[kroshkavinni]

Пляска голубых огней


Основные персонажи:Александр Пирс, Брок Рамлоу, Джеймс «Баки» Барнс (Зимний Солдат), Джек Роллинс (агент Гидры), Стив Роджерс (Капитан Америка)
Пэйринг:Брок/Баки/Стив
Рейтинг:R
Жанры:Романтика, Флафф, Hurt/comfort, AU, Первый раз
Предупреждения:OOC, Насилие, Нецензурная лексика

части 1-6

kroshkavinni.diary.ru/p213783733.htm

части 7-11

kroshkavinni.diary.ru/p213894208.htm

заключительная часть

Баки не щадит его, бьёт сильно, с оттяжкой, чтобы запомнил, зарубил себе на носу…

-- Не! Надо! Так! Сука! Делать!

Баки бьёт, кривит пухлые губы, зло зыркает, кривится, когда Брок охает, хватаясь за бок, когда сплёвывает на пол кровь и примирительно поднимает руки. Он пытается отойти, нервно ведёт плечами, когда Брок обнимает, притягивая к себе, и сдаётся. Скулит, жмётся, отираясь дурной головой о плечо, слепо целует, вылизывает, не поднимая ресниц, мокрых колких, и Брок смеётся впервые за всю свою жизнь по-настоящему счастливо ржёт, запрокинув голову, притискивает к себе Барнса за мелко подрагивающие плечи. Смеётся громко в голос, навзрыд, потому что никому никогда он не был настолько нужен и важен, потому что сам тоже готов пойти на всё ради него и ради второго идиота, окопавшегося в спальне, потому что они семья, они – его, а он их.

Перед глазами плывёт.

-- Никогда так больше не делай, командир, -- приглущённо шепчет Барнс, уткнувшись носом куда-то ему в плечо, обдавая шею горячим дыханием, касается губами уха.

-- Не буду, Солдат.

-- Я Джеймс Барнс, командир.

-- Знаю, ты Джеймс, Солдат, -- усмехается Брок, смотря на разбегающиеся тонкими паутинками трещинки на потолке, бездумно их пересчитывая, смаргивает бесполезную влагу и чувствует, как в груди оживает, оттаивает давно казалось прохененное чувство покоя, уютного домашнего тепла, несмотря на ободранные обои, тянущий холодом по босым ногам откуда-то сквозняк, несмотря на надзор и напичканную камерами квартиру, Брок наконец-то дома и менять что бы то ни было не собирается.

Брок смеётся, тискает странно молчаливого Барнса, стараясь не завыть в голос, когда тот по-кошачьи ласково трётся скулой о плечо, подставляясь под ладонь, позволяя гладить себя по голове, уткнуться носом в макушку. Брок чувствует, как его ведёт, плавит от такой желанной близости, жара горячего, твёрдого тела под ладонями, от запаха металла, горечи сигарет, сладких ноток любимой Агентом корицы и самого Баки Барнса. Брок зажмуривается, стискивает Джеймса сильнее, плюёт на то, что тот подумает о нём. Не корит себя за излишнюю сентиментальность, открытость, за то, что все чувства, эмоции сейчас нараспашку, открыты, как на ладони, что сердце нещадно колотится, грозясь проломить грудную клетку.

Чувствует, как спины касается ладонь Стива, как тот что-то приглушённо шепчет, ругая его, как утыкается лбом где-то между лопаток и замирает. И они стоят, вот так, под прицелом нескольких десятком камер, прослушивающих устройств, не стараясь кому-то что-то доказать или продемонстрировать, а потому, что действительно наплевать на мнение других за стенами их дома, их мира только для них троих, а остальные? Правильно, могут идти нахер, если что Брок проводит короткой дорогой.

Сейчас хочется только одного, чтобы руки сжимали сильнее, не отстранялись с обидной брезгливостью, не увидеть во взгляде безразличия, не услышать просьбы прекратить, а поэтому сам вжимается в Барнса, целует как в последний раз. И его накрывает, ведёт, размазывает от странной принадлежности этим двоим.

