* о творчестве

[Крошка Винни Пух]

Долгая дорога домой
3.

Брок не сразу понял, где и с кем проснулся и проснулся ли вообще, слишком хорошо и одновременно плохо ему было в данный момент. Голова гудела, словно ему, как во времена учебки, надели на неё кастрюлю и с полчаса молотили по плоскому дну поварёшкой, проверяя череп на прочность. Тошнота подкатывала к горлу от любого движения, даже думать — и то сложновато получалось.

Отовсюду душисто пахло сеном, совсем немного и терпко — навозом и просто оглушительно — Барнсом, странной смесью запахов, которая ассоциировалась только с ним. Зажмурившись, Брок завозился, устраиваясь удобнее, вжался лицом в его шею, притиснул к себе, переживая минутную слабость, желание не отпускать никогда больше, продлить этот момент на всю жизнь, и плевать на Роджерса, на их «невероятную, прошедшую сквозь время историю любви». Ведь сам любил не меньше, гробил себя, стараясь выслужиться перед начальством, только бы разрешили, позволили Зимнего взять полностью под свою опеку, позволили менять протоколы, переписывать регламент под себя, находиться всегда рядом.

Зимний был мечтой — сложной, опасной, способной пустить всю его жизнь под откос, но вполне достижимой. Только лишь надо было сначала урвать немного времени наедине, доказать ему свою нужность, честность, научить доверять себе. Потом вырвать из щупалец многоликого чудовища, увезти, спрятать так, чтобы ни одна живая душа не знала, где они. Дать возможность прийти в себя, рассказать, признаться и… дать выбор, возможность самому решать и снова доказывать нужность, важность. Но планам редко суждено сбываться в полной мере. Тем более таким.

Брок с самого начала ждал подвоха, понимал, что просчитал не все риски. Невозможно учесть совершенно всё. Но до последнего надеялся, что успеет сбежать, вывести Зимнего из-под удара, пока «Гидра» отвлеклась на легендарного Капитана Америку. Один бой, драка на мосту и брошенное «Баки!» пустили по пизде всё. Брок не мог увезти Зимнего, потому что Баки всегда был со своим Стивом и вернулся бы к нему, всё вспомнив, оставив Брока залечивать дыру в груди. Потому он отошёл в сторону и смотрел, собрал всё что было на «Гидру» и пришёл к Роджерсу, отыскал его, вышел с поднятыми руками, бросил информацию к ногам, передал с рук на руки «его Баки» и… умер внутри, продолжая коптить небо чисто по инерции. Вот и сейчас нельзя было оставить «его Баки» себе, нельзя было даже попытаться, иначе всё, незачем будет держаться, когда он останется один.

Кое-как собрав себя в кучку, Брок приподнял тяжёлую голову с груди Барнса, сфокусировал взгляд на его лице, подрагивающих пушистых ресницах.

— Что вчера, блядь, было-то? — сипло прохрипел он, скатился на сено рядом и сдавленно застонал, хватаясь за голову. — Чтоб я ещё хоть раз так нажрался. Золотце, убей меня в следующий раз, чтобы так потом не мучиться. — Брок попытался сесть, но лишь громче застонал. — Сладкий, не будь скотом, дай дяде водички.

Барнс сделал вид, что спал, хотя Брока было не обмануть, он знал, что Зимний всегда спал очень чутко, просыпался от малейшего шороха, но то, как жался к нему Брок... Плевать было, о чем он думал в этот момент, было ли это осознанно, или отголоски сна еще бродили в его мозгу. На какую-то минуту Барнс сделался невозможно счастливым.

Он никогда не мог понять, за что Брок приручил его к себе, а потом ушел, чтобы все равно быть рядом. За что мучил его своим присутствием, словно говорил “мое, никому не дам”, но и сам при этом не ам. Как так получилось, что Страйк остался работать с Мстителями после всех разбирательств, Барнс тоже не знал. Стив просто сказал ему, есть выбор между другой группой, которую еще надо натаскать, или Страйком, который… Барнс не дослушал, он выбрал Страйк, только узнав состав. Все эти люди работали с ним. Он ими командовал на операциях, он их знал. Поэтому Страйк. И Брок.

С Броком было тяжело, потому что Барнс хотел его до звона в ушах. Еще Зимний положил глаз на командира, но Зимний не знал, что с этим делать, иначе бы просто нагнул Брока и трахнул, а потом бы не отпустил. И Барнс жалел, что он не сделал этого, пока был Зимним, не сделал, потому что… Не мог он так поступить с Броком, ни он, ни Зимний. А сейчас мог только ловить моменты, когда Брок или спит, или вот так вот сам к нему ластится, просыпаясь и думая о ком-то другом. Хорошо хоть утренний стояк можно списать на просто утренний стояк, а не на то, что Брок только что потерся об него, обнял.

Надо было просыпаться, потому что Брок знал, что он уже не спит. И молчать о том, что не спал всю ночь.

— На, пей, — Барнс выдал ему крынку с водой. — Сейчас принесу рассол.

