невероятно тяжёлым. Хочется сорвать его, отшвырнуть прочь и уйти в совершенно другом направлении, чтобы просто не знать, что уготовила судьба в лице командира для финиша, попробовать поверить в то, что, всё сказанное диктором на радио, было лишь сном, представить возможное будущее… но это всё, Барнс прекрасно понимает, скорее всего, дорога в никуда, новый марш-бросок, но уже без возможности остановиться, а потому зажмуривается, сглатывает неприятно-вязкую слюну и делает шаг к дому номер двадцать на улице Олари.

Барнс замечает странную аналогию — двадцатая дверь и номер дома тоже двадцать, но уже не предаёт этому значения, шагает медленно по лестнице, так и не найдя в себе сил ускориться и замирает, когда перед ним оказывается новая дверь.

Что за ней? Такая же безликая квартира, как и все остальные до неё? Пустые полки стеллажей, ящики и толстый слой пыли на мебели?

Гадать долго не приходится.

Ключ поворачивается легко. без усилий. Дверь не скрипит, пропуская гостя сразу в небольшую гостиную. Светлые стены, какие-то картины на стенах явно кисти современных художников. Неожиданно распахнутые окна впускают свежий ветер, позволяют ему играть со шторами. И пахнет здесь очень-очень знакомо.

На глаза снова наворачиваются слезы.

Барнс задыхается, хрипит, чувствует, как по его самообладанию ползут кривые паутинки трещин, но тут взгляд цепляется за странное, заставляя замереть, помедлить с саморазрушением — маленький, обгрызанный острыми кошачьими зубками резиновый мячик. Взгляд скользит дальше, натыкаясь на кружку с недопитым чаем на журнальном столике, светло-голубую футболку, брошенную на спинку дивана, стойку с знакомым круглым щитом на стене.

Сердце ёкает, пропускает удар.

Барнс на подгибающихся ногах бредёт к двери в, видимо, спальню, толкает её и не выдерживает, оседает на пол, чувствуя, как щёки расчерчивает горячим, а лёгкие сжимаются, не давая нормально вздохнуть, потому что всего в двух шагах от него, свернувшись на постели калачиком, спит Брок, спокойно дышит, не хмурясь во сне, не вздрагивая, как это часто бывало раньше, а рядом, уткнувшись носиком ему в подбородок, мерно тарахтит Пуля, никак не реагируя на появление нового человека на своей территории.

— Господи, — шепчет Барнс. — Спасибо, Господи.

Где-то там в коридоре вновь раздаётся щелчок двери, кто-то входит, тихо шуршит пакетами, зовёт совершенно безрезультатно кошку. А Барнс смеётся.

Он наконец добрался до конца пути.

Он дома.



ДАДАДАДА!!!
Закончил!
Барнс доехал!

---

06.07.2020 в 08:25

Пишет  Шеллар~:

Красоты в ленту
продолжи понедельник порцией красоты....

Rolling Stone Magazine New/Old Outtakes 💜

---

*о творчестве

Ключ от двадцати дверей.
19 - Питешти.


Барнс нервничает всё утро, дёргается, сам не зная от чего. Всё вокруг бесит его со страшной силой, раздражает. То, как нарочито громко смеётся бариста небольшой кофейни, заигрывая с очередным посетителем и стараясь навязать ему побольше выпечки. Как девушка за соседним столиком, так благоухающая сладкими духами, что плохо становится, щебечет по телефону. Как мужчина с газетой, постоянно встряхивающий её и читающий вслух, перескакивает с темы на тему, то ругая местную власть, то вздыхает, как же хорошо живётся другим.

Раздражают все. Да и сам город в целом, хотя ещё вчера ни таких мыслей, ни эмоций не было и в помине. Засыпалось легко, даже несмотря на несколько выпитых стаканов кофе и какой-то совершенно идиотский фильм про жуков-короедов на местном познавательном канала, неожиданно затянувший и закончившийся где-то за полночь. А вот утро ударило в голову болью.

Барнс, ещё не открывая глаз, понимает, что день “удался”.

Виски пульсируют болью, затылок тянет, глаза словно стали на несколько размеров больше и никак не помещаются в глазницах. Но эта боль, эти ощущения знакомы Барнсу, он никогда их не сумеет забыть, сколько бы не желал этого. Не хватает только холодного геля на тех самых точках и железных клем, не хватает привкуса резины во рту и тихого “прости, принцесса” на ухо перед тем, как мир на мгновение окрасится чёрным, утопая в боли, и начнёт потихоньку выцветать до серого.

— Прости, принцесса, — шепчет Брок, касается кончиками пальцев под подбородком и отстраняется.

Зимний не винит командира за эту боль, не считает предательством. Он сам проебался, сам сказал, когда нужно было захлопнуть рот и молчать, сам подставил себя, выдав то, что воспоминания начали возвращаться. А командир прикрывал до последнего, но и он не всесилен. Уж только по сравнению с таким монстром как Гидра.

— Агент, расслабьтесь, — шипит механическими помехами голос через динамик. — Сейчас комарик укусит и всё пройдёт.

Зимний видит как зло усмехается Брок, явно записывая очередного несчастного в свой личный список должников, как смотрит на самого Зимнего с горечью, неправильной болью. Командиру не должно быть больно.

— До встречи завтра, — одними губами шепчет Зимний.

— Да, не бойся, — отчаянно улыбается Брок.

Но Зимний всё равно боится. Не боли, нет. К ней он уже давно привык, притерпелся. Страшит его то, что открыв глаза он не узнает человека перед собой, что память снова превратится в чистый лист, не оставляя ничего, что не нужно в работе. Зимний боится потерять себя и шанс, что ему однажды дали. Ведь он не машина. Он — живой!

Ложечка слишком громко задевает край чашки, заставляя Барнса вздрогнуть, сморгнуть непрошеное воспоминание, вспомнить, что он не сидит сейчас в неудобном кресле голый по пояс, а вокруг самые обычные люди, никоим образом не причастные к его прошлому.

Но голова болеть не перестаёт.

Барнс по привычке оставляет чаевые на столике и выходит прочь, так и не допив свой кофе.

Прохладный утренний воздух приятно холодит виски, заставляя боль немного отступить, затаиться. Можно конечно дойти до аптеки, скупить всё обезболивающее, но Барнс прекрасно понимает — не поможет. Эта боль должна уйти сама, раз пока нет ещё рядом человека, способного облегчить страдания одним только прикосновением.


— Боже, детка, чего ты такой деревянный? — вздыхает Брок, стараясь размять плечи Зимнего. — Кому было приказано расслабиться? Лаки что ли? Так он и не напрягался никогда.

Горячая ладонь ложится на шею.

Зимний вздрагивает, прижимается боком к командиру и позволяет себе потерять стабильность, перестать следить за обстановкой и собственным телом, доверяется.


Из Будапешта Барнс уезжает этим же утром, не заморачиваясь покупкой еды в дорогу. Даже воду и ту не берёт.

До Тимишоары всего три с половиной часа езды, не получается проголодаться, да и странное чувство тревоги гонит вперёд, напоминая о тех событиях, после которых он и отправился в этот путь, о том, что осталось у него в Штатах и осталось ли вообще хоть что-то.

