«Ебись оно всё конем!!!»
Ключ от двадцати дверей
20 - Бухарест
До Питешти оказывается не так уж и близко.
Барнс выжимает максимум из рено, нарушает все правила, что только можно. Чутьё вопит ему поторопиться, подгоняет, едва ли не пихая в спину. Все пять с лишним часов дороги он смотрит только вперёд, пролетая следующую точку, не замечая ни улиц старинного города, не людей, ничего, видя перед собой только цель. Взлетает по лестнице на последний этаж, где находится снятая для него Броком квартира, и едва не выносит дверь из-за того, что ключ не с первого раза поворачивается.
— Хей, принцесса.
читать дальше
Барнс едва не роняет телефон из ослабевших рук, зажмуривается и снова смотрит на экран. Там Брок, не совсем не такой, каким его помнит он. Со шрамами, избороздившими лицо, почти лишившими его левого уха. С острой саркастичной улыбкой, изламывающей черты лица ещё сильнее, неровно сбритыми у пострадавшего виска волосами.
— Да-а, — тянет Брок, словно как-то умудряется прочитать мысли. — Не нравлюсь, но я и не должен тебе нравиться, принцесса, не заслужил. — Он улыбается, точно улыбается, это Барнс понимает сразу, несмотря на кривую неправильную линию губ, почти смеётся, и от этого становится совсем жутко, неправильно, словно командир вышел попрощаться, сказать последнее слово и раствориться в истории навсегда, не оставляя за собой ничего. — Теперь у тебя есть жизнь и свобода. Именно этого я и хотел, добивался. Хуёво, правда, выходит для самого меня, но разве это имеет хоть какое-то значение? А ты живи! Найди своё место, своего человека. Хочешь, можешь даже податься к Роджерсу, теперь я за тебя спокоен, только исполни ещё одну мою просьбу — доберись до Бухареста. — Он диктует адрес, сбивается, трёт затянутой в чёрную кожу тактической перчатки ладонью шею, кадык.
И Барнс не выдерживает, оседает сломанной куклой на пол, не чувствуя боли в разбитых коленях, перематывает сообщение на самое начало, потом снова, снова и снова, изучает всё, что находится рядом с Броком, тени на стене за его спиной, странного вида чёрный шлем с протертым в ручную со стороны лица черепом, как маска самой смерти. Но ключи найти не выходит. Не получается понять, где именно сейчас этот идиот. Кто записывает ему это сообщение? Куда он собрался дальше? Уж не это ли он имел в виду под тем самым действием, о котором говорил в самом начале путешествия? Отвлечение внимания? На себя?
Что происходит Барсу, понять не получается. По идее надо мчаться в Бухарест, искать последнюю точку и надеяться, верить, что и там будет ждать его очередная подсказка, а не завершающий штрих в виде завещания на дом, машину, кошку, но сдвинуться с места не выходит.
Отчаянно хочется позвонить Стиву, наорать на него, спросить какого чёрта происходит, почему он опять проебался и потерял или самолично оттолкнул очередного дорогого для себя человека. Но номера нет. Записная книжка телефона по прежнему пуста.
Руки опускаются, сердце частит, сбивается с ритма, дышать слишком сложно.
Барнс ловит ртом воздух, скребёт горло ногтями, но хрип прорывается наружу, множится, отражаясь от пустых стен квартиры. Неужели это всё? И дальше ничего не будет?
Дверь захлопывается за спиной со звуком выстрела, но Барнс бежит вниз по лестнице потому что у него есть только два часа, чтобы успокоить свои нервы, придумать, что говорить и делать дальше, чтобы не кончиться вот тут на месте, не распасться, навсегда переключаясь в модус Зимнего Солдата.
Мысли не отпускают.
Рено, словно издеваясь, кашляет, отказываясь заводиться, но Барнс уже готов просто бежать, пешком добраться до улицы Олари, а там будь что будет.
Машина поддаётся не в первого раза, но всё же заводится, набирает скорость. Барнс знает, что, скорее всего, её бывшему владельцу накапает слишком много штрафов, но нисколько не сожалеет об этом. Что стоят деньги против человеческих жизней? Он бы вообще не думал об этом, но тогда и вовсе свихнуться можно, разве что включить музыку.
Рука на ощупь жмёт на все кнопки подряд, пока тишина не разбивается эмоциональным голосом диктора, вещающим об очередных неприятностях, связанных с Мстителями и со Стивом.