Брок гнётся в руках Стива, трётся о его бедро задницей, стонет в жадные губы Барнса. Он уже практически забыл каково это быть с Зимним, каким требовательным и пламенно горячим любовником тот мог быть, с какой почти животной страстью втрахивал командира в тонкий матрас, оставляя на бёдрах и ягодицах лиловые разводы синяков, что бесполезно дергаться, рваться из его хватки, Зимний знает лучше, как сделать по-настоящему хорошо. Брок почти и не знает, каким бывает Роджерс в постели, те несколько раз и считать-то как-то неприлично, но упрямая память подкидывает картинки одну за одной, выжигая в мозгах Брока белоснежную бескрайнюю пустыню, потому что они и по отдельности выносят ему душу парочкой касаний, а вместе и вовсе должны быть законодательно запрещены, как пиздец локального действия.

Но Броку наплевать, как и было тогда, он подставляется, прогибая спину, когда пальцы живой руки Барнса сжимают яйца, оттягивая их, поглаживают мошонку, сжимают член у самого корня, когда Стив гортанно стонет, вжимаясь в его задницу каменным стояком, ощутимым даже сквозь грубую ткань джинсы, стискивает изо всех сил, кусая плечо Брока до крови.

— Я тебя помечу, — рычит он, подаваясь навстречу, трахая даже не раздеваясь. — Ошейник на тебя нацеплю, рядом ходить заставлю, как пса, выдрессирую, чтобы не смел морду воротить куда не надо.

Брок трясет головой, воет, уже на всё согласный, лишь бы продолжали эту сладкую пытку. Мечется, не зная куда дергаться, вжимается в Барнса, приподнимается на носки, проезжаясь мокрым от смазки членом по его животу, пачкая футболку, скулит, тянется за поцелуем, только бы заткнуть рот, только бы не начать умолять о большем, потому что охуеть как хорошо.

Он не замечает, когда на Барнсе совсем не остаётся одежды, лишь вжимается сильнее, трется всем телом, и его накрывает от вседозволенности, сладкой предоргазменной судорогой скручивает внутренности, рвёт на части от горячей кожи Зимнего под губами, от пальцев Стива растягивающих его дырку под себя, от слаженных стонов тех, кто важнее его самого.

И если сейчас где-то рванёт, погребая под собой этот город, страну, планету, Брок и не заметит, не поймёт, что произошло, не почувствует разницы. Для него все и так полыхает, тонет в жарком, сладком, искрящемся, вспыхивающем огнями зарождающихся звёзд, мареве, концентрируясь где-то в животе, закручиваясь тугой спиралью. Броку наплевать на мир пока эти двое кричат о своей любви к нему, передавая его с члена на член, заполняя, расцвечивая кожу собственническими метками, чтобы ни одна сука не смела посмотреть в его сторону. Потому что он только их, идеально подошедший, притершийся гранями, такой как надо.

Наплевать, что назавтра будет адски болеть поясница и натруженная задница, что он будет ходить, как блядский пьяный кавалерист, мучиться головной болью и постоянным сушняком, сам себе напоминая торчка после передоза счастьем, будет мрачно зыркать на довольных жизнью придурков, зло отмахиваться от благородных попыток помочь, поддержать, облегчить его страдания. Пусть завтра Брок вспомнит все языковые обороты, посылая чересчур довольную Романов «kyda Makar tel’at ne gon’al». Но это будет завтра, а сейчас Брок может только радоваться, что Роджерс таки потратился на нормальной ширины кровать, Агенту наконец хватает места рядом, и он только складывает на Брока все свои конечности, а не забирается на него целиком, расплющивая по матрасу.

— Хорошо, что ты цел, — не открывая глаз шепчет Барнс, тыкается губами куда-то ему в подбородок и затихает, тихо сопит в плечо. И хорошо было бы сейчас уснуть, но с Кэпом, как обычно, просто не бывало.

