*о творчестве

Отрывок в никуда.
Не воспринимайте серьёзно.


Он очень много курил, одну за одной, вдыхал горький дым, улыбался горькими губами и смотрел… горько. Он оставался на базе по вечерам, когда все нормальные люди стремились оказаться дома, в постели или у телевизора. Не заказывал доставку. Не спорил с курьером, а молча поднимался в кафетерий, покупал себе пару сэндвичей и дерьмовый кофе без сахара из автомата и снова возвращался вниз, чтобы сидеть на продавленном диване, курить в потолок и никуда не торопиться.

Иногда, совсем редко в последнее время, он выбирался ночами на крышу, садился на самый край, вновь курил, освещая себе пространство лишь тлеющей точкой сигареты и снова горчил… горчила сигарета, кофе, губы и жизнь.

К сорока пяти он понял, что не в деньгах, не в случайных связях, ни в оружии на стенах дело. А в том, что возвращаться в пустой дом, где не горит ни одного огонька нет больше сил. И аквариумные рыбки не спасли… Сдохли, провоняв гостиную… И какой-то разлапистый красивый цветок в горшке не пережил их совместного существования… засох… И Брок даже не мог вспомнить когда же это произошло и кто вообще подарил его, оставив на столе в кабинете.

@темы: набросок, Рамлоу, ангст, отрывок

---

ребят, ещё чуть-чуть и я полностью восстану

тот момент, когда подписчики доставляют радость.
Ребят, я вас очень люблю и только вы помогаете творить в последнее время!

сейчас мне присылают такие милые и мотивирующие открыточки, что я кричать готов от любви к вам!!!!

---

* о творчестве

Свинец

Небо было темным, тяжёлым, давило на плечи клубящимися у самой вершины гор тучами неправильного в это время года свинцово-серого цвета. Под ногами тихо шуршал серый же асфальт. Горячий, сухой, несмотря на близость моря, воздух забивал гортань мелким песчаным крошевом, резал лицо. Духота давила на виски, автомат тянул вниз, сгибая спину почти пополам, прибавляясь к перманентной усталости.

И несмотря на всё это, хотелось жить. Вот прямо сейчас.

Страшно отчаянно хотелось выбраться из этого пиздеца под названием ЩИТ, и исчезнуть, пропасть с радаров навсегда, вычеркнуть собственное имя из любых списков, потому что совесть, как и спина, отказывалась дальше гнуться, приспосабливаться как под тяжесть неудобного тактического рюкзака, так и принятых тем-то другим решений.

Брок устал справляться, устал договариваться с совестью, искать причины, следствия, оправдывать начальство, правительство, собственные приказы просто потому что так проще кому-то другому просыпаться по утрам и нести с телеэкранов одну и ту же неизменную ложь. Устал идти наперекор самому себе и вести стаю в никуда, хотя их эта дорога вполне устраивала.

---

ВСЕ ДРОЧИТЬ!!!!

---

Ребят, я кончился, устал, выдохся, исписался - подчеркните, что больше по душе.
Сейчас дописываю совместную работу и всё, пока ничего не будет.
Не вижу смысла и не имею желания ни продолжать что-то недописанное, ни начинать новое.
Надоело.

Простите у меня всё

---

ходячий секс

a bisexual king https://t.co/mYbcQo41GL

— 𝐯𝐢 (@midnightbucky) June 1, 2019

---

ааааааааааааааааааааааааа https://t.co/BEMwU8cQUK

— 🏳️‍🌈 Григорий Соколов 🏳️‍🌈 (@Sokol_only_off) June 23, 2019

---

*о творчестве

Вы издеваетесь
Ч3.

Мир рухнул, а ночи как были наполнены своим собственным волшебством, такими и остались.

Свернув на обочину, Брок заблокировал двери и откинулся на спинку водительского кресла. От мыслей об этих двоих становилось почти физически плохо. И даже не об их возможной судьбе, а о каком-то вероятном будущем, которое он самолично перечеркнул, войдя в злополучный лифт, хоть и выбор у него был не велик. Это Стив вон сиганул с высоты хрен знает какого этажа и жив, а его бы с ребятами положили бы, стоило бы только открыться дверям.