Барнс вздыхает.
Вот уж неугомонный. Что ему не сидится спокойно? Всего несколько дней прошло с Заковии и вот он, новый повод переживать, вслушиваясь в новостные сводки. Ещё бы — мировой терроризм не дремлет, а уж Стив никогда мимо пройти не сможет, даже если личные проблемы раскалывают голову на части. Или у него нет уже проблем?
К горлу вновь подкатывает тошнота. Барнс уже хочет выкрутить звук на минимум или найти какую другую частоту, менее травмирующую для психики…
— Сегодня в Лагосе некто Кроссбоунс, известный также под именем Брок Рамлоу…
У Барнса темнеет перед глазами.
— Какое мировое господство, Джон? — смеётся Брок, откидывается на ствол дерева, задирает голову вверх, выпуская струйку белёсого дыма в чёрное январское небо. — Неужто это и есть твой предел мечтаний? Не красотка с обложки ноябрьского Плейбоя, та блонди с сиськами, а позолоченный трон? Тогда тебе с мистером Пирсом не по пути. Вряд ли он соизволит поделиться или подвинет задницу.
— Не, ну, не так конечно, — мнётся Таузиг. — Но мечта же должна быть глобальной?
— Куда уж глобальнее золотого клозета? — качает головой Брок, передаёт сигарету Зимнему, с теплотой глядя ему в глаза, согревая уже одним этим. — Выжить я хочу, придурок, во всей этой свистопляске и состариться потом с любимым мужиком, а не догнивать где-нибудь в канаве, проращивая в лёгких семена, посеянные смертью.
— Да ты поэт, командир, — усмехается Мэй, запахивает куртку получше, но Зимний видит в её лице полное согласие, принятие слов Брока.
— С такой жизнью можно и поэтом стать, согласись, не зазорная профессия. Всё лучше, чем дерьмо за другими разгребать и получать за вонючие руки.
Выжить!
Барнс помнит эти слова, помнит мечту. Помнит, как Таузиг кривился, недовольный размахом, а потом просил Мэй поберечься перед последней миссией, бережно гладил её ладонь и что-то тихо говорил. Помнит, как Брок просил не подслушивать и сам выглядел так, словно ему очень-очень больно. А потом был человек на мосту, сбой в работе систем и последний приказ — бежать.
Звуки возвращаются вместе с голосом диктора.
— Схватка с Капитаном Америкой закончилась гибелью террориста, но не обошлось без жертв и со стороны мирного населения. Наша страна скорбит вместе с Вакандой.
Хочется смеяться…
— Знаешь, принцесса, плакать не стыдно. — Брок садится рядом с Зимним, пихает его в плечо, но смотрит в другой конец комнаты, на сгорбившегося Глазго, на его поникшие вздрагивающие плечи, на то, как он касается горла Лютика, то и дело проверяет наличие пульса. — Стыдно человека в себе потерять. Стыдно умереть ни за что и жить как растение, плыть по течению. А умирать, бороться до последнего и плакать — не стыдно. А слабости, — Брок снова смотрит в сторону, невесело хмыкает. — Есть у каждого.
Зимний не понимает…
...но зато эта наука доходит до Барнса вместе со слезами, с отчаянием, рвущим лёгкие, скребущим гортань. Хочется выть, выкрутить руль на полную, послать рено в свободный полёт с автострады, потому что боль впервые пробирает так глубоко, бьёт словно и не было никаких модицикаций, и он остался обычным человеком.
Обычным…
Вот они — его слабости.
Барнс трёт правой рукой лицо, не отнимая левой от руля.
Его слабости — это люди, два человека, которым он обязан всем своим миром, своей жизнью и тем, кто он сейчас.