Думать об этом не хочется, но упрямые мысли нет-нет да лезут в голову, отвлекая от разглядывания проносящихся мимо за окном пейзажей. Музыка не спасает, скорее наоборот лишь нагнетает атмосферу подкидывая не самые удачные треки. Почему-то проще всего слушать получается рекламу каких-то дрянных, но при этом невероятно необходимых всем и каждому товаров. И Барнс сам не понимает когда начинает подпевать навязчивому мотивчику из рекламы керхеров. Даже задумывается, а не купить ли такую штуку в дом, несмотря на то, что никакого дома у него и нет. Больше нет.

В сороковых, когда он съехал, практически сбежал из женского царства и перебрался в небольшую съёмную квартирку вместе со Стивом мысли о том, что вот он — дом нет-нет да посещали его голову. А потом случилась война, разделив всю его жизнь на до и после, исковеркав, перелопатив напрочь душу. Только Стив, изменившись до неузнаваемости, умудрился остаться самим собой. А вот Баки так не мог. И у Зимнего не получалось. Даже шанса не было. А вот Барнс сможет, сумеет собрать в кучу свой мир, справится с Гидрой и тем. что там с ним творили. Он уже справляется, очеловечивается, “становится настоящим живым мальчиком”.

Значит будет дом, а в дом непременно нужна мини-мойка Керхер.

Улыбка сама собой растягивает губы Барнса.

Ему нравится представлять свою жизнь “после”, нравится мысленно расставлять мебель в доме, ухаживать за садом, устраивать барбекю на заднем дворе, возиться с собакой и без какого-либо эффекта гнать кошек из спальни, зная что всё равно Пуля припрётся ночью орать под их дверью и если её пустить, то снова запрыгнет на кровать, пройдётся по Стиву и уляжется в подмышку Брока, потому что это всегда было её местом.

От этих мыслей Барнса отвлекает навязчивый писк. Он не сразу понимает его причину, но заметив мигание лампочки на приборной панели рядом с индикатором топлива.

— Чёрт, — выплёвывает Барнс, вспоминая, что из-за странного пробуждения и головной боли совершенно забыл заехать на заправку и покормить свою крошку.

Съехав на обочину, Барнс разворачивает карту.

Не ругать себя не получается. Тем более, что никто не мешал напомнить парочку канистр и бросить их в багажник на всякий случай. Сразу в голове появляется странная мысль о том, что Зимний так не ошибся, уж он-то предусмотрел бы всё возможные нюансы и сейчас бы не стоял с глупым видом рядом с машиной не зная в какую сторону проще двигаться.

— Нет, придурок, я не злой, — ухмыляется Брок, бьёт по рукам слишком близко замершего Лаки, но не отталкивает, лишь смотрит прямо в глаза, без страха, сомнения, и Лаки снова отступает, безмолвно извиняясь, пожимает плечами, чтобы через пару дней снова попытаться нарваться, прогнуть командира под себя. — Я добрый, Лаки, очень добрый, а потому твои яйца ещё не украшают эту стену.

Зимний непроизвольно смотрит в ту сторону куда указывает командир и не понимает чем эта стена отличается от других. Тем что в ней нет окна и двери? Или какими-то другими конструктивными особенностями. Он даже спрашивает у Брока.

— Боже, принцесса, ты иногда такая дура, что я только диву даюсь, — хохочет командир, утирая невидимые слёзы, треплет по голове, гладит за ушами.

Вот и Банс сейчас себя чувствует этой самой дурой. Сам пожрал утром несмотря на плохое настроенье и так себе самочувствие, а вот про детку забыл.

— Ну и куда мне теперь? — спрашивает он сам у себя.

На бумажной карте пометки о заправках найти удаётся легко, но тут Барнс понимает, что совершенно не представляет где именно сейчас находится. Снова костерит себя не самыми лестными словами, но всё равно выбирает двигаться вперёд, пусть для этого и придётся оставить тойоту непонятно где. Он конечно может вернуться с бензином, но тратить на это время смерти подобно. Барнс и так слишком задержался в пути. Потому он снова достаёт свой рюкзак, переодевается во всё броское, яркое, чтобы походить на местную молодёжь, мысленно радуясь, что свитшот так и остался у Сары, цепляет на нос очки без диоптрий и уходит, стараясь не оглядываться.

— Прости, крошка, — шепчет он до тех пор пока дорога не виляет в сторону, скрывая тойоту за деревьями.

Через пару часов заправка так и не появляется, зато Барнс выходит в небольшому мотелю с забитой машинами стоянкой.

Выяснять с чего так много народу забыло в румынской глуши Барнсу совсем не хочется. Он выбирает себе нового друга, с лёгкостью взламывая замок на двери и отключая не успевшую заорать, оповещая всю округу, сигнализацию.

Барнс специально выбирает темно синий рено, чтобы ничего не напоминало ему о крошке. Он конечно может отправиться дальше и пешком, ловя попутки, проходя какие-то отрезки пути на своих двоих, благо путешествие автостопом ему уже не в новинку, но тогда три с половиной часа очень запросто могут растянуться на двое суток или даже более, а такое допустить нельзя. Барнс торопится. Очень торопится.

Тимишоара удивляет.

Невысокие нарядные домики скорее напоминают Вену и мало почему-то ассоциируются именно с Румынией, хотя и о последней он знает досадно мало. Только то, что откуда-то отсюда родом знаменитый граф Дракула. Баки Барнс не увлекался историей и географией, а Зимнего интересовали только места, куда его посылала Гидра с очередной миссией.

Нет, Барнс не верит в вампиров и прочую полумифическую нечисть, хотя после более близкого знакомства с архивами Гидры и не с таким согласишься. Всё же тот же Тор, к примеру, существует, ходит по Манхеттену, раздаёт автографы, фотографируется как настоящая рок-звезда. Так почему бы не существовать и вампирам? Но вот сам Барнс верить в них не хочет категорически, по крайней мере не в таких, какими их описывали любимые книги Таузига.

— Они что? — удивляется Брок, не донеся стакан с кофе до губ.

— Сияют в солнечном свете, — с какой-то непонятной Зимнему улыбкой тянет Джон, прижимая потрёпанного вида книгу к груди.

Снова становится непонятно.

— Охуеть. — Брок кривится отставляет стакан в сторону, смотрит на своего бойца с сомнением. — Не отряд, а дамский клуб, ей богу.

Барнс тяжело себе представляет существ с блёстками на коже, тем более чтобы они создавали хоть какую-нибудь угрозу, разве что кроме проблем с полицией моды, он помнит, что кто-то упоминал об этом, но не берётся назвать кто именно, и поставщиками глиттера, это слово часто использует Мэй, говоря о чём-то с блёстками. Но вампиров боятся, должны бояться. Книги, фильмы, легенды рассказывают о них, как о жестоких почти бессмертных существах, пьющих кровь и превращающихся в летучих мышей или туман. А тут столько сияния и...

— Тут про любовь, Зимний. Ты не поймёшь.

Нет, с любовью у Барнса никаких проблем нет, а вот блёстки.

Барнса передёргивает. Он бросает рено не запертым и уходит, не оглядываясь, не думая на чем будет уезжать из этого города. Наплевать, в его сердце нашлось место только крошке тойоте и сдвигать ее новой любовью не хочется категорически. Барнс даже в сердцах обещает себе, когда все это закончится, найти её и теперь уже полностью забрать себе. И да, обязательно нарисовать на водительской дверце звезду.