Брок проснулся вовремя, Барнс слышал, как шла в сарай Рада, она обещала принести еду, вещи и разбудить. На улице было сумрачно, да и погода испортилась.

— Приходи в себя быстро, нам надо уходить. Сейчас, — Барнс поднялся, очень быстро переодеваясь в свои штаны, решив не надевать кевларовые, ни к чему они здесь, и зашнуровал ботинки. Домотканая рубаха с тактическими штанами смотрелась глупо, но Барнсу было плевать. Он пристегнул набедренные ножны и был уже готов к выходу, когда услышал, как Рада внизу поставила на пол узелок.

— Пора, — сказала она и ушла, уверенная, что герои проснулись.

Отпив пару глотков воды, Брок вдохнул, выдохнул, снова вдохнул, стараясь сдержать рвотные позывы. Малодушно хотелось обратно на сено, развалиться на Барнсе, как несколько мгновений назад. С трудом поднявшись, Брок пошатнулся и сел обратно.

— Сдохну сейчас, — просипел он, сжав виски пальцами. — Не двадцать же давно, а всё, идиот, туда же.

Рассол сделал из него практически живого человека, хотя мир всё равно норовил нет-нет да съехать в сторону, уронить его обратно в горизонтальное положение. Едва не сверзившись, Брок спустился по шаткой лестнице, глянул больным взглядом на Барнса, молча призывая добить его и не продолжать бесполезные мучения.

— Вещи наши где? — не узнавая своего голоса, спросил он, мутным взглядом смотря перед собой.

Барнс показал ему два узла. Один с вещами, второй со жратвой, которую им собрала Рада. Посмотрев на Брока, он усмехнулся. С одной стороны, его было жаль, но с другой…

— Хочешь, понесу? — усмехнувшись снова спросил Барнс, а потом добавил. — Тебя. На ручках.

Все, что он думает по поводу стихийной попойки Брока и двух доставшихся непонятно как железок, даже заточенных паршиво, он собирался высказать Броку позже, когда тот оклемается и похмелье перестанет давить на него. Но выскажет обязательно.

— А ты нахуй сходить не хочешь? — в тон ему отозвался Брок, допил рассол, потянулся всем телом, с изумлением понимая, что, несмотря на бурный вечер и хуёвое утро, выспался он отлично. Не считая головы, тело чувствовало себя прекрасно.

Подхватив один из тюков и вскинув его на плечо, Брок аж присел на месте от того, каким тяжёлым он оказался, но промолчал, кивнув в сторону неприметной дверцы в глубине сарая.

— Уходим.

Деревня только-только просыпалась, когда они оказались за ее околицей, топая по хорошо утоптанному, но неширокому тракту вдоль леса. Шли молча. Барнс давал Броку возможность немного отойти от пьянства, но узел забирать не стал, раз тому охота, пусть тащит.

— Я узнал, куда нам идти, — заговорил Барнс через час их вынужденной пешей прогулки. Не марш-бросок по пересеченке и ладно. — И узнал, что было за пророчество. Но, честно сказать, ничего не понял. Там про двух мужиков, у одного из них железная рука. Знаешь, пара алкашей с протезом тоже подходит под это описание.

Барнс покрутил запястьем бионики, глядя, как перетекают из одного положения в другое пластины. Два алкаша с протезом. Хорошее определение. Хмыкнув, он рассказал Броку, куда и как они собираются дойти, посетовав, что нет карты, а то бы срезали по лесу, а так они даже не знали, куда толком ведет этот тракт, на который они должны были выйти и повернуть налево. Дальше он хотел вытрахать Броку все мозги, раз его самого нельзя, но почему-то не стал. Не потому, что тот мучился похмельем, а просто вдруг расхотелось выговаривать всю эту обвинительную муть.

— Брок, не поступай больше так опрометчиво, пожалуйста, — просто попросил Барнс. — А мечи, кстати, говно. Сколько отдал?

— Это подарок, — хмуро ответил, всё ещё страдающий от головной боли Брок. — От влюблённого в Раду кузнеца, за то, что я согласился, дурак старый, купидоном побыть. Слушай, а мы аптечку вместе с вещами закопали или всё-таки не настолько идиоты?

— Все так плохо? — спросил Барнс, доставая аптечку из одного из карманов штанов.

Они остановились, и он порылся, ища что-нибудь подходящее. Вообще в аптечке Барнса были только сильнодействующие препараты на последний случай, и аспирина там не было точно, но он смог выудить шприц с ненаркотической обезболкой и протянул его Броку.

— Из деревни мы ушли. Гнаться за нами не будут. Давай в лесу отдохнем, пока тебе не полегчает? — предложил Барнс, который понимал, что лучше они час посидят в лесу, чем Брок будет медленно топать и всю дорогу страдать.

Броку не так уж и плохо было на самом деле. Тут скорее срабатывала привычка человека из урбанистического мира быть готовым ко всем неприятностям, и что от половины можно избавиться, вовремя приняв таблетку. Подкинув на ладони шприц с прозрачной жидкостью, он отдал его обратно Барнсу.