Без Стива Баки Барнс погиб бы ещё в лабораториях Гидры под Аццано, на том столе, не выдержал новых экспериментов Золы. Без Брока Зимний так и существовал бы функцией, почти идеальным оружием, без мыслей, без желаний и самой жизни. Без Стива он не начал бы вспоминать тогда, не нарушил бы планы Пирса. Без Брока он бы потерял себя, убился бы, скорее всего, в попытке понять, кто он такой есть, и точно не стал бы Барнсом. И сейчас он может потерять обоих, если уже не потерял. Потому что про Брока сказали… про Стива… что это Стив убил…
Сердце колет сильнее. Барнс чувствует, что и его резерв истончается, но даже не думает останавливаться, лишь сильнее вдавливает педаль газа в пол, уже видя впереди в начавших сгущаться сумерках огни большого города
На въезде в Бухарест приходится значительно снизить скорость, периодически замирать на светофорах, ругаться вполголоса на нерасторопных водителей рядом. Барнсу кажется, что Брок специально выбрал в этот раз квартиру в центре, чтобы утихомирить бурю внутри него, ведь не мог же командир не знать, какие именно мысли зародит его последнее сообщение, что поселит в душе. Он точно знал и рассчитал даже этот момент.
От этих мыслей Барнсу становится больнее, хотя он и старается не думать, не анализировать всё случившееся за эти долгие месяцы, не делать выводов. Вот только они напрашиваются сами собой и при том не такие уж и утешительные — Брок знал, что этот бой станет для него последним, если не в самом начале, то когда оставлял сообщение в Питешти, точно знал. И это страшно злит.
На улице Олари Барнс аккуратно паркуется, выходит из машины и вдруг понимает, что никак не может найти в себе сил сделать и шагу в сторону двадцатого дома, дойти до подъезда, подняться на последний этаж и открыть последнюю дверь.
Ключ на шее становится невероятно тяжёлым. Хочется сорвать его, отшвырнуть прочь и уйти в совершенно другом направлении, чтобы просто не знать, что уготовила судьба в лице командира для финиша, попробовать поверить в то, что, всё сказанное диктором на радио, было лишь сном, представить возможное будущее… но это всё, Барнс прекрасно понимает, скорее всего, дорога в никуда, новый марш-бросок, но уже без возможности остановиться, а потому зажмуривается, сглатывает неприятно-вязкую слюну и делает шаг к дому номер двадцать на улице Олари.
Барнс замечает странную аналогию — двадцатая дверь и номер дома тоже двадцать, но уже не предаёт этому значения, шагает медленно по лестнице, так и не найдя в себе сил ускориться и замирает, когда перед ним оказывается новая дверь.
Что за ней? Такая же безликая квартира, как и все остальные до неё? Пустые полки стеллажей, ящики и толстый слой пыли на мебели?
Гадать долго не приходится.
Ключ поворачивается легко. без усилий. Дверь не скрипит, пропуская гостя сразу в небольшую гостиную. Светлые стены, какие-то картины на стенах явно кисти современных художников. Неожиданно распахнутые окна впускают свежий ветер, позволяют ему играть со шторами. И пахнет здесь очень-очень знакомо.
На глаза снова наворачиваются слезы.
Барнс задыхается, хрипит, чувствует, как по его самообладанию ползут кривые паутинки трещин, но тут взгляд цепляется за странное, заставляя замереть, помедлить с саморазрушением — маленький, обгрызанный острыми кошачьими зубками резиновый мячик. Взгляд скользит дальше, натыкаясь на кружку с недопитым чаем на журнальном столике, светло-голубую футболку, брошенную на спинку дивана, стойку с знакомым круглым щитом на стене.
Сердце ёкает, пропускает удар.
Барнс на подгибающихся ногах бредёт к двери в, видимо, спальню, толкает её и не выдерживает, оседает на пол, чувствуя, как щёки расчерчивает горячим, а лёгкие сжимаются, не давая нормально вздохнуть, потому что всего в двух шагах от него, свернувшись на постели калачиком, спит Брок, спокойно дышит, не хмурясь во сне, не вздрагивая, как это часто бывало раньше, а рядом, уткнувшись носиком ему в подбородок, мерно тарахтит Пуля, никак не реагируя на появление нового человека на своей территории.
— Господи, — шепчет Барнс. — Спасибо, Господи.
Где-то там в коридоре вновь раздаётся щелчок двери, кто-то входит, тихо шуршит пакетами, зовёт совершенно безрезультатно кошку. А Барнс смеётся.
Он наконец добрался до конца пути.
Он дома.
ДАДАДАДА!!!
Закончил!
Барнс доехал!
20 - Бухарест
До Питешти оказывается не так уж и близко.