— Роджерс, блядь, задрал возиться, ложись уже, — беззлобно огрызается Брок, поворачивая голову к Стиву, и выдыхает обреченно, поймав обеспокоенный и даже какой-то виноватый взгляд голубых глаз мнущегося у кровати Кэпа. — Что не так теперь-то? Я могу и на диван уйти если тебя напрягает со мной спать.

— Брок, — шепчет Стив, скосив глаза на мирно посапывающего Барнса.

— Да спит он, не дергайся. Это останется между нами. Либо говори, либо ложись уже, а? Это был чертовски утомительный день.

— Брок, — повторяется Роджерс, садится рядом, едва касаясь пальцами голого бедро Рамлоу, ведёт по коже, обрисовывая потихоньку сходящие на нет шрамы.

— Блядь, Роджерс, — почти в голос стонет Брок. — Не хочешь срать не мучай жопу! Думаешь, я не знаю, что тебя так ломает? Думаешь, не понимаю, каково это? Мне не нужны твои извинения, не, тем более, самобичевание, чего уж там, ни за рожу, ни за больницу, ни за моих ребят. Рожу не жалко, не в ней моя ценность. Больничка была давно, и я с тебя ещё спрошу, урод геномодифицированный, за все просранные нервные клетки, пока ты топтался под дверью моей палаты, ссался зайти и в глаза мне, предателю, глянуть. Поебать, что было, то было, — Брок хмыкает, привставая на локтях, чуть сдвигая сонно заворчавшего Барнса. — А за щенков моих не тебе отвечать. Я Росса научу, на всю, блядь, жизнь запомнит, что бывает, когда трогают мою семью. На лбу вырежу во избежание, так сказать. Так что кончай ебать себе мозги, это и без тебя найдётся кому сделать и ложись уже.

— Брок, — всё ещё не унимается Стив, хоть и просветлел лицом. — То, что между нами было тогда… — он сбивается с мысли, опускает глаза, как-то слишком нервно ведёт плечами. — Оно ведь по любви, а не из-за сведений ЩИТа?

Рамлоу хочется застонать, долбануться затылком о деревянную спинку кровати, а ещё лучше приложить о неё этого долбаёба, в надежде на просветления в супермозгах, но, судя по упрямому взгляду и поджатым губам, — бесполезно. Капитан-Разрешите-Доебаться в действии.

— А тебя не смущает, что мой уровень доступа намного выше твоего? — усмехается Брок. — Да и стоять хер по заказу у меня не умеет, я тебе не Романов — ударница горизонтального фронта, блядь. Я в вас, уродов, вмазался по самые яйца, плюнув на все директивы и предписания. Так что да, блядь, по любви! — рявкает Брок, заваливаясь обратно. — никогда бы не подумал, что Капитан Америка может страдать комплексом неполноценности. Черт, это даже мило.

— Иди нахрен, Рамлоу.

— Уже лучше, Кэп. И давай уже спать.


***

Утром Брок просыпается слишком рано, когда рассветное солнце ещё слишком лениво выглядывает из-за горизонта, облизывая сереющий небосвод первыми лучами. Вставать, выбираясь из переплетения рук и ног не хочется, лишь прижаться спиной теснее к горячему, как печка Кэпу, уткнуться носом в пушистую макушку Барнса и никуда не сбегать, рискуя в очередной раз нарваться, потому что мудак, и никак не можешь уже отпустить прошлое, потому что обещания надо выполнять, даже если они даны мертвецам, и за них никто по голове не поглядит. Брок знает, что и так слишком много получил вторых, третьих, четвёртых шансов, что раскачивать лодку, испытывая суперов на стрессоустойчивость не самая хорошая идея, но ещё он знает – не отпустят, увяжутся следом, как два кутёнка, и весь хитровыебанный план пойдёт по пизде, потому что он не захочет, чтобы его, блядь, мальчики видели, как он чужие кишки на кулак наматывает из-за личных разногласий. Но день явно не задался.