— Всегда забываю, что ты у нас воин судного дня, золотце, и препараты у тебя такие же: либо добить либо из мёртвых поднять.

Чесанув затылок, Брок огляделся. Дождей давно не было, что было им явно на руку — на сухой дороге, как не ищи, следов двоих беглецов обнаружить не удастся, да и мужичьё в деревне трусливое, это Брок хорошо уяснил, раз их на вилы не подняли сразу же, как он на старосту наехал.

Свернув в лес, они отошли шагов на пятьдесят, прежде чем Брок наконец выдохнул свободнее и, сбросив узел под ноги, сам сел на землю, облокотившись спиной на гладкий ствол псевдоберёзы. Почему-то страшно хотелось извиниться перед Барнсом, заглянуть в непривычно грустные глаза и попытаться исправить то, что он вчера натворил. Вот только память упрямо отказывалась показывать, что было после восьмой кружки чудо-самогонки кузнеца.

— Слушай, — начал Брок, глянул исподлобья, грызанул нижнюю губу, собираясь с мыслями. — Я вчера хуйни никакой не натворил? К тебе не приебывался?

Барнс подумал о том, что лучше бы приебывался, тогда можно было бы поцеловать или в морду дать. Или получить, позволив пьяному Броку по доброте душевной съездить себе в челюсть.

— Ты всучил Раде какую-то фиговину, дошел до лавки и вырубился, — рассказал Барнс. — Брок, у тебя что, чувство самосохранения внезапно отказало? Поперся хуй знает куда, — все же Барнс не выдержал и завелся, высказывая Броку все, что думал по этому поводу, хотя и передумал до этого, — да еще и забухал хуй знает с кем. Хуй ты у меня куда один теперь пойдешь. И в сортире, надо будет, подержу. Понял! То, что я не могу сдохнуть от инфаркта, не значит, что у меня не может его быть вовсе.

— Да, милая! Хорошо, милая! Я понял, милая! — передразнил его Брок, сам понимая, как мог подставиться. Ведь не окажись Киран отличным, недопонятым местными мужиком, то лежал бы сейчас Брок с проломленной головой в какой-нибудь канаве. Но в последнее время столько всего навалилось: Озарение; разбирательства по данному поводу, куда Брок катался как на работу; постоянные допросы под бдительным неусыпным оком Роджерса; недоёб; недосып и прочие радости разоблачённого шпиона. И ведь не расскажешь, не пожалуешься, Барнсу вообще лучше не знать, в каких снах и с какой периодичностью он фигурирует. Брок жить ещё хотел.

Развязав свой узел, вывалил оттуда те самые мечи, какие-то ножи, небольшой котелок, две глиняные кружки, большой бурдюк с чем-то и ещё множество нужных и не очень в походе мелочей.

— Сразу видно, женщина собирала, — улыбнулся он, обнаружив три вышитые цветами салфетки и небольшую скатерть. — А мечи тебе чем не нравятся? Всё равно халявные.

Барнс скривился и отвернулся от Брока, сплюнув на землю. Брок был самостоятельным мужиком, как-то жившим до Барнса и, он был уверен, проживет без него еще столько же. Ну, или немного меньше. И ни переупрямить, ни уговорить не подставляться.

— Когда оклемаешься, пойдем быстрее, но вряд ли до ночи выйдем на главную дорогу, тракт этот ебаный, — Барнс сел рядом, привалившись к тому же дереву. — Ты как хочешь, а мне дай полтора часа поспать.

И Барнс закрыл глаза. Третьи сутки без сна никому и никогда не шли на пользу. Но Броку об этом знать было совершенно не обязательно.

Глядя на свернувшегося в корнях дерева Барнса, Брок тепло улыбнулся, вспоминая, что не раз и не два им приходилось вот так вот ночевать не пойми где, жаться друг к другу, стараясь сохранить хоть немного тепла. Отмахнувшись от воспоминаний, Брок порылся в вещах, собранных заботливой Радой, нисколько не сомневаясь что найдёт, и, вытащив пёстрое лоскутное одеяло, укрыл им Барнса, стараясь не нарушить его чуткого сна.

В лесу было тихо и прохладно. Лету ещё было не время заявлять свои права, выжигая воздух сухим жаром. По веткам скакали какие-то наглые и совершенно непуганые зверьки, не похожие ни на кого. В солнечных лучах, пробивающихся сквозь кроны деревьев красно-оранжевыми огоньками, вспыхивали их хитиновые панцири. Где-то пели невидимые глазу сладкоголосые птицы.

Брок достал из кармана сигаретную пачку, открыл и снова закрыл её, хотя чертовски хотелось курить, чтобы хоть как-то занять руки и мысли, лезущие в голову, сбивающие с выбранного настроя. Он должен вернуть Барнса обратно Роджерсу, как бы ни хотелось с концами провалить эту миссию, остаться здесь вдвоём. Может, когда-нибудь Барнс простил бы его, впустил в свою жизнь или прикопал бы вот прямо под этой псевдоберёзой.