Барнс выжимает максимум из рено, нарушает все правила, что только можно. Чутьё вопит ему поторопиться, подгоняет, едва ли не пихая в спину. Все пять с лишним часов дороги он смотрит только вперёд, пролетая следующую точку, не замечая ни улиц старинного города, не людей, ничего, видя перед собой только цель. Взлетает по лестнице на последний этаж, где находится снятая для него Броком квартира, и едва не выносит дверь из-за того, что ключ не с первого раза поворачивается.
— Хей, принцесса.
читать дальше
Барнс едва не роняет телефон из ослабевших рук, зажмуривается и снова смотрит на экран. Там Брок, не совсем не такой, каким его помнит он. Со шрамами, избороздившими лицо, почти лишившими его левого уха. С острой саркастичной улыбкой, изламывающей черты лица ещё сильнее, неровно сбритыми у пострадавшего виска волосами.
— Да-а, — тянет Брок, словно как-то умудряется прочитать мысли. — Не нравлюсь, но я и не должен тебе нравиться, принцесса, не заслужил. — Он улыбается, точно улыбается, это Барнс понимает сразу, несмотря на кривую неправильную линию губ, почти смеётся, и от этого становится совсем жутко, неправильно, словно командир вышел попрощаться, сказать последнее слово и раствориться в истории навсегда, не оставляя за собой ничего. — Теперь у тебя есть жизнь и свобода. Именно этого я и хотел, добивался. Хуёво, правда, выходит для самого меня, но разве это имеет хоть какое-то значение? А ты живи! Найди своё место, своего человека. Хочешь, можешь даже податься к Роджерсу, теперь я за тебя спокоен, только исполни ещё одну мою просьбу — доберись до Бухареста. — Он диктует адрес, сбивается, трёт затянутой в чёрную кожу тактической перчатки ладонью шею, кадык.
И Барнс не выдерживает, оседает сломанной куклой на пол, не чувствуя боли в разбитых коленях, перематывает сообщение на самое начало, потом снова, снова и снова, изучает всё, что находится рядом с Броком, тени на стене за его спиной, странного вида чёрный шлем с протертым в ручную со стороны лица черепом, как маска самой смерти. Но ключи найти не выходит. Не получается понять, где именно сейчас этот идиот. Кто записывает ему это сообщение? Куда он собрался дальше? Уж не это ли он имел в виду под тем самым действием, о котором говорил в самом начале путешествия? Отвлечение внимания? На себя?
Что происходит Барсу, понять не получается. По идее надо мчаться в Бухарест, искать последнюю точку и надеяться, верить, что и там будет ждать его очередная подсказка, а не завершающий штрих в виде завещания на дом, машину, кошку, но сдвинуться с места не выходит.
Отчаянно хочется позвонить Стиву, наорать на него, спросить какого чёрта происходит, почему он опять проебался и потерял или самолично оттолкнул очередного дорогого для себя человека. Но номера нет. Записная книжка телефона по прежнему пуста.
Руки опускаются, сердце частит, сбивается с ритма, дышать слишком сложно.
Барнс ловит ртом воздух, скребёт горло ногтями, но хрип прорывается наружу, множится, отражаясь от пустых стен квартиры. Неужели это всё? И дальше ничего не будет?
Дверь захлопывается за спиной со звуком выстрела, но Барнс бежит вниз по лестнице потому что у него есть только два часа, чтобы успокоить свои нервы, придумать, что говорить и делать дальше, чтобы не кончиться вот тут на месте, не распасться, навсегда переключаясь в модус Зимнего Солдата.
Мысли не отпускают.
Рено, словно издеваясь, кашляет, отказываясь заводиться, но Барнс уже готов просто бежать, пешком добраться до улицы Олари, а там будь что будет.
Машина поддаётся не в первого раза, но всё же заводится, набирает скорость. Барнс знает, что, скорее всего, её бывшему владельцу накапает слишком много штрафов, но нисколько не сожалеет об этом. Что стоят деньги против человеческих жизней? Он бы вообще не думал об этом, но тогда и вовсе свихнуться можно, разве что включить музыку.
Рука на ощупь жмёт на все кнопки подряд, пока тишина не разбивается эмоциональным голосом диктора, вещающим об очередных неприятностях, связанных с Мстителями и со Стивом.
Барнс вздыхает.
Вот уж неугомонный. Что ему не сидится спокойно? Всего несколько дней прошло с Заковии и вот он, новый повод переживать, вслушиваясь в новостные сводки. Ещё бы — мировой терроризм не дремлет, а уж Стив никогда мимо пройти не сможет, даже если личные проблемы раскалывают голову на части. Или у него нет уже проблем?