Когда, выбираясь из постели, падаешь, зацепившись за свесившего ноги Барнса, ударяешься мизинцем о ножку стола, споро впрыгивая в джинсы, обливаешься кофе и приходится возвращаться, потому что забыл ёбаные ключи от машины, только и остаётся задуматься – а что сегодня пойдёт так?

Зарядивший мелкий дождик, только добавляет пиздеца в голову, накручивая и без того изрядно заведённого Брока, до состояния готового разорваться снаряда, но он старается гнать от себя всю эту хрень, хотя и выходит прескверно, мысли всё равно не здесь.

Романов, как и обещалась, ждёт у джета, протягивая папку с документами, хмурится, отводит глаза, и Брок в который раз удивляется, насколько же суперкоманда не приспособлена к этому миру. Они сколько угодно могут пробивать собой стены, захватывать опысных маргиналов, отстреливать с крыши диктаторов, полоскаться вместе с грязным бельём ЩИТа, но, как только в дело примешивалось личное, разом слепли, глохли, готовые самоубиться ради своих. Брок прекрасно это всё понимает, даже ценит отчасти. Но не с их работой.

-- Не дёргайся ты так, красавица, -- хмыкает Брок. – Понял я уже, что ты всё этим долбаёбам выболтала. И не надо делать такое лицо, я знаю, что вы большая дружная семья и всё такое. Всё, бывай.

Баки смотрит остро, хмурится, хочет что-то сказать, но лишь скалится на прямой взгляд и усаживается в кресло второго пилота, не спрашивая, вбивает координаты дома Росса.

-- Дома поговорим, -- только и отвечает Стив, не отрывая взгляда от коммуникатора, но напряжённая линия плеч, суровая морщинка между бровями слишком много говорят Броку, чтобы он мог надеяться обойтись малой кровью. С него спросят за всё.

-- Заебись, -- кривится Брок, щёлкая тумблерами, отворачивая кресло, чтобы и краем глаза не видеть Капитана-я-не-ебу-тебе-мозги-цени-это, не слушать гневного бурчания, стараясь не рассмеяться и не вызвать на свою голову Капитанский гнев прямо здесь и сейчас, а, судя по искрящимся смехом глазам Барнса, тот думает ровно о том же, демонстративно выкрутив громкость приёмника на полную.

Брок не ебёт себе мозги пространными «дальше». Он объяснится, но позже, когда просранная половина жизни перестанет тяготить и мертвецы вставать перед внутренним взором, стоит только закрыть глаза, когда он сходит на их могилы вместе с Стивом и Барнсом, скажет давно заготовленное и отпустит наконец своих щенков, волчат, в лучший из миров. А сейчас он по сотому разу перечитывает нарытое Вдовой, хмурится, поглядывая на экран с тонкой прямой линией маршрута и мысленно прикидывает чего ему будет стоит уговорить этих твердолобых идиотов остаться в джете и не лезть во всё это дерьмо больше чем уже есть.

-- Мы не останемся здесь, Командир, -- безапеляционно завяляет Барнс проверяя все ли ремни его жуткого вида амуниции застёгнуты правильно, подпрыгивает пару раз и удовлетворённо хмыкает.

-- Барнс.

-- Почти сто лет уже Барнс. Тебя оставишь на минуту или в дерьмо влезешь, или уебёшься насмерть. Так что нет, или вместе, или разворачивай джет прямо сейчас.

-- Роджерс, хоть ты то понимаешь, что я прав, -- не выдерживает Брок.

-- Как ты там говорил, командир? – вскидывает брови Стив, подхватывая щит. – Малоебущий фактор.

-- Ёбаная хуйня, -- Броку только и остаётся, что закатить глаза, соглашаясь со всем, потому что с этих и правда станет развернуть джет на самом подлёте.