Покосившись на циферблат часов, Брок продолжал сидеть, не двигаясь с места, несмотря на то, что шёл уже третий час их остановки на перекурить. Голова прошла, тошнота отступила, напоминая, что он так вчера и не поужинал. Но Брок не двигался, зная, что, стоит шевельнуться, Барнс тут же вскочит и понесётся к этому долбанному оракулу. А так можно сделать вид, что они просто ждут эвакуации в какой-нибудь жопе мира и по прилёту на Базу можно будет затащить Зимнего в душевые и медитативно трогать его, прикрываясь мытьём.

— Это месть за ночные бдения в лесу? — не открывая глаз, спросил Барнс, который по своим внутренним часам чувствовал, что времени прошло больше полутора часов.

Нужно было вставать, собираться, куда-то, непонятно куда, идти, чтобы узнать там какой-нибудь очередной рифмованный бред, имеющий мало отношения к очевидной действительности. Но так не хотелось. Хотелось положить голову на колени к Броку, погладить его по бедру, словно успокаивая, уверяя, что они со всем справятся, но Брок может это не так понять. Вернее, именно так, и тогда злой насмешки или жалости в желтых глазах не избежать.

— Если ты не ел, то давай пожрем и пойдем дальше, — предложил Барнс, все же открывая глаза. Было тепло и почти удобно.

— Давай пожрём и пойдём, — решил не спорить Брок.

Ему было слишком хорошо сейчас, чтобы реагировать на подколки. В душе разливалось приятное живое тепло, заставляя что-то чувствовать, а не брести вперёд только потому, что надо. Сидя рядом с Барнсом, Брок намного яснее чувствовал, насколько сильно любит этого супер-человека, и что не сможет смотреть на его счастье с другим.

Мимолётно коснувшись ладонью затылка Барнса, Брок поднялся, потянулся со стоном удовольствия, разминая напрочь затёкшую спину, хрустнул шеей.

Рада не поскупилась и отдала им, похоже, почти всё, что было у неё съестного, даже пирожков с картошкой за ночь напекла. В бурдюке и вовсе обнаружилось что-то похожее на ягодный морс.

Ели молча. Барнс разглядывал лес, прислушивался к чему-то постоянно, но вокруг были только звуки природы, и если сначала они ему нравились, то сейчас начинали раздражать. Хотелось привычного шума машин, работающих двигателей, жужжания электричества, постоянных разговоров толпы. Эти звуки были привычными, понятными, а что за шорох в тех кустах, Барнс не знал, но прицельно метнул нож. Раздался странный звук, который больше походил на “вя”, и шебуршание прекратилось.

Поднявшись, Барнс пошел к кустам, отыскал там нож, воткнутый в маленького пушистого зверька с палевой шерстью. Убрав нож в ножны, он подкинул зверушку на ладони.

— Этого даже тебе на ужин не хватит, — усмехнулся он, возвращаясь к Броку. — Возьмем с собой, или тут оставим, пусть им кто другой поживится?

— С хуя ли приманкой разбрасываться? И насрать, что мелкое, кем бы оно ни было, — хмыкнул Брок, поднялся, стряхнул с колен крошки, отобрал у Барнса зверька. — Дойдём к закату куда-нибудь, и я тебя на охоту отправлю, а сам спать завалюсь.

Неподалёку от места их дневной сиесты обнаружился ключ. Прозрачная ледяная вода бодрой струйкой бежала между камней. Брок присел рядом, умылся, вдоволь напился и отошёл чуть в сторону, занявшись тушкой, не всё Барнсу проявлять чудеса работы с ножом. Ободрав и выпотрошив зверька, он хорошенько промыл его в ключевой воде и, пробив отверстие между рёберными костями, продел в него небольшой отрез верёвки, также обнаруженный в узлах. Тратить паракорд, моток которого он всегда таскал в кармане, пока не было особой нужды, не хотелось.

— Веди меня, моя звезда, — оскалился Брок, стоило ему вернуться на поляну.

Рассмеявшись, Барнс взял Брока за руку и картинно вывел на дорогу, только там отпустив.

— Очень мне нравится эта условная единица “пеший путь”. День пешего пути, два… — рассуждал Барнс вслух. На самом деле он любил потрещать просто так, без дела, просто на миссиях было некогда, а с Мстителями он был не в таких уж хороших отношениях, чтобы пиздеть почем зря. А вот с Броком Барнс как-то незаметно решил, что можно. Хотя до этого самым частым его слушателем, да и единственным, наверное, был Стив. — Смотри. Мы знаем, что человек может идти пять километров в час, ну примерно. Мы с тобой точно можем поддерживать такой темп довольно долго. Но я все равно в душе не ебу, сколько мы в таком темпе сможем пройти, у нас же спидометра нет. Или это “день”. Сколько это в часах точно? От рассвета до заката, плюс перерыв на обед? Блядь, я просто хочу знать, сколько до дороги километров. Или миль. Я карту хочу, хотя бы бумажную, а ее тут днем с огнем не сыщешь.