Брок приоткрыл окно и закурил.

Не мог он не пойти, не мог не сказать те самые слова, не мог не попытаться обезоружить Стива, хотя и бил не в полную силу, придерживал руку, давая время сбить наручники, сам подставился под удар, чтобы не пустить в ход пистолет. Один выстрел в колено — и всё, Капитан Америка схвачен, усажен в кресло и «Да здравствует Зимний Солдат под номером два». Тандем бы у них вышел горячий.

Головная боль, отступившая утром, вновь резанула виски.

Надо было поспать, хотя бы немного. И пусть организм на удивление хорошо справлялся с нагрузкой, чувствовалось, что Брок подошел к своему пределу. А потому, не забыв поднять стекло и на всякий случай заблокировав все двери, он уронил голову на скрещенные на руле руки и закрыл глаза, моментально проваливаясь в чёрное ничто.

Проснулся Брок от странного скрежещущего звука, поморщился, чувствуя болезненное напряжение в затёкшей за ночь спине, потянулся, ударившись о низкий потолок машины, и открыл глаза.

— Ебал я всё это во все щели, — он зло выругался. — Нет, вы точно надо мной издеваетесь.

Обступив машину и выпялив на Брока пустые бельма глаз, стояли мертвецы.

---

*о творчестве

совместная работа с Ольгой Кравченко
ficbook.net/readfic/8341921


По воле случая
глава 2

Охреневший от шикарного альфы организм ещё дважды требовал его себе, Солдат же был готов и на больший марафон. Но около трёх ночи Брок все же вырубился. Проснулся от осознания, что один.

Брок знал, что Зимний вернётся, но омежья сущность запаниковала без альфы. Спасибо, Джек подоспел. Как раз в тот момент, когда Брок наконец добрался до его записки.

— Поздно, — только и сказал он; на обрывке чека из супермаркета было криво написано: «резинка — друг человека».

Джек молча прикусил губу, увидев наливающуюся метку. Спасибо, не стал спрашивать — кто.

«Кто» неожиданно возник в дверях комнаты и, подойдя к Броку, протянул две упаковки подавителей, бутылку с водой и какую-то совершенно затрапезного вида булочку. Брок не знал, где альфа всё это достал, только надеялся, что таблетки сработают и дадут ему хотя бы несколько часов подумать, что делать.

Утром СТРАЙК не задал ни одного вопроса, хотя физиономии были загадочные. Ох, чуял Брок, что они такого назагадывали… Сам же Брок просто не захотел вдруг подыхать. Вот ещё вечером был готов, а сейчас передумал.

Тело ощущалось по-новому, и Броку это нравилось. Как и незаметно сунутая ему уже в самолете Зимним его витаминизированная болталка. Гадость несусветная, но в тандеме с пилюлями сработала неожиданно — стало хорошо, течка отступила.

На приближающиеся огни Нью-Йорка командир смотрел уже совершенно спокойно и лишь изредка бросал взгляды в сторону казалось невозмутимого Зимнего.

***



По идее, по возвращении на Базу Зимний обязан был отчитаться о проведённой операции, обо всех сбоях и нарушениях, произошедших в ходе поездки, по крайней мере, именно так предписывал строгий регламент, но тот молчал. Сухо отрапортовал по всем пунктам, даже не взглянув на омегу, словно тот потерял для него всякий интерес, и привычно покладисто опустился в кресло для обработки перед заморозкой.

Смотреть на командира было нельзя. Зимний чувствовал направленные на них камеры слежения. Не коснуться, не пообещать, что запомнит его и, что бы не случилось, обязательно разыщет потом, когда его выведут для новой миссии. А пока лучшее оружие «Гидры» до поры до времени отправлялось на полку. Вместо питательного коктейля вода, иглы капельниц в венах. Зимний чувствовал, как холод пробирает до костей, стягивая нутро ледяной коркой, только в груди что-то неправильно сопротивлялось, крича на все голоса о том, что он живой.