Но пока надо хотя бы перекусить и привести мысли в порядок, познакомиться с новым городом, используя эту заминку как возможность остановиться, отдышаться.

Ресторан Барнс долго не выбирает, заходит в первый попавшийся, не без удовольствия замечая обширную террасу и небольшие круглые столики довольно просторно, не по-американски, расставленные на ней, и полное отсутствие народу.

С официантом объясниться получается легко. Снова идеальная память Зимнего где-то во внутренней картотеке находит знание местного языка, избавляя даже от акцента. Барнс улыбается, даже пробует пошутить, и на его столике к заказанным блюдам присоединяется какой-то сложный десерт на крохотной почти прозрачной тарелочке. Полароидный снимок угощения отправляется к остальным, вместе с небольшой заметкой с другой стороны фотографии. Барнса не волнуют ни многообещающая улыбка, он уже научился их замечать, общительного парня, ни длинный телефонный номер на салфетке, подложенной под тарелку. Барнс спешит. Он и в ресторане то обедает или ужинает только потому что так велит Брок, каждый раз повторяя в сообщениях о том, что принцесса хоть не должен забывать базовых потребностях организма, но и радовать себя чем-то новым тоже обязан.

— Это полезно для мозга, Зимний, — хмуро помешивая пластиковой ложечкой странно зеленое мороженое в бумажном стаканчике с ярким, но совершенно не запоминающимся логотипом, бурчит Брок. — Когда мы пробует что-то новое, наш мозг развивается, образовывая новые нейронные связи. — немного мороженного отправляется в рот. — Вот же дрянь! Лютик, как ты жрешь эту сладкую хероту?

Барнс улыбается и пододвигает к себе десерт.

— Ну привет… Баки Барнс.

Этот взгляд Барнс не узнаёт. Он вглядывается в лицо на экране телефона, кусает губы, хмурится, но никак не может разгадать эмоции командира. Тот впервые называет его этим именем, говорит при этом зло, отрывисто, словно он не рад именно Баки и готов обменять его на любого другого человека, хоть на того же Зимнего обратно, лишь бы не Баки. Брок говорит-говорит-говорит, несмотря больше в камеру, даёт стандартные инструкции, сбивая Барнса, пугая его этой незнакомой формальностью. Но в какой-то момент взгляд командира смягчается, снова смотрит прямо в душу.

— Прости дурака старого. Сам загнался, а на тебя это перекидываю. Насрать кто ты, пусть хоть внебрачный сын Пирса и Фьюри, главное выживи, а там разберёмся как быть дальше. — Брок вздыхает, качает головой закуривая. — Надеюсь мы скоро увидимся. У меня почти все готово… почти все, принцесса. Береги себя.

— До встречи, — отвечает Барнс и выходит из квартиры, чтобы больше не останавливаться.

@темы: Роджерс, Баки, Стив/Баки, Рамлоу, Брок/Баки

---

*о творчестве

Ключ от двадцати дверей
18 - Тимишоара

Ехать оказывается недалеко, хотя всё равно Барнс не очень доволен тем, что планам снова не суждено осуществиться в полной мере.

Мыслями он давно уже в Будапеште, но приходится вернуться в Братиславу, а потом и вовсе в какой-то Сенец. Зато Сара больше не плачет, только смотрит странно своими огромными серыми глазищами, словно под кожу забраться пытается, просочиться вместе с кровью куда-то в нутро, занять там не предназначенное для неё место.

Барнсу неуютно, он ёрзает на сиденье, нет-нет да поглядывает в зеркало заднего вида, чтобы не смотреть на свою попутчицу, не встречаться с ней взглядом, не спрашивать, что привело её на трассу в такой день, как вообще так могла сложиться жизнь, что этой хрупкой ранимой девочке пришлось зарабатывать именно так.

Дождь и не думает успокаиваться. Мокрый асфальт поёт под колёсами Тойоты, что-то рассказывает, но Барнсу не до его историй. Он снова оказывается не там, где хотел бы быть, не с теми. Но и высадить Сару на самой границе её города, чтобы вернуться обратно на свой маршрут, он позволить себе не может. Потому что это неправильно.

— Зачистить особняк, — повторяет Зимний очередной пункт задания, — если цель окажется не одна.

— Ну. Прислуга-то тут причём? — в десятый раз спрашивает Брок, устало трет переносицу, щурится от искусственного света лампы, отворачивает её от себя, отчего тени на стенах становятся гуще, чернее, изгибаясь, они ползут всё выше и выше в тщетной попытке добраться до потолка. — Эй, придурок! — рявкает командир, заставляя Зимнего вздрогнуть, снова взглянуть на схему дома. — Зачем убирать слуг?

— Они находятся в доме и могут помешать выполнению миссии или являться потенциальными свидетелями устранения цели, — упрямо повторяет Зимний, захлопывает папку с досье на новую цель и суёт её в шредер.

— Дебила кусок, — вздыхает Брок. — Ты модификант или черлидерша? Ты не можешь проникнуть в дом так, чтобы не засекли?

— Модификация Зимний Солдат…

— Ой, заткнись, ради бога. Эти люди не виноваты в том, что это мурло как-то перебежало дорогу Гидре. Это неправильно — убивать всех и вся, — уже спокойнее поясняет Брок, откидывается на спинку стула, достаёт из пачки сигарету, но не закуривает, убирает обратно.

— Неправильно? — повторяет за ним Зимний, хмурится.

— Именно, детка. Неправильно.

Тогда Зимний не понял, а вот Барнс разбирается сразу: и то, почему командир тогда злился, и что пытался донести до него, и почему в деталях миссии указано было именно так.

Когда машина останавливается, Сара медлит, смотрит немного испуганно на скомканное мокрое платье, теребит ворот свитшота, слишком отчаянно сжимает худые коленки, словно и правда боится Барнса. Хотя он уже не удивляется.

— Забирай себе, — понимающе усмехается Барнс, машет рукой, когда она снова заикается об оплате и о том, что кофта дорогая. — Мне всё равно цвет не нравится, а так хоть тебе пригодится. Иди, дождь всё равно и не думает прекращаться.

— Простите, — шепчет она, уже открыв дверцу и почти выскользнув на улицу. — Может я вас хоть чаем напою с… сэндвичами? Пожалуйста.

Отказаться не получается. Сара смотрит на Барнса, кусает тонкие бледные губы и молча ждёт ответа, словно от него что-то действительно зависит. И Барнс сдаётся, кивает ей, едва не ослепнув от ответной улыбки, и тоже выходит в дождь, мысленно пообещав малышке Тойоте, что не станет задерживаться и уже совсем скоро они снова вернутся на трассу.

Тёмный подъезд дома Сары не кажется опасным, но Барнс привычно прислушивается к тишине лестничных пролётов, движениям за чужими дверями. Он отлично помнит, как ему пришлось бежать через крышу, прыгать с одного здания на другое, только потому что тогда не уследил, не проверил всё досконально, доверился случаю. Но этот дом молчит, дышит самыми обычными звуками, никак не связанными с войной, пахнет уютно выпечкой, теплом и, совсем немного, котами.