Барнса бесило быть беспомощным и не представляющим, что находится вокруг. Может, за этим лесом деревня километрах в десяти напрямки, а они этого не знают, не могут до нее дойти, чтобы, к примеру, нанять там мужика с телегой, который довезет их до дороги в сторону реки. Или там внезапно болота такие, что не обойдешь. А где тут ближайший город, так Рада там не была никогда и не знала, как туда попасть.

— Знаешь, никогда не хотел жить в средневековье, да даже против наших тридцатых-сороковых двадцать первый век — конфетка. Технологии, вот, — Барнс достал из кармана штанов свои часы, насквозь электронные, навороченные по самое не могу, грустно посмотрел на них и убрал обратно. — Технологии…

— Какой ты, оказывается, зануда, золотце, — хохотнул Брок, потрепал его по голове и вышел вперёд на два шага. — Смотри на всё происходящее с другой стороны. Ну-у, как на отпуск, к примеру, — он обернулся, продолжая идти дальше спиной вперёд, нисколько не сбавляя шага. — Когда мы с тобой нормально отдыхали? Без телефонов и наворотов всяких, без навигатора, саморасправляющихся палаток, концентратов и прочей высокотехнологичной хуйни? А тут смотри… — Брок раскинул руки, радостно оскалился. — Какая романтика!

Решив немного отпустить ситуацию и перестать заморачиваться по поводу и без, Брок расслабился и даже почувствовал себя немного, самую малость, счастливым.

— Мне нравится более экстремальный отдых, — признался Барнс. — Скалолазание без страховки, на байке погонять. Я могу выжить и в тайге, и в пустыне, но вообще-то я дитя цивилизации. Но я люблю комфорт, уют и душ по утрам. Блинчики на завтрак, а не вот этих вот непонятных ушастиков из печи. И хорошую удобную одежду. Да, Брок, я гедонист хренов. А еще я хочу зубную пасту и триммер для бороды. И я не зануда.

Хотя он и не помнил некоторые вещи из своего прошлого, Барнс, перестав быть оружием Гидры, но оставшись Зимним Солдатом, довольно быстро освоился в мирной жизни, с помощью Стива, который помог ему первое время, много всего вспомнил, преимущественно о себе. И Барнс знал, что всегда был любителем хорошей жизни, уюта и дорогих вещей, хотя в тридцатых-сороковых многого не мог себе позволить.

— Значит, тебе не пойдет такая жизнь, что для себя выбрал я! — Брок с улыбкой развернулся к нему спиной и махнул рукой. — Смирись, дитя цивилизации. Домик в лесной глуши, подальше от всех и вся, никакого спутникового ТВ, лишь природа вокруг. Хорошие планы на ближайшую старость?

Дорога сама стелилась под ноги. Брок шёл, насвистывая когда-то услышанный и засевший в голову фривольный мотивчик, радуясь самой возможности идти с Барнсом, чувствовать спиной его взгляд и знать, что вот сейчас в данный момент вокруг нет никого, кроме них двоих.

— Откуда ты знаешь? — усмехнулся Барнс. — Вот наиграюсь во все новые игрушки, которые на меня свалились, и, может быть, тоже захочу поселиться где-нибудь в глуши.

С Броком он готов был хоть сейчас бросить все и поселиться в ближайшем лесу, лишь бы он был рядом, готов был бросить все, что ему нравится, потому что Брока хотел сильнее, и был уверен, что это если не навсегда, то очень-очень надолго.

— Только все равно в этой глуши должен быть нормальный сортир, душ и кухня. И до цивилизации не больше ста километров, — заявил свои требования к глуши Барнс.

Они шли и шли, все дальше уходя от деревни, шли в неизвестность, и он подумал, что Стив сойдет с ума, если они не вернутся. Если его Баки не вернется. А этого Барнс допустить не мог, и как бы ни хотелось ему остаться с Броком в этой пасторальной глуши, он обязан был хотя бы сообщить Стиву, что жив.

Солнце потихоньку заваливалось к горизонту, а к тракту они так и не вышли. Остановившись посреди дороги, Брок посмотрел по сторонам и свернул налево, решив уйти подальше в лес, чтобы свет от костра не был особо заметен среди деревьев возможными преследователями.

Насобирав побольше дров для костра, Брок достал зажигалку. Все-таки он был согласен с Барнсом по поводу минимальных благ цивилизации. Он, к примеру, был сейчас морально не готов тереть палочкой о палочку, добывая огонь. А тепла и света хотелось всей душой, не любил он ночные леса, слишком много необъяснимых звуков, теней, шорохов. Не с его ПТСР всё это.

— Сейчас жрём, и ты охотиться, сладенький, хотя бы часа на два, чтобы я подрочить в одиночестве мог, как понял? — ухмыльнулся Брок, метнув в Барнса пирожком.

— И чем же я тебе помешаю дрочить? А то, может, и помогу чем? — шутливо-заигрывая сказал Барнс, сжав задницу Брока
живой ладонью.

Только так, с помощью очередной пошлой шутки, он мог прикоснуться к Броку так, как хотел.