Через полтора часа после того как Зимнего отправили на хранение, Брока вызвал к себе в кабинет сам Александр Пирс. И это страшно напрягло. Директор американского подразделения «Гидры» редко удостаивал своим вниманием простых оперативников, считай расходный материал, никогда не встречался с ними лично и уж тем более не вызывал к себе.

Брок теперь очень хорошо понимал, что чувствовали идущие на плаху. Шаги словно метроном в пустых коридорах начальствующего этажа отсчитывали последние секунды.

Нет, Солдат ничем не выдал то, что произошло между ними, вел себя идеально, даже ни разу не посмотрел в сторону омеги (и это подсознательно неприятно цапнуло). Высокий воротник тактической куртки скрыл ещё горящую метку. Но Пирс видимо все же как-то узнал и собирается показать Броку его место. Даже менее прекрасное, чем кладбище.

Брок подошёл к двери нужного кабинета и глубоко вздохнул.

— Вызывали, сэр, — решительно рванув на себя дверь, он вошёл внутрь.

Пирс сидел за столом и, сосредоточенно нахмурившись, что-то изучал. Жестом указал на стул напротив, даже не подняв головы. Изощренная пытка ожиданием конца продолжалась бесконечно. Брок уже даже дышал сипло, когда Директор поднял голову.

— Агент заморожен кратковременно для следующей операции. Как его куратор, Вы, Рамлоу, будете отвечать за подготовку к ней одного из главных героев. С этой минуты Вы — тень Капитана Америка. Мне всё равно как, но Вы должны расположить к себе этого человека.

Пирс окинул Брока насмешливым цепким взглядом, словно видел насквозь, всё знал о произошедшем в Париже, просто приберег пока эту информацию, до следующего проеба командира СТРАЙКа, чтобы предъявить ему всё и сразу. Но в то же время Брок понимал, знай Пирс об их ночи с Зимним, о том, как тот на него реагирует — и роль постоянной постельной грелки для супер-альфы была бы ему обеспечена в лучшем случае. А могли и вовсе разобрать на составляющие, чтобы понять, что же именно привлекло Солдата.

А уж экспериментов проводилось немало. Зимнему чуть ли не после каждой разморозки пытались подложить очередную течную омегу, перебрав, наверное, все возможные запахи и внешние характеристики — всё бестолку. Тот не реагировал. Но на Броке его свернуло основательно. Только интересно — Брок неосознанно потёр метку через форменную куртку — на один раз?

***



Документы с переводом всего отряда в ЩИТ подготовили в течении часа. И Брок не без удивления отметил, что в личных делах, как своём, так и бойцов, стояла протекция самого Александра Пирса, одной своей подписью одновременно и повышая авторитет новичков и чётко обозначая границы — СТРАЙК его со всеми потрохами.

В самом ЩИТе все тоже прошло гладко. Красную дорожку им, конечно, не расстелили, но сразу и обмундирование, и оружие хорошее выдали, и свой блок в тире — хорошие стрелки не любили делить мишень с другими, верили, что та сбивается. Условия радовали глаз. Зарплата тоже. Ровно до того момента, как Брок все команде честно поведал.

— В общем, пока не засосало окончательно, я ещё могу устроить вам отход. Это мой геморрой и мне его…

— А не заткнулся бы ты, командир, — решительно оборвал его Ларсон. Флегматичный финн был самым мягким на памяти Брока альфой, но, когда говорил, припечатывал словами, как бетонной плитой.

— Мы от тебя никуда, срослись, — добавил Роллинс, отряд дружно закивал головами.

— Одному бы тебе я уж точно не позволил, — кивнул брат, и Брок мог поспорить на свою гребаную жизнь, Орсо сразу все понял. Не зря же они братья.

В дальнейшем общем галдеже под прохладное пенное Брок уловил главный смысл происходящей поебени: командира надо беречь и охранять, иначе его размороженный альфа потом быстрее Пирса и Фьюри вместе взятых мир каюкнет.

На этой оптимистичной ноте Брок отправился отлить и прямым курсом впечатался в мощный торс.

— Лейтенант Рамлоу, я полагаю?