— Проходите, — щебечет Сара, тянет Барнса через узкий коридор сразу на кухню, усаживает на видавшую лучшие времена табуретку. — Вам чай или кофе? У меня правда только растворимый, но он совсем не плохой, вы не смотрите на марку, он вкусный.

— Чай, пожалуйста, — обрывает её Барнс, старается улыбнуться, даже предлагает помощь. но Сара отказывается, усаживает его обратно и просит чувствовать себя как дома.

На это ответить не получается.

В квартире пахнет болезнью, бедностью и отчаянием — слишком знакомо, чтобы не понять причин.

Чистенькие коридор и крохотная, способная вместить только минимум мебели кухонька — всё это слишком напоминает Барнсу дом Стива, ту атмосферу, что витала там: ожидание беды, смерти, ощущение конечности. И это пугает. Кажется сейчас из соседней комнаты раздастся надрывный кашель Стива, тихая отчаянная молитва его матери. Но просто встать и уйти Барнс не может. Он пьёт совершенно безвкусный чай, стараясь не прислушиваться к тяжёлому дыханию за стенкой, медленным шаркающим шагам, не искать схожести со своим собственным прошлым.

Когда кружка пустеет, Барнс подрывается с места, сдержанно благодарит и пятится к выходу, стараясь не смотреть в сторону приоткрытой двери то ли в спальню, то ли в гостиную, выгребает из кармана всю наличность, что там находит и оставляет на тумбочке перед небольшим, треснувшим по краю зеркалом. Был соблазн оставить ещё и машину, для него то это не проблема — найти другую, но Барнс вовремя вспоминает о том, как она добыта и лишь крепче стискивает ключи в живой ладони.

Братислава, Штурово, Эстерг мелькают за окном мчащейся на крайней допустимой скорости Тойота, остаются за спиной. Даже десятиминутная задержка на границе даётся Барнсу с трудом. Он хочет оставить за спиной без сомнения прекрасную страну, подарившую его прошлому ещё парочку новых фрагментов, но душевная боль с каждой минутой становится всё сильнее и сильнее, рвётся наружу хрипом, вот только с утешением сейчас большие проблемы. Но там, в Будапеште у Барнса есть маленькая чёрная аптечка на все случаи жизни, где маленькое видеосообщение способно излечить хотя бы на время. Потому что сейчас даже красота Дуная не способна порадовать.

Солнце выглядывает совсем неожиданно, прорывается ярким лучом сквозь хмурые тяжёлые тучи.

Барнс до последнего думал, что дождь будет его спутником целый день, но небо разъяснивается, вспыхивает приятной синевой, сочная зелень словно наливается наливается каким-то ненастоящим мультяшным цветом. Но Барнсу кажется, остановись он, и дождь нагонит, снова накроем серостью, рванёт ветром бейсболку с головы, лизнёт влажно щёку.

Почему-то последние мили даются особенно тяжело, откуда-то наваливается усталость, мрачно напоминая, что впереди ещё не конец, и завтра снова придётся бежать, но именно они не позволяют сдаться, подкармливают упрямство, и Барнс едет.

Новая точка, квартира ему даже нравится. Она живее всех предыдущих, хотя стоит скорее всего не намного дороже, но маленький балкончик выходящий на набережную сразу западает в сердце.

— Красиво, — шепчет Барнс, оставляет в комнате стакан с кофе и выходит подышать влажным воздухом, помечтать немного о том, что вот-вот за спиной раздадутся голоса, щёлкнет замок двери и в прихожую войдут двое. Они не будут делить мир на чёрное и белое, забудут о разнице в убеждениях и позволят уже Барнсу показать им дорогу.

— Иисуси, детка, — Брок выдыхает и суёт зауэр обратно под подушку, прищурившись смотрит на часы, трёт лицо ладонью. — Ты чего здесь? С Пулей опять диван не поделили?

Зимний открывает рот, но не произносит ни слова, подпихивает командира во бок, перекатывая его на другую сторону кровати, а сам ложится рядом, даже позволяет себе обнять Брока, коснуться его ладонью.

— Ебануться — тапки гнутся, — поражённо выдыхает Брок, но не протестует, наоборот, переворачивается на другой бок, обнимает подушку руками, как бы невзначай прижимаясь спиной к груди Зимнего, и проваливается в сон.

От такого проявления доверия Зимнему уснуть никак не выходит. Он лежит рядом, рассматривает в темноте темноволосый стриженый затылок, сторожит сон самого важного человека.

Барнс улыбается воспоминанию, собственным ощущениям и мыслям. Ведь только Брок захотел увидеть в Зимнем Солдате кого-то большего чем винтовку с глазами, захотел назвать его своим товарищем, полноправным членом отряда, нашёл в себе желание быть человеком, а не инструментом, подпустил к себе очень близко и решил помочь. Возможно он даже любит Зимнего.

Балконную дверь Барнс не закрывает. Садится на пол, ставит на низкий журнальный столик стакан с кофе, высыпает рядом найденные в тайнике карамельки и только после этого берётся за телефон.

— Хей, детка, рад тебя видеть. — Брок улыбается открыто, искренне, отчего морщинки в уголках его глаз прорисовываются ярче, выдавая возраст с головой, но Барнсу таким он нравится ещё больше, потому он здоровается в ответ. — Далеко же ты забрался. Будапешт, а? Сомневаюсь, что в каком-нибудь другом случае ты бы решил посетить этот город, а так, смотри сколько нового. — Он смеётся, откидывается на стуле, давая Барнсу рассмотреть смуглую, покрытую красными пятнами засосов шеи, мощные, в этот раз не обтянутые футболкой, плечи.

Сегодня командир странно-домашний, такой, каким его Зимний видел не так уж и часто. Он курит, рассуждая совершенно о посторонних вещах, размахивает зажатой в пальцах сигаретой то и дело осыпая себя пеплом. Командир счастлив. Это чувствуется даже в позе в которой он сидит, читается по глазам, по коже… ему с кем-то очень хорошо.

Барнс останавливает запись, хмурится, рассматривая застывшее лицо командира, пытаясь вспомнить его настолько живым. По всему выходит, что в это время Зимний спал, пропуская что-то очень важное.

В груди становится неприятно. Тяжесть давит на грудную клетку, стискивает сердце и легкие.

Брок красив как никогда, и Барнсу сейчас это страшно не нравится, бесит. Жгучая злость, щедро приправленная болью, разгорается всё сильнее, затапливает с головой. Некстати проснувшееся воображение лишь подкидывает дровишек в и так ярко полыхающий костёр, рисуя перед внутренним взором Брока с другим. Чьи-то руки на его плечах, спине, губы касаются губ, загорелой кожи, острого кадыка.

Барнс едва сдерживает себя, чтобы не швырнуть телефон в стену, не дослушав послание до конца. Новое чувство ему не нравится, да и название у него ядовито-кислое, неприятное — ревность. Барнс помнит его, потому что и Баки так же сгорал, как и он сейчас, когда Стив, наряженный в новую капитанскую форму, смущённо алел щеками на очередной довольно грубый подкат хорошенькой ассистентки, радистки, медсестрички. Как отказывал каждой, возвращаясь обратно в палатку к Баки, но на место отвергнутой красавицы на следующий день приходила другая. И так по кругу.