То, что Росс не только не переехал, но даже и охранную систему не поменял, неприятно царапает, привыкшего просчитывать все варианты бывшего командира отряда. Не привык он к такому отношению. Брока, если не уважали, то боялись все, кому не посчастливилось оказаться в длиннющем списке должников. И иногда приходилось изрядно потрудиться, выслеживая очередного полезного уебана, а тут будто и не ждёт.

-- По сводкам тебя взрывом разнесло кровавыми ошмётками на половину Лагоса. – пожимает плечами Барнс на полный растерянности взгляд Командира.

-- Пиздец конечно, но погнали.

Брок остаёт
ся стоять в тени коридора, за дверью кабинета, даже не пытаясь переупрямить хмурого и неразговорчивого Роджерса, лишь вскидывает примерительно руки и остаётся стоять, где сказали, прислушиваясь к каждому звуку, готовый в любой момент к… К чему? Брок замирает и чуть не смеётся в голос. За годы работы на Гидру он привык заботиться о Зимнем, прикрывать его не только на заданиях, но и перед начальством, научился талантливо врать, на ходу придумывая оправдания любым задвигам своего подопечного, привык прикрывать его собой. И пусть Зимний был круче небольшой хорошо подготовленной армии, Броку было поебать, он заботился, оберегал, как мог, стараясь улучшить жизнь, но то, что эта гиперопека распространяется и на Роджерса, до Брока дошло только сейчас. Что он стал таким же полностью своим, тем, за кого и в огонь, и в воду, и под пули, и на ковёр к Фьюри подставлять хоть глотку, хоть задницу. Насрать, лишь бы с этими двумя всё было хорошо.

-- Капитан? Не помню, что давал вам ключи от своего дома, -- деланно удивляется Росс.

-- А вы думаете мне нужны ключи? – Брок усмехается. Он хорошо знаком с таким Капитаном-имел-я-ваше-мнение-уважаемый. Когда Роджерс считал, что он в своём праве, сдвинуть его не было никакой возможности, лишь покориться и принять неизбежный пиздец, как данность. А то, что Росса сейчас будут иметь в четыре руки в особо извращённой форме сомнений не вызывало. – Вы думаете, что я совсем идиот, Эверетт? Не вижу дальше своего носа? И готов сунуть голову в пасть крокодила, стоит только перед носом флагом помахать?

Брок только глаза закатывает и записывает в памяти напомнить Кэпу эти слова, когда он снова ломанётся устанавливать доброе, разумное, вечное не удосужившись уточнить – какого хуя именно он?

-- О чём вы, Капитан?

-- СТРАЙК, Рамлоу, Лагос вам ни о чём не говорят, Эверетт?

-- Представьте себе, нет.

-- Да что ты с ним разговариваешь? -- вкратчиво интересуется Барнс, и Брок зажмуривается, стараясь погасить прокатившуюся по телу сладкую дрожь. Слишком ему нравится Зимний с кинжально острым взглядом, сжатыми в тонкую линию губами, когда он сам становится оружием, идеально выверенной винтовкой Брока, точной, смертоносной, личным фетишем командира военизированного подразделения огневой поддержки СТРАЙК. – Пристрелим и потеряем в болотах Луизианы.

-- Вы наивно надеятесь так напугать меня уважаемый? -- ровным, лишь на одно мгновение дрогнувшим голосом отвечает Росс. И Брок готов многое отдать, чтобы увидеть панику и животный ужас в всегда насмешливых глазах этого ублюдка, увидеть, как он бледнеет, сглатывая, как сердце частит, бьётся в глотке. Ведь Брок знает эти интонации Зимнего, от которых ссутся и более стойкие, не то, что этот кабинетный червь Росс.

-- И не думал, уважаемый, -- недобро тянет Барнс, делая ударение на последнем слове. – Лишь описываю ваше ближайшее будущее.