Стив окинул нового подчиненного заинтересованным взглядом. Вот уж он не ожидал встретиться именно здесь — в своём любимом баре, куда частенько сбегал от всего мира. Персонал его тактично не узнавал, а посетителям было совершено не до того, кто сидит за самым дальним столиком, укрывшись за пивной кружкой.

Личные дела нового отряда Стиву положили на стол этим утром. Не любил он навязанных сверху бойцов, но и прекрасно понимал, что никто его без пригляда не оставит. Даже тогда, в сороковые на него нет-нет да пытались влиять, подпихнуть своих людей, чтобы оставаться в курсе событий. Что уж говорить про новое псевдодемократическое общество. Всё на виду, а в то, что скрыто, лучше не соваться, если не боишься уделаться по самые уши.

Послужной список Рамлоу и его ребят впечатлял, как и то, что они были наемниками на службе у государства, людьми вольными и в то же время прошедшими все вместе через многое, а уж то, что ими командовал омега и вовсе удивляло. Не то чтобы Стив был сексистом и считал, что место омеги на кухне, но целый отряд альф мало кто мог сдержать в узде.

Брок хоть и был пьян, но не настолько, чтобы не прочитать взгляд. Он не раз ловил на себе такие и только показывал средний палец — буквально и мысленно. Но новое начальство посылать не хотелось.

Роджерс знакомо и правильно… пах. Но так не бывает! Не могут два альфы пахнуть одинаково притягательно!

Брок был растерян и невольно потянулся к вмиг засаднившей метке.

— Не дергайтесь, лейтенант, — тепло улыбнулся Стив, стараясь не принюхиваться к запаху нового подчиненного. — Мы сейчас не на работе, отдыхайте спокойно, но в понедельник с утра жду вас у себя в кабинете для знакомства.

Уже за своим столиком Стив не смог не отметить, что исподволь продолжает следить за омегой и его людьми. Брок ему понравился, личное дело, хоть и не было безупречным, тоже. Было в этом человеке что-то правильное, притягивающее взгляд, располагающее к себе, хотя Стив и не отличался такой уж доверчивостью. Опыт не позволял так просто приближать к себе людей и раскрываться перед ними, а вот с Рамлоу все было до странного по-другому и пах он, хоть и едва различимо в провонявшем пивом и сигаретным дымом баре, очень привлекательно. Впервые на памяти Стива, ему понравился чей-то, кроме разве что Баки, запах.

От мыслей о старом друге и любовнике в груди потяжелело.

***



Суббота прошла мимо Брока в похмельном угаре, воскресенье он спал и жрал, жрал и спал. Орсо пытался с ним поговорить (жили братья вместе), но Брок талантливо изображал недвижимость. А в понедельник поднялся в пять утра, чтобы улизнуть в одиночку. Брок обычно в числе первых приезжал в ЩИТ и надеялся иметь время подготовится к разговору с Роджерсом.

В моменты просветления в уик-энд Брок думал о своей странной реакции на альфу. К парням из отряда он давно принюхался, а на чужие запахи после метки Зимнего чуть ли не скалился. Но Кэп не раздражал, наоборот, тянуло вжаться в него, долго втягивать, пока хватает дыхания, его кедрово-горчичный концентрат с лёгкой, едва уловимой и такой знакомой ноткой мяты. Но так не должно было быть! От Роджерса, как и от других альф, Брока по всем законам физиологии должно было воротить. Конечно, Брок слышал о триумвиратах, но не представлял, что может связать безжалостное оружие, честь и совесть и сэндвичем между ними оглашенного омегу. Природа никогда не ошибалась, и в такие союзы объединяла родственных по духу и внутренней силе людей.

Брок пытался снова призвать разум, но тот, кажется, заморозили вместе с Зимним. Брок думал о Роджерсе, дрочил на Роджерса, на Зимнего и на Роджерса с Зимним. И в здание ЩИТА входил с четкой целью первым делом попасть на медэтаж за подавителем. Течка не возвращалась, но зато запах Солдата стал ещё концентрированнее, и Брок впервые порадовался, что Пирс отослал его от себя.

Брок коротко кивнул охране и направился к лифту. Тот ехал с одного из минусовых этажей и остановился на его призыв.