Экран телефона гаснет.

Кофе не кажется уже таким ароматным, а карамель сладкой. Барнс сидит на полу, крутит в пальцах конфету, мысленно перебирая в голове всё уже услышанное, пока перед внутренним взором словно не вспыхивает лампочка — что-то на заднем плане было не так.

Телефон снова оживает в руках.

— Хей, детка, рад тебя видеть. Далеко же ты забрался. Будапешт, а?

Но Барнс смотрит больше не на лицо, шею, плечи, он внимательно разглядывает всё, что находится за спиной Брока, и хоть и не узнаёт комнаты, но вот бок яркого красно-сине-белого щита, пару раз попавшийся в кадр говорит слишком о многом.

Тот, кто забрал себе Брока — это Стив, ведь больше ни у кого нет такого странного оружия, больше похожего на мишень, ведь не зря же, отдавая последние приказы, Брок просил сильно только не калечить Капитана Америку и улыбался странно натянуто.

Сразу становится проще и задуманное больше не кажется таким уж невозможным. Значит, однажды ключ повернётся и они оба могут войти в дверь?

Барнс стягивает с шеи шнурок.

Ключ на его ладони, тот самый из первого, от всех дверей в его путешествии, от его сознания, от воспоминаний и от новой жизни в данный момент кажется самым важным артефактом из всех. Даже полумифический тессеракт не обладает такой силой, как этот фигурный кусочек металла, такой важностью для одного отдельно взятого человека. Ключ от судьбы.

Шнурок возвращается на место, двери закрываются за спиной.

В навигаторе уже вбит новый маршрут следования. Тимишоара — достаточно большой румынский город с непроизносимым для американца названием. По крайней мере Брок три раза сбивается, когда пытается его произнести. Новая точка, которая, скорее всего, тоже превратится в запятую. Но Барнс к этому вполне готов, ведь ключ всё равно останется с ним.

@темы: Роджерс, Баки, Стив/Баки, Рамлоу, Стив/Брок, Брок/Баки

---

*о творчестве

Ключ от двадцати дверей
17 - Будапешт

В Зальцбурге в итоге Барнс выдерживает ровно три дня, буквально заставляя себя оставаться на месте, отдыхать, знакомиться с людьми, самим городом, пробовать местную кухню. Но утром четвёртого он не выдерживает, срывается с места, едва только рассветает, мчится через сонный город к своей крошке, чтобы первые полчаса просто просидеть на месте, бережно поглаживая, будто бы извиняясь перед ней, оплётку руля.

Сонный охранник провожает слишком раннего гостя рассеянным взглядом, даже что-то кричит вслед, но Барнс уже не здесь, а в Братиславе.

И снова дорога, мелькающие по обеим её сторонам пасторальные пейзажи, маленькие городки с едва ли десятком домов на единственной улице, небольшие озёра с чистой голубой водой, зелёные пастбища. Барнс улыбался своим мыслям, воспоминаниям, что смог за эти дни уложить по пустым полкам в голове, рассортировать, понять. Вот только семью вспомнить так и не получилось. Почему-то в памяти возникают лица знакомых: бакалейщика из лавки на углу, мальчишки — разносчика газет, портовых трудяг, таких же как и сам Баки Барнс, но вот родители и сёстры, сколько ни вспоминай, остаются белыми пятнами. Только имена, без лиц или каких-либо других особых черт. И он понять никак не может, отчего всё так.

Но стоит только глянуть в окно, как и эти мысли отступают.

Свежий ветер летит вместе с серебристой крошкой тойотой, гудит в ушах, треплет волосы, врываясь через опущенные окна, заставляя улыбаться.

Барнс чувствует, что живёт, вот прямо сейчас парит над машиной, мчится вместе с ней свободный, как те птицы. Даже современная непонятная музыка из новомодной магнитолы не раздражает, а скорее дополняет это утро, задаёт ему новый ритм.

Все четыре часа Барнс едет без остановок, не глядит в сторону призывно мигающих вывесками придорожных кафешек, сворачивает с трассы, едва завидев знаки о ремонте дороги, чтобы не задерживаться ни на минуту, не стоять в ожидании, когда регулировщик позволит потоку двинуться дальше. Барнса гонят в спину ветер, собственные мысли и взгляд Брока с последнего видео. Взгляд человека, знающего всё про свою судьбу. А такие мысли опасны. Баки Барнс вон тоже всё о себе знал, запланировал наперёд, и чем всё это закончилось?

Барнс сжал левую руку в кулак, усмехнулся, услышав тихое жужжание сервоприводов.

Нет больше Баки Барнса, а тот, кто родился вместе него, отличается от того бравого сержанта как день и ночь. Они даже внешне не сильно-то похожи.

Братислава Барнса не особо-то и интересует. Он и так потратил много своего личного времени и, скорее всего, терпения командира на все эти бесполезные сейчас достопримечательности, места, “которые любой турист просто обязан посетить”. Что от них толку, кроме красиво получившихся полароидных снимков. Барнс даже обещает себе зайти в очередной магазин для фотографов и купить себе парочку-другую картриджей для съёмки и, очень возможно, какой-нибудь фотоальбом. А потом потратить ещё немного времени, перед сном, к примеру, чтобы расставить снимки.

Сразу становится немного жаль, что он не догадался раньше купить себе фотоаппарат, что об этом не подумал командир и никто другой не подсказал. Так можно было бы проследить всё путешествие, скажем, хотя бы с третьего города, а потом рассказать Броку или Стиву, “познакомить” и их с теми, кто протянул руку помощи совершенно незнакомому, потерявшемуся в себе и во времени человеку.

Этот город Барнс фотографировать не хочет. Некогда искать интересные виды. Но он тратит всё-таки пару кадров на ратушу и главную площадь и тут же ищет взглядом тот самый магазин, чтобы купить ещё батареек и картриджей, а через полтора часа снова садится в машину, выискивая взглядом на расстеленной на пассажирском сиденье карте нужный ему дом, но вот уже второй раз вместо очередной точки обнаруживает совсем новенький парк с красивыми ажурными и такими бесполезными для него скамеечками.

Панике не поддаться получается трудом.

В памяти снова возникает напоминание о запасном варианте с ячейкой на самом главном вокзале, но и там не проходит всё гладко. Новые времена и это место изменили под себя, предлагая мнимое удобство.

Барнс минут двадцать стоит напротив нужной ему седьмой ячейки с сенсорным замком и понять не может понять, как и куда ему двигаться дальше, теребит ремень полароида, почти готовый разреветься, пока рядом с ним не останавливается пожилая дама в красивом костюме годов шестидесятых.

— Вам тоже неуютно в этом царстве хайтека, молодой человек, — спрашивает она, тепло улыбается, глядя прямо ему в глаза.

И Барнс, словно зачарованный её мягким бархатным голосом, кивает, снова переводя взгляд на серебристую дверь из нержавейки, узкую сенсорную панельку для ввода кода, определённым образом не зная, что и предпринять. Нет у него инструкций на такой случай.

— Мне нравились старые ячейки, с ключами.