Брок крупно вздрогнул, дёрнулся из хватки, чувствуя, как ведёт, размазывает от одного такого желанного прикосновения, а член встаёт, неприятно упираясь в ширинку.

— Мешаешь, — хрипло и слишком резко огрызнулся Брок и шагнул в темноту, надеясь пересидеть хотя бы парочку минут, успокоить бушующее в крови возбуждение.

Сердце бухало в горле, оглушая. Брок перебирал в памяти всю мерзость, что видел, вспомнил Роджерса, брифинги, спел пару раз про себя гимн, но легче не стало. Телу было наплевать, что Барнс чужой, сердцу было всё равно, мозг — и тот отказывался работать как надо, сбиваясь.

— Ебал я так жить, — тихо рыкнул Брок, саданув кулаком в ствол дерева.

Почувствовав, как Брок вздрогнул, Барнс от обиды еще сильнее сжал его задницу и отпустил, понимая, что ориентацию не поменяешь, как перчатки, что если Брок предпочитает женщин, то ему нечего тут ловить, и молча оставил Брока заниматься лагерем, а сам ушел охотиться. Два часа так два часа.

Дичи в лесах, несмотря на то, что дорога проходила близко, было немеряно, выбирай что хочешь. Можно олешку молодую с олененком, или что там это были за звери такие неведомые, можно этих зайцев лопоухих, можно… да полно было непуганого зверья, но Барнс просто шел по лесу, словно хотел убежать от Брока, не слышать, что он там делает, а то вдруг правда дрочит.

Было тяжело. Нет, физически Барнсу было совершенно все равно, что есть, где спать, с кем делить время, а вот морально он был подавлен, потому что Брок был слишком близко и слишком далеко одновременно. Барнс не знал, как с ним подружиться, потому что хотел он не дружить, хотел сделать своим, заклеймить пятном засоса на шее, разложить под собой, взять не данное на время, а чтобы чувствовать, что его. Что и Брок также хочет его, как он. Но все это были, как любил говорить Брок, девичьи влажные мечты. Да, мечты у Барнса были очень влажными.

Олененок тем временем отстал от матери, и Барнс с каким-то злым отчаянием швырнул в него нож, надеясь промахнуться, но нет, он не промахивался, и попал животине прямо в глаз. Олешка упал там же, где стоял, а его мать, почувствовав неладное, скакнула вбок и понеслась вглубь леса, бешено вращая глазами.

— Прости, животина, мы тоже хищники, — тихо сказал Барнс, прислушался, услышал ручей, и пошел к нему — потрошить добычу.

Часа через три он вернулся к Броку с тушкой, которую тащил за ноги, не став уляпывать в крови кевларовый поддоспешник.

— Ну что, вздрочнул успешно? — совершенно без интереса и должного задора спросил Барнс.

Отсчитав мысленно до десяти, чтобы не вспылить, не наговорить лишнего, Брок не двинулся с места. Злое возбуждение улеглось, оставив вместо себя пустоту и чёрное выжженное поле, зато подняла голову апатия — худший враг нормального живого человека, когда даже выть уже не хочется, только сдохнуть.

Все эти эмоциональные русские горки утомляли. В последний раз Брок так себя чувствовал в юности, когда бушевали гормоны и крыло от всего подряд, подпихивая влюблённость за влюблённостью, разбавляя весь этот мёд нешуточными для подростка трагедиями. Вот и сейчас было так же, но Брок метался между вылюбить и застрелиться, и последнее всё чаще перевешивало. Вот только правильным этот вариант назвать можно было только с большой натяжкой. Почему-то вспомнилась малышка Тереза, в любой непонятной ситуации хмурящаяся и упирающая кулачки в бока с извечной фразой «а оно тебе надо, братик?». Брок и сам не знал, надо или нет. Ведь на одном Барнсе свет клином не сошёлся? Или всё-таки сошёлся?

Молча поднявшись и стараясь даже не смотреть на Барнса, Брок подкинул побольше дров в костёр, чтобы тот полыхал поярче, срубил небольшое молодое деревце и, помучавшись немного, всё же прикрутил и повесил тушу над огнём запекаться. Спать он всё равно сегодня не собирался. Да и как тут уснёшь, когда в голове такое бродит, что самому страшно. Да и Барнс, как есть снайпер, бил только в цель.

Устроившись под деревом спиной к огню, чтобы не слепил, Барнс просто сидел, слушая звуки леса. Можно было думать, но думать не хотелось, потому что все помыслы тут же сворачивали к Броку, который был небрит, что ему очень шло, хмур и до странного молчалив.

— Я охочусь, ты готовишь? — подал голос Барнс. — Разделение труда, как в первобытные времена, моя дорогая?

Брок всё-таки закурил, хотя ещё вчера решил беречь сигареты до последнего, до того самого пиздеца, который никак по-другому решить не получилось бы. Ему нужна была ясная голова и желательно временная импотенция, чтобы мозги не утекали в пах, стоит Барнсу потянуться или улыбнуться, опустив по-девичьи пушистые ресницы.