К горлу вновь подкатывает тошнота. Барнс уже хочет выкрутить звук на минимум или найти какую другую частоту, менее травмирующую для психики…
— Сегодня в Лагосе некто Кроссбоунс, известный также под именем Брок Рамлоу…
У Барнса темнеет перед глазами.
— Какое мировое господство, Джон? — смеётся Брок, откидывается на ствол дерева, задирает голову вверх, выпуская струйку белёсого дыма в чёрное январское небо. — Неужто это и есть твой предел мечтаний? Не красотка с обложки ноябрьского Плейбоя, та блонди с сиськами, а позолоченный трон? Тогда тебе с мистером Пирсом не по пути. Вряд ли он соизволит поделиться или подвинет задницу.
— Не, ну, не так конечно, — мнётся Таузиг. — Но мечта же должна быть глобальной?
— Куда уж глобальнее золотого клозета? — качает головой Брок, передаёт сигарету Зимнему, с теплотой глядя ему в глаза, согревая уже одним этим. — Выжить я хочу, придурок, во всей этой свистопляске и состариться потом с любимым мужиком, а не догнивать где-нибудь в канаве, проращивая в лёгких семена, посеянные смертью.
— Да ты поэт, командир, — усмехается Мэй, запахивает куртку получше, но Зимний видит в её лице полное согласие, принятие слов Брока.
— С такой жизнью можно и поэтом стать, согласись, не зазорная профессия. Всё лучше, чем дерьмо за другими разгребать и получать за вонючие руки.
Выжить!
Барнс помнит эти слова, помнит мечту. Помнит, как Таузиг кривился, недовольный размахом, а потом просил Мэй поберечься перед последней миссией, бережно гладил её ладонь и что-то тихо говорил. Помнит, как Брок просил не подслушивать и сам выглядел так, словно ему очень-очень больно. А потом был человек на мосту, сбой в работе систем и последний приказ — бежать.
Звуки возвращаются вместе с голосом диктора.
— Схватка с Капитаном Америкой закончилась гибелью террориста, но не обошлось без жертв и со стороны мирного населения. Наша страна скорбит вместе с Вакандой.
Хочется смеяться…
— Знаешь, принцесса, плакать не стыдно. — Брок садится рядом с Зимним, пихает его в плечо, но смотрит в другой конец комнаты, на сгорбившегося Глазго, на его поникшие вздрагивающие плечи, на то, как он касается горла Лютика, то и дело проверяет наличие пульса. — Стыдно человека в себе потерять. Стыдно умереть ни за что и жить как растение, плыть по течению. А умирать, бороться до последнего и плакать — не стыдно. А слабости, — Брок снова смотрит в сторону, невесело хмыкает. — Есть у каждого.
Зимний не понимает…
...но зато эта наука доходит до Барнса вместе со слезами, с отчаянием, рвущим лёгкие, скребущим гортань. Хочется выть, выкрутить руль на полную, послать рено в свободный полёт с автострады, потому что боль впервые пробирает так глубоко, бьёт словно и не было никаких модицикаций, и он остался обычным человеком.
Обычным…
Вот они — его слабости.
Барнс трёт правой рукой лицо, не отнимая левой от руля.
Его слабости — это люди, два человека, которым он обязан всем своим миром, своей жизнью и тем, кто он сейчас.
Без Стива Баки Барнс погиб бы ещё в лабораториях Гидры под Аццано, на том столе, не выдержал новых экспериментов Золы. Без Брока Зимний так и существовал бы функцией, почти идеальным оружием, без мыслей, без желаний и самой жизни. Без Стива он не начал бы вспоминать тогда, не нарушил бы планы Пирса. Без Брока он бы потерял себя, убился бы, скорее всего, в попытке понять, кто он такой есть, и точно не стал бы Барнсом. И сейчас он может потерять обоих, если уже не потерял. Потому что про Брока сказали… про Стива… что это Стив убил…
Сердце колет сильнее. Барнс чувствует, что и его резерв истончается, но даже не думает останавливаться, лишь сильнее вдавливает педаль газа в пол, уже видя впереди в начавших сгущаться сумерках огни большого города
На въезде в Бухарест приходится значительно снизить скорость, периодически замирать на светофорах, ругаться вполголоса на нерасторопных водителей рядом. Барнсу кажется, что Брок специально выбрал в этот раз квартиру в центре, чтобы утихомирить бурю внутри него, ведь не мог же командир не знать, какие именно мысли зародит его последнее сообщение, что поселит в душе. Он точно знал и рассчитал даже этот момент.