— Ох, милый, как я вас понимаю, — вздыхает дама, цепляется тонкими, но удивительно сильными пальцами, затянутыми в тонкий шёлк перчатки, в его локоть, и настойчиво тянет куда-то в сторону от комнаты хранения. — Правительство всё куда-то спешит, торопится, пытаясь идти в ногу с вечно ускользающим временем. Но разве за ним можно успеть, как вы считаете, юноша? Новые технологии — это конечно хорошо, даже интересно, — вздыхает она. — Но что может быть лучше старой доброй классики?

Барнс не особо понимает, о чём таком говорит его новая знакомая, но на всякий случай кивает, соглашаясь со всеми её доводами, идёт безмолвно рядом, бережно придерживая её ладонь на своём локте.

— Нашу принцессу любят старухи и голуби с котами, — громко ржёт Таузиг, когда какая-то маленькая, совершенно высохшая старушка протягивает подрагивающей рукой Зимнему сладко пахнущую ванилью и творогом ватрушку и тут же уходит, не взяв платы, лишь что-то прочитав одной ей понятное в его взгляде.

— Только не надо мне про кошек, — страдальчески вздыхает Брок, показывает кулак едва открывшему рот Лаки.

Но Зимний улыбается про себе, откусывая безбоязненно от мягкого румяного бока ватрушки. Уж он-то знает, насколько сильно командир любит вредную и ревнивую кошку Пулю, которую побаиваются все соседские собаки и даже парочка каких-то гопников.

И, возможно, Брок прав, как и во многих других случаях.

Как-то так выходит, что Барнсу в основном помогают люди старшего поколения, без опаски или пренебрежения доверяясь странному растерянному человеку. Вот и сейчас пожилая дама, кокетничая и тепло улыбаясь, привела его совсем в другую комнату, с другими совершенно ящичками.

— Вы хотите их сфотографировать или что-то оставить? — интересуется она, совершенно, похоже, никуда не спеша уходить, заглядывает через плечо Барнса, когда он останавливается около нужной и как-то странно фыркает, замечая насколько сильно трясутся у него руки.

— Скорее забрать, — зачем-то отвечает Барнс, стягивая с шеи шнурок с ключом, который обязательно должен подойти или всему точно конец.

Замок поддаётся с трудом. Барнс замирает, прежде чем открыть, закусывает нижнюю губу, оборачивается на свою провожатую, но никого за спиной совсем никого не оказывается.

— Спасибо, — шепчет Барнс и забирает очередную часть своей жизни на белом клочке бумаги.

Было в этой женщине что-то неуловимо знакомое. Может, всему виной очень умный взгляд не по возрасту молодых зелёных глаз? Барнс не знает, да и думать на эту тему нет никакого особого желания. Все его мысли сейчас уже не здесь, не в Братиславе. Они несутся на предельно допустимой скорости в новую страну, в новый город, в квартирку недалеко от площади героев и...

Что «и», Барнс не знает. Он садится в свою детку и спешно покидает город, чтобы всего через три часа быть немного ближе.

Братислава провожает его сильным, но одновременно тёплым ливнем. Из-за стены дождя видно плохо. Дворники почти не спасают, и Барнсу приходится остановиться, свернуть на обочину, потому что Броку очень не понравится, если его принцесса попадёт в аварию.

Но как же не хочется ждать.

Барнс роняет голову на скрещённые на руле руки и закрывает глаза, вслушиваясь, как тяжелые капли барабанят по капоту и крыше. Музыку включать нет никакого желания. Хочется именно такой вот спокойной живой тишины, без посторонних голосов, шума город. Всех тех звуков, что усиленный слух модификанта никак не может отсеять. А сейчас можно не прислушиваться, потому что во всё этом мире есть только Барнс и дождь. Дождь и Барнс.

Хорошо и спокойно.

Когда Барнс почти совсем засыпает, видя кузов старого рефрижератора и бледного до синевы Стиви рядом, объевшегося до икоты хот-догов, по крыше машины что-то громко хлопает, заставляя встрепенуться.

Барнс дергается было к пистолету спрятанному под сидением, как встречается взглядом с девушкой, трясущейся, промокшей, видимо, насквозь. Они что-то шепчет посиневшими от холода губами. Просит помощи, и Барнс кивает, сгребая карту с сидения, запихивает её в бардачок.

— Садись быстрее, — кричит он, немного опустив стекло своей двери.

И она несмело улыбается в ответ.

— Ты делаешь что? — удивляется Брок, заставая Зимнего со шваброй в руках.

— Помогаю коллективу, — гордо отвечает тот услышанное от Лаки.

Ведь командир сам говорил, что помогать — это правильно и хорошо, да и слово “полезный” слишком хорошо гармонировало с настройками самого Зимнего и его регламентом.

— Вот ушлёпок, — фыркает Брок и поясняет для замершего со шваброй подопечного. — Да не ты, принцесса. А Лаки. Найду — выебу. А ты не помогаешь, а делаешь его работу. Так что найди этого придурка и верни швабру с моими наилучшими пожеланиями. А потом ко мне, объясню что значит — помогать.

Зимнему помогать понравилось.

Теперь нравится и Барнсу.

Он отдаёт девчонке свой свитшот, отворачивается, когда она начинает стягивать с себя тонкое мокрое насквозь платьице и даже отдаёт последнюю еду, что у него осталась, хотя сам ел ещё вчера вечером в Зальцбурге. Но голод отходит на второй план, когда девчонка, совсем ещё юная, представляется.

— Я — Сара.

— У меня так сестру звали. — вдруг срывается с языка Барнса.

Он замирает, переваривая ту фразу, смотрит на Сару и вдруг вспоминает свою сестру, её худенькое лицо, красивое и непомерно дорогое для их квартала канареечного цвета платье, подаренное женихом, и такие же серые, как и у этой девочки, глаза, большие и печальные.

— Звали? — переспрашивает Сара, откусывая от вчерашнего сэндвича приличный кусок, ищет что-то глазами и краснеет, когда Барнс, понимая всё, протягивает ей початую бутылку с водой.

— Умерла очень давно, — отвечает он, продолжая разглядывать свою гостью.

Не похожа эта Сара на его сестру, разве что глазами и цветом волос, но Барнсу хватает и этих черт, чтобы ухватиться за ускользающую нить воспоминаний, потянуть на себя, стараясь добраться до того, что дальше, вспомнить и остальных. Но его, по всей видимости, понимают немного не так.

На колено опускается худенькая, всё ещё очень холодная ладонь, ведёт по бедру, замирает в нескольких дюймах от паха.

Барнс замирает, смотрит с непониманием.

— Я заплачу, — шепчет Сара, тянется всем своим продрогшим телом вперёд, пробует обнять за шею, и до Барнса наконец доходит, из-за чего весь сыр-бор и что именно эта девчонка с такой настойчивостью предлагает.

Он сам не понимает, как оказывается на улице, поднимает голову вверх, подставляя лицо дождю. Всё же это действительно не его сестра. Его Сара была гордой и сильной, она сносила всё, заботилась о младших сестрах, работала, успевала помогать маме и вечером бегать на танцы со своим Мэтью. И Барнс был на все сто уверен, что они только целовались и держались за руки, а всё остальное, то, что ему предлагалось за просто так, за сэндвич и воду, у них было бы только после свадьбы

В машину Барнс возвращается, только когда в голове утихает его собственный крик, молча садится за руль, тянется к бардачку, доставая пачку сигарет, но не свою, эти сейчас не помогут снова обрести землю под ногами, а ту, что осталась от командира.