Открывшиеся двери закрыли Броку путь к бегству.

— Рамлоу.

— Кэп.

И Брок шагнул, смешивая мятный грейпфрут, медовую полынь и горчичный кедр.

Стив в выходные был занят до такой степени, что проанализировать случайную встречу в баре так и не нашёл времени. Николас загрузил его делами ЩИТа по горло, слишком явно пользуясь тем, что Капитан Америка для многих конгрессменов был кумиром детства и из-за дурацкой ностальгии они могли очень многое спустить на тормозах или подписать очень нужные документы. И вот столкнувшись нос к носу с Рамлоу в лифте, Стив откровенным образом завис — слишком ярким был запах полыни и мёда.

— А вы ранняя пташка, лейтенант, — улыбнулся Стив, стараясь слишком явно не принюхиваться. Рамлоу захотелось себе. Как там его звали? Брок?

Ещё никогда у Стива не сносило так крышу с малознакомым человеком, омегой. Если уж говорить совсем откровенно, Брок был первым, кто заинтересовал Стива кроме Баки, первым, на чей запах он отреагировал, из-за кого его альфа-инстинкты пытались взять верх над разумом.

— Раз вы уже здесь, то пойдёмте ко мне в кабинет, лейтенант.

Казнить нельзя помиловать. Отказаться нельзя согласиться. Брок коротко кивнул и молча направился за Кэпом, шаря в кармане брюк. Черт! Кажется, свою упаковку подавителей в прежних брюках забыл.

Роджерс открыл дверь и замер в проёме, услужливо придержал, ждал, пока Брок пройдет. Нос Брока предательским флюгером потянуло к мощной шее, глаза заволокло туманом, и он сам охренел, поняв, что падает в обморок.

Последнее, что Брок осознал — то, что Кэп, ловя его, дёрнул за ворот тактической куртки как раз со стороны метки.

Руки отреагировали быстрее головы. Стив подхватил Брока, едва заметив, как того повело в сторону, прижал к себе, на мгновение позволяя себе слабость ткнуться носом в шею, вдохнуть его запах и осознать, насколько сильно ошибся в выборе. В его объятиях был меченый омега, уже кому-то принадлежащий. И метка была достаточно свежей.

Чертыхнувшись, Стив устроил бессознательное тело на диване и вызвал медиков. Что-то странное с ним творилось. Не могло так тянуть к меченому омеге. Природой всё предусмотрено, но Стив едва сдерживал волнение и желание присесть рядом, погладить, хотя бы просто прикоснуться. Такую реакцию можно было бы списать на духи с феромонами, которыми частенько грешили одинокие омеги, мечтающие побыстрее выскочить замуж, но всё это на Стива никогда не действовало. Хотя и на омег он никогда не реагировал. Как говорится, все бывает в первый раз.

Стив отошёл к окну, сложил руки на груди, чтобы не чувствовать предательской дрожи. Вот и пообщались. Медики появились через пару минут, загомонили, перекладывая Брока на носилки. Но Стив никак на их появление не отреагировал. Анализируя произошедшее, он вдруг с ужасом понял, что от Брока едва уловимо пахло Баки, его Баки, который умер, разбившись в итальянских Альпах семьдесят лет назад. А сейчас кто-то с таким же запахом пометил омегу, который, если судить по реакции организма, был его парой.

Судьба — сука.

***



— Мистер Рамлоу, Вы меня слышите?

Мягкий спокойный голос прозвучал, едва Брок пошевелил головой, выплывая из забытья. Неприкольно, однако, он грохнулся у Роджерса на глазах. Непонятно, с какого перепуга, и большой вопрос — видел ли Кэп главное? Гудящая голова Брока ещё больше запульсировала, он невольно застонал.

— Вам не стоит бояться, это нормальная реакция организма только что меченого омеги.

Видимо, было что-то в глазах резко вскинувшегося Брока, что незнакомый седой старичок, сидевший у его койки, поспешил успокаивающе сжать запястье.

— Есть же что там … врачебная тайна или… — Брок внимательно посмотрел на старичка.