От этих мыслей Барнсу становится больнее, хотя он и старается не думать, не анализировать всё случившееся за эти долгие месяцы, не делать выводов. Вот только они напрашиваются сами собой и при том не такие уж и утешительные — Брок знал, что этот бой станет для него последним, если не в самом начале, то когда оставлял сообщение в Питешти, точно знал. И это страшно злит.
На улице Олари Барнс аккуратно паркуется, выходит из машины и вдруг понимает, что никак не может найти в себе сил сделать и шагу в сторону двадцатого дома, дойти до подъезда, подняться на последний этаж и открыть последнюю дверь.
Ключ на шее становится невероятно тяжёлым. Хочется сорвать его, отшвырнуть прочь и уйти в совершенно другом направлении, чтобы просто не знать, что уготовила судьба в лице командира для финиша, попробовать поверить в то, что, всё сказанное диктором на радио, было лишь сном, представить возможное будущее… но это всё, Барнс прекрасно понимает, скорее всего, дорога в никуда, новый марш-бросок, но уже без возможности остановиться, а потому зажмуривается, сглатывает неприятно-вязкую слюну и делает шаг к дому номер двадцать на улице Олари.
Барнс замечает странную аналогию — двадцатая дверь и номер дома тоже двадцать, но уже не предаёт этому значения, шагает медленно по лестнице, так и не найдя в себе сил ускориться и замирает, когда перед ним оказывается новая дверь.
Что за ней? Такая же безликая квартира, как и все остальные до неё? Пустые полки стеллажей, ящики и толстый слой пыли на мебели?
Гадать долго не приходится.
Ключ поворачивается легко. без усилий. Дверь не скрипит, пропуская гостя сразу в небольшую гостиную. Светлые стены, какие-то картины на стенах явно кисти современных художников. Неожиданно распахнутые окна впускают свежий ветер, позволяют ему играть со шторами. И пахнет здесь очень-очень знакомо.
На глаза снова наворачиваются слезы.
Барнс задыхается, хрипит, чувствует, как по его самообладанию ползут кривые паутинки трещин, но тут взгляд цепляется за странное, заставляя замереть, помедлить с саморазрушением — маленький, обгрызанный острыми кошачьими зубками резиновый мячик. Взгляд скользит дальше, натыкаясь на кружку с недопитым чаем на журнальном столике, светло-голубую футболку, брошенную на спинку дивана, стойку с знакомым круглым щитом на стене.
Сердце ёкает, пропускает удар.
Барнс на подгибающихся ногах бредёт к двери в, видимо, спальню, толкает её и не выдерживает, оседает на пол, чувствуя, как щёки расчерчивает горячим, а лёгкие сжимаются, не давая нормально вздохнуть, потому что всего в двух шагах от него, свернувшись на постели калачиком, спит Брок, спокойно дышит, не хмурясь во сне, не вздрагивая, как это часто бывало раньше, а рядом, уткнувшись носиком ему в подбородок, мерно тарахтит Пуля, никак не реагируя на появление нового человека на своей территории.
— Господи, — шепчет Барнс. — Спасибо, Господи.
Где-то там в коридоре вновь раздаётся щелчок двери, кто-то входит, тихо шуршит пакетами, зовёт совершенно безрезультатно кошку. А Барнс смеётся.
Он наконец добрался до конца пути.
Он дома.
ДАДАДАДА!!!
Закончил!
Барнс доехал!
-
-
08.07.2020 в 15:31Теперь ведь все хорошо?
-
-
08.07.2020 в 15:37Напряжённо и выворачивающе. И такое облегчение в конце... Здорово....
Аааа дааальше??... А самое интересное - встреча??...
-
-
08.07.2020 в 16:04И залипла на картинку
-
-
08.07.2020 в 16:08но встречу правда оч хочется. может, маленький сиквел?
-
-
08.07.2020 в 16:33-
-
08.07.2020 в 17:16-
-
08.07.2020 в 20:14-
-
08.07.2020 в 21:01-
-
09.07.2020 в 12:42