— Куришь? — неожиданно хрипло спрашивает он, не глядя на занавесившуюся волосами девчонку.

Худые плечи под свитшотом вздрагивают, она качает головой, но продолжает молчать.

Барнс слышит, что она тихо плачет и ненавидит этот странно изменившийся мир, наверное, впервые. Слишком много в нём оказывается грязи и пошлости, чего не было тогда, в сороковые. Но время вспять не повернуть, да и не хочется особо что изменять в собственной жизни. Не сейчас, когда он почти вышел на финишную прямую.

— Куда тебя отвезти? — спрашивает Барнс, уже зная, что согласится с любым адресом, лишь бы Сара больше не плакала.

@темы: Стив/Баки, Брок/Баки

---

*о творчестве

Ключ от двадцати дверей.

16 - Братислава

В Зальцбурге наконец-то получается заставить себя задержаться, не врываться в очередную квартиру в поисках телефона и координат следующего города, а решить для самого себя, что он останется здесь хотя бы на день.

Барнс, как и планировал, въезжает в город ранним утром, когда мало ещё что открыто, а на улицах этого старинного города не слишком-то людно. И можно вдохнуть полной грудью незнакомый запах нового места, попытаться угадать, что ждёт его в новой точке этого странноватого путешествия, узнать чем дышат жители ещё не встречаясь с ними.

Тойоту Барнс паркует по всем правилам на платной стоянке, даже вносит депозит, вдруг задержится дольше чем планировал, так как хочет исполнить собственное обещание хотя бы в этот раз и взять свою крошку с собой и дальше, показать ей новые места и то, как будет сам меняться.

Наверное это всё глупо. Но Барнс позволяет быть себе и таким — глупым, несуразным, неидеальным. Не таким, каким по всем техническим характеристикам был Зимний Солдат. И пусть главной его глупостью будет привязанность к машине. Пока что только она.

В какой-то момент у Барнса даже возникает желание дать крошке имя, но он отмахивается от него, как от назойливой мухи, потому что тогда расстаться им будет в разы сложнее, а Барнс не может не понимать того, что однажды он бросит машину на одной из улиц и двинется дальше уже без нее. Всё же тойота угнана, пусть и у местных бандитов, а не куплена пусть и по поддельным документам.

Это утро Барнсу хочется сделать ещё чуточку более особенным.

В памяти снова всплывают странноватые картинки чьего-то прошлого. Сейчас Барнс уже может где-то в душе признаться самому себе, что это именно его воспоминания, пусть и был он тогда совершенно другим. Стив был другим: щуплым несуразным подростком с полностью атрофированным инстинктом самосохранения. Всё было не таким, как сейчас. И, наверное, это радует Барнса намного сильнее, чем должно было бы, всё-таки он не смог бы жить таким, каким сделала его Гидра. Не позволил бы себе приблизиться к малышу Стиви. Ещё напугает.

Барнс усмехается, трёт затылок живой рукой. Нет уж, даже тот Стив мало что или кого боялся, разве что собственную матушку. Но она давно уже умерла.

Это воспоминание оказывается другим на вкус, новым, неприятно горьким. Но от него не хочется сбежать или отмахнуться. Чужая смерть впервые для Барнса окрашивается в какой-то цвет, становится важной, заставляет на мгновение сбиться с шага, замереть посреди пешеходного перехода. И только гудок клаксона возвращает его обратно.

Чужая смерть.

Зимний убивал много.

Барнс очень смутно помнит все свои миссии, а уж пересчитывать по головам жертвы и вовсе не берётся. Он и так знает, что наберётся на приличных размеров кладбище. Но все те люди были ему никем, силуэтами на бумажных мишенях, развешанных в тире для тренировочных стрельб. А вот Сара Роджерс почему-то приобретает вес в его жизни, только потому, что она была важна Стиву. Потому что он переживал, а с ним переживал и… Баки.

Новые-старые воспоминания омутом затягивают в себя.

До набережной Зальцахе Барнс добирается как в тумане, сам не помня, как выбирал дорогу. Но это и не важно. Воспоминания, которые он первое время собирал по крупицам, стараясь выстроить хоть что-то, сейчас хлынули быстрым потоком, снося подчистую всё на своём пути, утягивая на глубину.

Барнс опирается на кованую решётку, тяжело дышит, не видя ничего перед собой. Он заново переживает собственную жизнь, проходит всё то, что проходил когда-то весельчак и балагур Баки, заново знакомится со Стивом, по глупому влюбляется в него без какой-либо надежды на взаимность, впервые целуется, зажимает красивую и чересчур доступную Долли Паркер в тёмном переулке за кинотеатром и потом ненавидит себя за яркий, плохо смывающийся след от её помады на щеке.

— Стиви, — шепчет Барнс, словно наяву видя его синие, полные неверия глаза. — Стив, это просто… просто так. Не серьёзно.

Но тогда этих слов не нашлось. Баки даже не побежал догонять, развернувшегося на пороге друга, несмотря на то, что на улице стеной лил дождь, а сердце разрывалось от собственной глупости.

Как же давно это было.

Баки любил Стива. Зимний его не помнил, лишь какими-то отрывками. А Барнс… Барнс пока только учится разбираться в самом себе, пытается услышать собственное сердце, чтобы понять, чего или кого он на самом деле хочет, и как уместить в себе чувства из далёкого прошлого к лучшему другу и то, что у него к командиру.

Брок…

Барнс на мгновение представляет, что Брока нет, он умер ещё тогда, в последней заварушке с Гидрой, не выгреб из всего этого, давая возможность Зимнему отойти на безопасное расстояние от Трискелиона, затаиться. Что если он сам не смог, не увернулся от той самой пули, которая, как он сам говорил, уже подготовлена для него кем-то неизвестным. А что если…

Боль в груди не даёт вздохнуть. Барнс оседает на мостовую, прячет голову в ладони, жалея, что у него нет ещё пары рук для того, чтобы заткнуть и уши, потому что словно наяву продолжает слышать сквозь помехи и шум боя тот самый голос:

— Уходи, Принцесса! Беги! Сейчас! Время пришло!

И ведь Зимний, тогда ещё Барнса толком и не было, ушёл, как приказали, послушался, чтобы выйти вот на эту дорогу, а командир… Где он был в тот момент, когда отдавал последние приказания? Ведь не могло?.. Или…

От мысли о том, что Барнс ведь не слышал с тех пор ничего от Брока, становится совсем плохо. Это Стив нет-нет да мелькает в новостных сводках, светит лицом, стараясь оправдаться в очередной раз. Пусть Мстителей и поносят на чём свет стоит все кому не лень, но зато Барнс именно через эти сюжеты продолжает следить за вторым важным для себя человеком, а вот Брок… о нём не было ни слова. И это невероятно пугает.

— Верь мне, детка! Что бы не случилось, верь!

— Верю, — сглатывая горечь и непривычный для самого себя и для Зимнего страх, хрипит Барнс, наконец находя в себе силы вдохнуть такой необходимый для легких воздух, немного прийти в себя. начать мыслить. Пусть и с последним особенно плохо, ведь Барнс помнит все те разы, когда смерть подходила слишком близко, лишь чудом не задевая саваном Брока. Один раз даже «поцеловала», и сколько отметин от этих поцелуев на теле командира… Барнс помнит о каждом.