— Не волнуйтесь, изменение Вашего статуса будет отмечено только в документах, подлежащих вскрытию лишь в случае Вашей смерти. Во всех иных, кроме Вас, это будет известно лишь принимавшим Вас врачам. Но согласно Основному гендерному закону под страхом пожизненной дисквалификации им запрещено передавать кому-либо эту информацию.

Признаться, Брок с облегчением выдохнул. Состояние его, похоже, имеет естественное объяснение — разлука со своим альфой — и ничем катастрофичным ему не грозит; хотел бы Кэп надавить, уже сделал бы это, а, если поберечься и принимать необходимые препараты, то можно вполне сносно прожить до разморозки Зимнего. В том, что они найдут способ остаться наедине, Брок не сомневался.

— Так что не волнуйтесь, принимайте прописанные по результатам анализов препараты и пересмотрите свои привычки, — старичок укоризненно посмотрел на выуженные из карманов его брюк при «заселении» сигареты. — Организм только что меченого омеги подвергается серьезной перестройке, в Вашем возрасте особенно. Берегите себя.

Старичок ещё раз добродушно улыбнулся и вышел. Примерно с час Брок старательно приходил в себя, но едва решил, что готов встать и уйти огородами, как снова открылась дверь.

— Ты пахнешь им, — Роджерс замер у порога, смотря Броку прямо в глаза.

Решиться на этот разговор было не просто, да и вообще явиться в медсанчасть, когда медик отписался ему о том, что Брок пришёл в себя. Стив прекрасно понимал всё про личные границы, тайну личной жизни и прочее, но никак не мог отпустить тот факт, что, во-первых, его омега (ведь он не мог ошибиться, в таком не ошибаются, слишком красноречиво отреагировал организм) уже принадлежал кому-то другому и, во-вторых, что самое странное, этот кто-то пах как Баки, как его Баки. Не то чтобы в природе не встречалось идентичных запахов, но Стив никогда и ни с кем не перепутает Баки. Он знает его запах до нюансов, изменяющихся от настроения нот и мог заложить душу, что Брока пометил Баки, если бы тот не умер семьдесят лет назад.

Пройдя в палату, Стив остановился рядом с койкой и подтащил поближе стул.

— Это странно. Ты странный. Все, что происходит, странно.

Стив аккуратно коснулся ладони Брока, взял ее в свои, погладил по внутренней стороне запястья. Голова кружилась от запаха Брока, от смеси запахов — гречишного мёда, полыни и едва различимых грейпфрута и мяты — лишая Стива всякой уверенности в том, что он хотел сказать, о чем поговорить, что предложить Броку. Он даже незаметно как сбился с формального тона и перешёл на «ты».

— Куда смотрит твой альфа? — покачал головой Стив.

— Он, как и я, военный и сейчас в командировке.

Брок не нашелся, что ещё сказать. Странным образом Роджерсу врать не хотелось, словно своими лёгкими, ненавязчивыми прикосновениями тот через поры кожи ему сыворотку правды вводил. Поэтому Брок говорил правду. Просто своими словами. Не соврал же? Не соврал.

Командир СТРАЙК ничего не боялся, кроме одного — не понимать. И сейчас он не понимал все: слова Кэпа о ком-то, кем пахнет Брок, его реакцию на него и какое-то хрустально-поклонническое отношение и свое восприятие всего этого.

Роджерс был неопасным, это Брок определял легко и безошибочно, но был странным. В Броке боролись два чувства: прильнуть и бежать. Когда робко присоединилось третье — осторожно разобраться — он уверенно посмотрел на Кэпа.

— Все хорошо, капитан. Я нормально себя чувствую. И собираюсь приступить к работе. У меня стрельбы СТРАЙК, и Фьюри вызывал для водных процедур. Голову обещал помыть.

Известие о другом альфе больно ударило, протянуло словно раскалённым прутом вдоль хребта. Стив крупно вздрогнул, закрыл на мгновение глаза, переживая не самый лучший момент в жизни. А чего он, собственно, хотел? Метка. Чужой запах на конкретно этом омеге. Занят он. За-нят! Но что-то упрямое в груди надеялось, не позволяя Стиву выпустить из своих ладоней чужую руку.