— Я за равноправие в семье, милый, — выплюнул он. — В следующий раз охочусь я, а ты быт обеспечиваешь.

Тереза была права, всё это страшно настопиздило Броку. Он никогда не тянул руки к чужому, не имел привычки брать то, что ему не принадлежит и даже смотреть в ту сторону. Так чего всё сейчас сдвинулось? Барнс был чертовски красив, он лучший, кого Брок видел в своей жизни. Так почему бы не любоваться им, как дорогой изысканной статуэткой, не трогая, чтобы не выпачкать? Он справится, доведёт до оракула, выполнит все условия и сплавит Барнса обратно с глаз долой, а дальше… дальше он решит, как жить дальше.

— А ты охотился на кого-нибудь, кроме людей? — резонно спросил Барнс. Он сорвал какую-то травинку и пожевывал ее. — Это не так просто, как кажется, а у тебя оружия нет. Ножи я тебе свои не дам, уж прости, я своими игрушками делиться не люблю.

Барнсу отчаянно хотелось поговорить. О чем угодно, лишь бы не эта шуршащая, звенящая, шелестящая, ухающая и потрескивающая гулкая иллюзорная тишина лесной ночи.

— Да и на костре я не лучший кашевар, знаешь ли, не приходилось особо, — продолжал он трепаться. — В войну проще было, а за повара у нас был Морита чаще всего. Ну, ты и без меня знаешь, какой баландой могут кормить в армии.

Хмыкнув в ответ, Брок откинулся на спину, сожалея, что не видно неба и звёзд, и нельзя отвлечься от насущных мыслей. От мяса шёл одуряющий аромат, несмотря на то, что ему ещё печься и печься.

— Охотился и на людей, и на зверьё. Справлюсь, — помолчав ответил Брок.

— Я-то без ужина переживу, — легко отмахнулся Барнс, — а вот ты — не уверен. Давай мы не будем устраивать демократию и равноправие? Я давно убедился, что все это херня полная. Я уверен, что охочусь лучше, чем ты.Ты готовишь лучше, чем я. Я лучше стреляю, лучше дерусь, но ты лучше договариваешься с чужими, более социален. Хоть я и люблю попиздеть, предпочитаю это делать со знакомыми людьми. Давай каждый будет делать то, что у него лучше получается, и нам будет хорошо.

“А еще я бы научился доставлять тебе удовольствие лучше, чем все те, кто был у тебя до меня”, — подумал Барнс, сказал бы вслух, но… боялся.

— Попизди мне тут, — как-то вяло огрызнулся Брок, хотя и тут не мог не признать его правоты.

Действительно, каждый должен заниматься своим делом.

Когда мясо-таки допеклось, и Брок наелся, вставать и ломать лапник себе для постели было откровенно лень, да и вообще двигаться неохота. Сытая усталость придавливала к земле. Но Брок был сильнее обстоятельств, да и не испытывал никакого желания спать рядом с Барнсом, слишком много его близость приносила проблем, а потому всё же встал и соорудил две «постели» ровно друг напротив друга, по разные стороны костра, чтобы даже не видеть толком ничего.

— Укладывайся, и не надо мне рассказывать про свою стойкость и неубиваемость. Ты и спишь так, как другие на посту стоят. Отдыхай.

— Разбуди через три часа, — не терпящим возражения тоном потребовал Барнс. — Или я проснусь сам, и тебе, дорогая, хуже будет.

Он улегся на постель из лапника, повозился, устраиваясь удобнее, и, закрыв глаза, тут же провалился в сон, все равно оставаясь бодрствовать какой-то частью сознания. Брок был прав, когда говорил, что Барнс очень чутко спит, тот не засыпал полностью никогда с тех пор, как стал Зимним Солдатом, только в крио была полная отключка, но там он и не жил.

Усевшись спиной к костру, Брок высыпал на одно из полотенец Рады конфеты, пересчитал и хмыкнул про себя. Он прекрасно помнил тот момент, когда впервые дал Зимнему конфету и пропал, увидев на лице идеального оружия «Гидры» настоящие живые эмоции: удивление, наслаждение и благодарность. Целый год он присматривался к киборгу, оказавшемуся человеком.
Двадцать четыре маленьких карамельки в ярких шуршащих фантиках — словно дорога к ведьме. Брок заманивал Зимнего, как мог, учил его жить, приспосабливаться, врать, выкручиваться, даже техников наёбывать, чтобы обходиться как можно дольше без обнулений и помнить. Сейчас хотелось швырнуть конфеты в огонь, но рука не поднялась, слишком важными ниточками они оставались до сих пор, обрезать которые не было никаких моральных сил. Завернув конфеты в полотенце, Брок убрал свёрток подальше, спрятал в одном из узлов с вещами, чтобы постоянно не натыкаться в кармане.

Время тянулось слишком медленно. Казалось, минутная стрелка замерла и стоит на месте, лишь иногда вздрагивая, словно двигая время вперёд с натужным стоном.