-- Я всё расскажу, -- взвизгивает Росс, вскакивает, судя по грохоту упавшего стула.

-- А кто сказал, что я пришёл задавать вопросы? – Брок знает, что Кэп сейчас тянет губы в мягкой, почти доброй улыбке и смотрит так, что умные сами предпочитают копать себе могилу, не дожидаясь, пока прилетит остальным. – Мне нужна справедливость.

-- Но они предатели! Они Гидра!

-- Нет, Эверетт. Они мои люди. А за своих людей я спрашиваю лично и по полной форме.

-- Н-но, -- Росс сбивается. – Вы не можете! Вы так не делаете!

-- Я нет, а вот они…

-- Они?

Брок скалится, пинком ноги распахивая дверь кабинета, прищурившись бросает взгляд на замершего у стены Росса, проходит, бросая на стол сумку.

-- Я и сам справлюсь, так что уёбывайте.

-- Брок.

-- Это моё дело, Роджерс, только моё. Вы меня, блядь, выгуляли до места? Спасибо! Дальше я сам!

Стив нервно дёргает плечом, удобнее перехватывает щит.

-- У тебя час.

И уходит. Барнс лишь бесшабашно светло улыбается, как с тех довоенных снимков, пожимает плечами и на миг льнёт к груди, смотрит внимательно в глаза, выискивает что-то и никак не может отойти, отлипнуть, будто боится оставить одного.

-- Через час, Солдат, -- едва слышно выдыхает Брок, ловя его дыханье, притягивает к себе, целует голодно, жарко, будто авансом прикусывая губы, обещая продолжение, но потом, после, когда они все трое окажутся в маленькой квартирке, когда он смоет с себя кровь.

-- Ты мне обещал, -- напоминает Банрс, выходя за дверь.

Брок не злится, не бьёт слишком сильно, не даёт ярости захлестнуть себя с головой. Он смотрит на Эверетта Росса и видит своих волчат, то, какими они были, все их проёбы и достижения, видит и то, какими они могли стать. Ножи ложатся на столешницу один за одним. Брок не обращает внимание на скулёж примотанного к стулу Росса, у него не так много времени, а в этом деле нужна аккуратность.

-- Я расскажу тебе, уёбок, обо всех, я вырежу на коже их имена, истории, чтобы ты помнил, поставлю на лоб тавро, чтобы все знали кто тебя, мразь, пометил, перед кем ты проебался, -- Брок облокачивается на стол, с каким-то чисто гастрономисческим интересом разглядывая привязанного к стулу мужчину, никак сейчас не похожего на того чересчур самоуверенного коротышку в сером дорогом костюме, непогрешимого и практически всесильного, что тыкал ему в грудь пальцем и обещал стереть с лица земли всех, кто ему дорог, а сейчас скулит, пытаясть что-то сказать, несмотря на кляп во рту.

-- Э-нет, выблядок, у тебя больше нет того, что меня заинтересует, так что кляп останется. Да и не люблю я, когда добыча вопит.

Разрезы ложатся ровно, чётко, с хирургической точностью, тонкое лезвие скальпеля снимает ровно столько кожи чтобы причинить максимум боли, чтобы шрамы остались на всю жизнь напоминанием, что облажался и тронул тех, кого не стоило, но не дать истечь кровью. Брок отстраняется, любуясь Россом как произведением искусства, хмыкает, склоняясь к груди, придвигаясь ближе, чтобы всё уместить, всю историю всех девяти, выводит имена, даты, не касаясь ни одного важного сосуда наносит на тело Росса причудливую вязь биографии своих бойцов, чтобы помнили, чтобы знали какими были его дети, те кого он впервые за всю жизнь пустил за свою спину и кого сам готов был прикрывать до последнего.

Отходит, любуясь результатом, читает вслух, проводя пальцем по именам, надавливая, слушая, как Эверетт захлёбывается придушенным криком, как стонет, извиваясь, дёргается в путах, лишь сильнее затягивая узлы.