— Стрельбы, — бездумно повторил он. — Стрельбы — это отлично, но вы всё же поберегите себя, Рамлоу. А не хотите сами, так я вам помогу, — в последний раз погладив ласково вдоль линии вен, Стив выпустил его руку, поднялся во весь свой немаленький рост. — На сегодня и следующий день я освобождаю вас от работы. Езжайте домой. А стрельбы… ну, что ж, их могу провести и я сам, как раз познакомлюсь с Вашими ребятами.

Он бы сказал ещё очень много чего. На языке вертелось такое, о чем уже через мгновение Стив бы здорово пожалел, потому он и прикусил внутреннюю сторону щеки, вымученно улыбнулся и в последний, как он хотел бы думать, раз окинул омегу больным долгим взглядом.

— И можете не волноваться, я знаю законы и рамки приличия — никто лишний не узнает о произошедшем сегодня. Выздоравливайте, — вымученно улыбнулся он и вышел, аккуратно притворив за собой дверь.

Стив пообещал сам себе, что не будет испытывать судьбу и оставит Брока в покое, не станет выяснять, кто тот безалаберный альфа, не догадавшийся вытребовать для себя и своего омеги выходной в связи с таким моментом их отношений как метка.

Роджерс ушел и стало… пусто? Словно Брок снова потерял что-то важное. Но расклеиваться было нельзя, даже оправдываясь перестраивающимися гормонами. Брок все же дождался разрешения врача, не хотел привлекать к себе излишнего внимания руководства. К здоровью омег относились не менее серьезно, чем к планированию миссий. А в случае, если специалист-гендер видел угрозу этому здоровью, то имел право поставить об этом в известность то самое руководство. А Броку вызовы наверх и известной темы беседы были не нужны.

Отзвонившись Роллинсу и уведомив о том, кто с ними сегодня будет на стрельбах, Брок оделся в возвращенную ему одежду и отправился восвояси. Неожиданные выходные давали шанс разобраться, что вообще и конкретно с ним происходит.

Метка горела, не так, как рядом с Зимним, скорее напоминала ноющий зуб. Брок то и дело тер ее рукой и пока спускался на парковку, и пока ехал. Остановился, лишь когда понял, что приехал к той самой базе, где спал в криокапсуле Солдат. Метка немного успокоилась, зато Брока словно магнитом потянуло к внешне неприметному зданию. Понимая, что под влиянием взбесившихся гормонов может натворить дел, Брок резко развернулся и дал по газам.

— Вы ещё не решили, кто отправится в Колумбию? — выпалил он, ворвавшись в кабинет Фьюри.

По дороге он вспомнил услышанный накануне разговор об одиночной миссии по поимке опасного торговца оружием. Матёрого альфу надо было заманить в порт, где того уже бы ждали альфы из Интерпола. Но никто из агентов-омег не подходил по разным причинам. А кто подходил — тех не отпускали их альфы, и никто не смел с этим спорить.

— А вы хотите предложить себя, агент Рамлоу? — нисколько не изменившись в лице, спросил Фьюри, глянул остро, просвечивая до нутра.

На мгновение Броку даже показалось, что именно его директор и ждал, потому что тот не стал ждать ответа на явно риторический вопрос, а выложил на стол документы, где осталось только вписать имя, дату и поставить подпись.

Фьюри не заикнулся о выходных Брока, хотя Роджерс отправил распоряжение о его отстранении на пару дней прямо из медсанчасти, и Фьюри не мог его не получить или не заметить. Такие люди, как директор ЩИТа, знают всё и обо всех. Но по какой причине он проигнорировал распоряжение Роджерса, знать почему-то не хотелось.

В снабжении Броку тоже выбивать, что удивительно, ничего не пришлось, даже дополнительную карту на непредвиденные расходы и ту без напоминаний выдали, что уж говорить про спутниковый телефон с закрытым каналом связи. Складывалось впечатление, что кому-то очень сильно надо было сбыть его с базы и побыстрее. Только вот зачем?