Брок не смотрел на Барнса, не разглядывал его, как делал раньше, не поднялся со своей кучи лапника, чтобы укрыть, он вообще все три часа просидел почти без движения, вслушиваясь в тихий треск костра и многоголосые споры ночных обитателей о том, кто первый отведает человечинки.

— Барнс, — громко позвал Брок. — Просыпайся. Твоя очередь.

Барнс сел на лапнике, словно и не спал вовсе, огляделся, находя взглядом Брока.

— Не золотце? — удивился он, потому что до этого дня Брок бы обязательно нежно шепнул ему на ухо “вставай, золотце”, а сейчас даже не подошел, чтобы тронуть за плечо. Это было странно. Столь резкая перемена в Броке была странной, и она Барнсу не нравилась. — Брок?

Отвечать Брок не стал, лишь завалился на лапник, укрывшись с головой лоскутным одеялом. Да и что тут скажешь, что испугался творящегося внутри самого себя пиздеца и решил как можно сильнее дистанцироваться, начать отвыкать от Барнса? Такое не объяснишь, не раскрывая остальных карт. Пусть думает что хочет, считает последним мурлом. Зато, может, потом будет не так больно.

Барнс всю оставшуюся ночь перебирал в голове, что он такого сделал или сказал, что Брок стал таким… отчужденным, что ли. Это было почти незаметно внешне, но чувствовалось интуитивно. Он называл его Барнсом только при Стиве, даже на операциях вворачивая свое “золотце” и прочее. А тут… Тут было что-то, чего Барнс не понимал, пытался, но не понимал.

С рассветом Барнс достал оставшуюся еду, прикинул, чем можно позавтракать, сходил за водой для маленького котелка, хоть ни чая, ни, тем более, кофе у них не было, хоть теплой воды попьют. Завершив все приготовления к завтраку, Барнс погладил Брока по плечу. Раз у него была возможность касаться его, он хотел ею пользоваться, и собирался это делать.

— Дорогая, просыпайся, завтрак готов, — тихо позвал он и чуть не склонился, чтобы поцеловать, одернув себя в последний момент.

Брок поднялся хмурым и совсем невыспавшимся. Барнс, по всей видимости, слишком легко относившийся ко всему, и не подумал облегчить ему жизнь, все так же касался, чёртов тактильный котище, оказывался слишком близко, шептал почти интимно. И это всё сбивало.

— Ага, доброе, блядь, утро, — буркнул он, потёр лицо ладонями. — Где воду взял?

— Там же, где вчера руки мыл и тушку, — пожал плечами Барнс и махнул рукой в сторону ручья. — Вон туда метров двести.
Вода не была спасением, Барнс бы очень многое сейчас отдал за зубную щетку с пастой, расческу и прочие мелкие радости цивилизации.

— Ты как себя чувствуешь? — спросил он Брока, искренне волнуясь за него.

— Живым, — криво улыбнулся в ответ тот и двинулся в указанном направлении.

Брок хотел домой, в относительную тишину квартиры, к кофемашине и почти бесконечному запасу бренди в баре. Хотел в нормальный душ, отдрочить без хвостато-пернатых свидетелей или, что ещё лучше, снять блядь и выебать её или его во все отверстия, повторяя про себя одно и то же имя.

Дойдя до ручья, Брок разделся по пояс, обтёрся водой, умылся, прополоскал голову и расстегнул ширинку. Секса хотелось страшно. Сжав руку на члене, Брок тихо застонал.

Нехарактерный для леса звук Барнс определил сразу же и сразу же определил его источник и того, кто этот звук воспроизводил. Услышав первый стон, Барнс сжал член через штаны. Со следующим сдавил так, что готов был оторвать, а потом запустил руку в штаны, не в силах сдержаться.

Барнс закрыл глаза и принялся ласкать себя, представляя, что Брок рядом, и стонет он так из-за него. Что это не жесткий кулак, а нежные губы обхватывают ствол…

Брок кончил, искусав губы в кровь, только бы не сорваться на крик, не выстонать имя Барнса, и упал на колени.

— Блядь, — душевно высказался он, разглядывая потёки спермы на своей ладони. — Дожился, довоевался, блядь, старый и никому не нужный. Чего же ты, сука, не сдох во славу родины?

Отмыв ладони и полностью ополоснувшийся сам, Брок нехотя побрёл обратно. Вот бы дорога к оракулу обошлась без неожиданностей, и тот щелчком пальцев отправил их обратно. Только бы…

От последнего полузадушенного стона Барнса выгнуло всего, выломило, он сжал член, практически причиняя себе боль, все быстрее и быстрее работая кулаком, и кончил, зажмурившись и не издав ни звука, а из правого глаза скатилась одинокая слезинка. Как он хотел Брока, но все, что он мог получить — это стоны даже не рядом, а где-то там, не для него. И не о нем.
Вытерев руку о траву, Барнс застегнул штаны и активно пытался сделать вид, что ничего не слышал, что это не возбудило его до предела, что… что он не подслушивал.

Нужно было завтракать и идти дальше.

ficbook.net/readfic/7590718