В голове пульс отсчитывает удары сердца.

— Вам плохо? Вы меня слышите?

Чужой голос звучит слишком глухо, словно сквозь вату, но Барнс всё равно поворачивает голову, стараясь вернуться обратно в реальность, смаргивает непрошенную пелену слёз и силится понять, что от него надо этому скрюченному, словно поломанному не один десяток раз старику.

— Вот, живой, — кряхтит дед, беззубо улыбается, на мгновение привставая с раскладного стульчика, перекладывает удочку из одной руки в другую и тяжело садится обратно. — А то я уж думал,ты тут кони двинул, сынок. Всю рыбу мне распугал.

Какая рыба? И как её можно распугать, Барнс не понимает.

Он теперь прекрасно различает звуки города: как по дороге, шелестя шинами, проносятся машины, проходят мимо люди, не обращая внимания на странную парочку на набережной, говорят о чём-то своём совершенно на разных языках. Кто-то фотографируется на фоне кованой решётки и спокойных вод Зальцаха, кто-то курит, споря по телефону. А Барнс сидит прямо на камнях мостовой и с непонятной для себя сосредоточенностью смотрит на розовый конус торчащего из воды поплавка. Как он, словно живой, покачивается из стороны в сторону.

— У меня отец любил рыбачить, — зачем-то говорит Барнс, хоть это воспоминание и мало что для него значит.

Не помнит он лиц и имён родителей, есть ли у него братья или сестры, вообще всё, что связано именно с его жизнью, даётся особенно тяжело. А вот Стива помнит, и то, что отец иногда по выходным уходит рано-рано утром на пирс, пока там было ещё тихо, и возвращался к полудню, воняя непривычным дешёвым табаком и рыбой. Баки не нравились эти запахи. И Барнс не может понять, почему.

— Прости, рыбы тебе не дам, — усмехается старик, шарит по карманам, словно ищет сигареты и качает головой, не обнаружив ничего в карманах. — Но могу книжку подарить.

— Книгу? — не понимает Барнс, смотрит в морщинистое лицо незнакомого старика, но забирает из его руки потрёпанную книгу с самолётом на тёмно-зелёной заляпанной чем-то обложке.

— Бери, сынок. Она лучше, чем здешняя рыба.

“Pilotenführer,” — читает Барнс на обложке и не может никак сдержать улыбку.

А вот это он помнит.

Баки всегда грезил небом, высоким, чистым и невозможно голубым. Прямо как глаза его Стиви. Не проходило и дня, чтобы он ни забирался на крышу их дома, утаскивая туда же и лучшего друга, и не лежал, всматриваясь в высь, мечтая, что вот однажды он точно станет лётчиком и ничто не сумеет ударжать его внизу.

— Даже я? — тихо спрашивает Стив, отрываясь от своего альбома, чешет ребром испачканной углём ладони скулу, но всё равно оставляет на щеке чёрные полосы, заставляя Баки улыбаться.

— А что ты? — делано изумляется он. — Разве ты не полетишь со мной? Как же я…

— Без второго пилота?

— Нет, — смеётся Баки. — Без своей личной стюардессы.

Барнс улыбается, не может не улыбаться.

Он отлично помнит, как смешно злится Стив, краснеет с ног до головы и ругается по-ирландски. Как больно бьёт острым кулаком под рёбра, роняя Баки на крышу, как наваливается, стараясь придавить своим птичьим весом. И от этих воспоминаний в душе Барнса становится светлее. Перестаёт гулко, с болью, колотиться сердце. Куда-то в темноту пропадает безотчётный страх за командира, и утро снова становится особенным.

— Тебе бы поесть, сынок, — усмехается позабытый Барнсом старик. — Иди-иди, не пугай мне уже рыбу.

Книгу старик забрать отказывается, как и принять за неё плату. Он гонит Барнса прочь, снова начинает жаловаться на приставучую молодёжь, шарит по карманам, но так и не находит того, что ищет, пока у его носа не оказывется сигарета.

— А вот за это спасибо, — тянет он в улыбке губы, обнажая беззубые дёсны, но прикурить не просит, убирает сигарету за ухо и обхватывает обеими руками удочку, напрочь забывая о том, что он на набережной не один.

Барнс стоит какое-то время рядом, смотрит на почти неподвижный поплавок и уходит только тогда, когда желудок начинает протестующе завывать, требуя наконец-то наполнить его.

Больше Барнс не ищет какой-то особенной булочной, заходит в первую попавшуюся, заказывает себе чуть ли не половину их ассортимента, три больших стакана сладкого кофе с тройной порцией орехового сиропа в каждом и уходит к столику.

А день и правда особенный, думается ему. Не похожий ни на один до этого. Как, впрочем, и все дни путешествия к самому себе.

Барнс не торопится. Он знает — время есть и у него, и у Брока. Он может себе позволить пройтись по городу с тем самым розовым неудобным полароидом, купить себе новый свитшот только потому, что он нежного голубого цвета и к коже очень приятный, посидеть-таки у фонтана, скармливая наглым воробьям третью булочку по счёту и не думать ни о чём. Потому что путь ему уже давно проложен и до следующего города, пусть он ещё и не знает, до какого именно, у него есть ещё едва ли не целая жизнь длиной в пару солнечных дней.

— Привет, принцесса, — знакомо улыбается Брок, и Барнс узнаёт его, вспоминает то время, ту странную футболку с непонятной для Зимнего надписью “Занимайся любовью, а не войной”, ещё кипенно-белую, без насмерть въевшихся пятен от травы и зацепок от когтей Пули.

— Привет, командир, — отвечает Барнс, создавая хотя бы для самого себя некое подобие диалога. Так легче справляться, оказывается, с одиночеством и кажется, что Брок просто вышел в ванную побриться и сейчас вернётся и снова будет ругаться за нерасторопность и разбросанные по полу патроны.

— А время-то неумолимо, да? — тянет он, трёт ребром ладони заросшую недельной щетиной скулу, становясь на удивление трогательно похожим на Стиви. Одно это движение — и сердце предательски частит, заходится сладкой щемящей болью. — Я старею, а ты всё такой же, смотреть иногда больно.

Барнс улыбается. Брок не скажет, что он красивый, но и этих слов достаточно, чтобы понять.

— И я скучаю, — отвечает он своему невидимому собеседнику. — Долго мне ещё ехать к тебе.

— Надеюсь, ты выкарабкался, детка, и сейчас сидишь и смотришь на меня в очередном убежище, костеришь на все лады, мысленно обещая насовать хуёв, да? Я прав? — Брок скалится в кадр. — Недолго убегать осталось. Ты же мне веришь? Верь мне, детка.

— Верю, — отвечает Барнс, рассматривая новую точку своего маршрута, прикидывая, можно и дождаться следующего вечера, съездить в парк Мирабель, как советует купленный в газетном ларьке путеводитель для туристов, впервые приехавших в Зальцбург, или лучше всё бросить и рвануть в Братиславу. А вдруг это “недолго” кончится именно там, в пяти часах быстрой езды по трассе?

И остаётся на месте.






Pilotenführer (нем.) - справочник лётчика