-- Что ты дёргаешься, страхоёбище? Или не помнишь, как пытал их? Так я могу напомнить, -- Брок чиркает колёсиком зажигалки, прикуривая. -- Могу провести тебя по всем кругам Ада и не дать подохнуть, чтобы ты ползал червём у моих ног, но мараться таким дерьмом… Роджерс не оценит.

Брок одним резким взмахом взрезает верёвки, удерживающие Росса на месте, сдёргивает его за шкирку, бросает под ноги. Морщится. Почему-то нет упоения, которое представлялось, каждый раз, когда он закрывал глаза, представляя отмщение, не получается заглушить иссушающую душу боль, забыть обезображенные тела и лица, лишь брезгливое безразличие к стонущему на полу человечку, недостойному даже смерти.

-- А это, -- тяжёлый ботинок опускается на скребущие ковролин пальцы, ломая, дробя тонкие кости. -- Чтобы ты помнил, что обязан Роджерсу жизнью, и не смел, блядь, свой поганый рот разевать в его сторону, уяснил, уёбище? -- Росс что-то невразумительно булькает. -- Не слышу, мразь! -- пинает под рёбра.

-- Да-да, умоляю, не надо, -- стонет Эверетт, захлёбываясь рыданиями, воет, из последних сил уползая в угол.

-- Вот и хорошо. И запомни, нет такой ямы из которой я тебя, блядь, не достану.

Брок выходит на улицу молча, он знает, что его ждут скорее всего у дверей, боятся, что сорвётся, натворит глупостей, что жажда мести поглотит его разум окончательно, утянет на дно, но всё равно ждут, не заходят, ведь это его дело.

-- Жив? -- спрашивает Стив, окидывая Брока внимательным взглядом.

-- Жив, Капитан, я даже скорую ему вызвал, -- усмехается Брок, вдыхает полной грудью влажный после дождя воздух.

-- Благодетель, блядь, -- хохочет Барнс, закидывая руки на плечи Брока и Стива, повисает на них, притягивая к себе ближе, заставляя столкнуться лбами, сам ударяется, шипит, смеётся громко, не таясь, целует сначала одного потом второго. -- Давайте-ка домой.


***

Полгода спустя.

-- Роджерс, блядь, вот ты лучше места найти не мог? Какого хуя именно Центральный парк. Там и в обычные дни толком не протолкнуться, а сегодня-то чего? Я уже со Старком договорился, нам крышу Башни отдали в полное распоряжение, -- Ворчит Брок, пробираясь между расстелянными на траве пледами, выискивая взглядом хоть одно свободное место.

-- Мой день рождения, как хочу так и праздную! И вообще, смотри, там Баки, он место нам занял!

Барнс и правда машет рукой, чуть ли не подпрыгивая на месте, а на земле уже расстелен традиционный клетчатый плед, уставленный разнообразными яствами из супермаркета.

Броку, конечно, хотелось приготовить ужин самому, наполняя дом привлекательными запахами жареного мяса в перечном соусе, любимого Роджерсом грушевого пирога с меренгами и карамелью и ещё чего-нибудь столь же ароматного. Провести этот вечер только втроём, тиская обоих любовников любоваться с крыши на салют и представлять, что они одни во всем мире, залитом всеми возможными оттенками голубого.

-- Ни грамма оригинальности, -- бурчит он, усаживаясь рядом с ковыряющимся в курице-гриль Барнсом.

-- Да ладно тебе, Командир, -- смеётся тот, тычется блестящими от жира губами в щёку Стива. -- Зато мы вместе и смотри, как красиво.

А в небе пляшут голубые всполохи, взлетая вверх яркими росчерками ракет и распадаясь сияющими искрящимися брызгами, освещая весь Нью-Йорк. Брок усмехается, почувствовав на своей ладони горячие пальцы Стива, и ведь действительно, какая разница.