@темы: Роджерс, Ольга Кравченко, Баки, Стив/Баки, Рамлоу, Стив/Брок, Стив/Брок/Баки, Брок/Баки

---

совместная работа с Ольгой Кравченко
ficbook.net/readfic/8341921


По воле случая
глава 1.

Город любви, ёпт… Брок прям восхитился, наблюдая за изображающими влюбленную парочку Таузигом и Мэй. Те сидели под огромным цветущим платаном и щебетали, как два воробушка. Точнее, щебетала крошка Мэй, одной рукой поглаживая лежащую на ее коленке руку Джоша, а другой — рукоять маленького Sig Sauer в накладном беременном животе. Легендарный собор за их спинами привлекал внимание туристов развернутой прямо на площади перед ним театральной постановкой. И Брок непременно восхитился бы ей, но рядом на бетонной крошке соседнего с Собором строящегося здания возлежала его личная Эсмеральда вся в черном с ног до головы и ревниво всматривалась в происходящее. Брок в душе не ебал, чем Пирсу не угодил какой-то там лауреат чего-то, хотелось скорее сделать дело и валить назад. В грёбаных французских аптеках его блокиратор только по рецептам, а прихваченный с собой запас истощается быстрее, чем хотелось бы. Кажется, с годами ему требуется все большая доза для подавления течки.

То, что командир СТРАЙК — омега — кроме самих ребят знали только Пирс и его, Брока, личное дело. Не то чтобы Брок стыдился, хотя да, что уж врать, никогда не мог понять, за что судьба так жестоко пошутила над ним. Единственный омега за четыре поколения старого итальянского клана, он сделал все, чтобы добиться того же и даже больше, чем его кузены-альфы. И добился. И не позволит похерить ни парижским аптекам, ни увлекшемуся уличным представлением клиенту.

Закинув в рот три таблетки из предпоследнего блистера, Брок три раза условно стукнул в микрофон и велел своей девочке играть следующий акт. Мэй мило улыбнулась и с охом схватилась за живот, Эсмер… тьфу, Зимний странно посмотрел и молча сжал снайперку.

Тонкий нюх Зимнего улавливал странное, отчего заданные конфигурации сбоили, меняя приоритеты прямо на ходу, чего не случалось… Никогда такого не было. Зимний — хорошо отлаженный механизм, лучший, в своём роде единственный и ничего не могло… Но от командира странно пахло, странно и чересчур правильно. Хотя Зимний откуда-то знал, что пахнуть горечью полыни и терпкостью гречишного мёда сейчас должно в разы сильнее, привлекая потенциальных партнеров.

Палец лёг на спусковой крючок. Сложная система снайперского прицела была не нужна. Зимний спокойно мог снять цель и без всего этого, красуясь, лишь бы оценили, но решил ничего не менять в плане, хотя запах…

В перекрестье прицела попала вихрастая головы цели. Одно нажатие. Ощутимый толчок в плечо, миг тишины, повисший над площадью, и крик, громкий, отчаянный.

— Уходим.

«Слава тебе, Господи!» Брок чуть не воздел руки к небу, когда на площади засуетились. Клиент в числе других выбежал на крики рожающей, тихое исчезновение которой в последующем бедламе никто и не заметил.

— Красотка, — Брок коротко чмокнул Мэй в щеку, едва за ним и Зимним захлопнулась дверь машины.

— В следующий раз лучше, как в Фениксе, — хмыкнула Мэй, Таузиг нервно икнул.

Все до сих пор вспоминали бенефис Мэй в роли прилично принявшей на грудь бомжихи, когда они пасли для Солдата какого-то полицейского. Того, к слову, не жалко было от нихуя, ибо продажный страж всего лишь обнаглел, требуя повысить тарифную ставку. Зимний тогда сработал так же идеально.

Брок от воспоминаний тоже усмехнулся, его аж тряхнуло. Но тут же стало резко не до смеха, когда Брок понял, что проняло его совсем по другой причине.

— В отель, — коротко скомандовал он сидевшему на водительском месте Роллинсу.

— Ты в порядке? — явно что-то почувствовал его верный Санчо, его надёжная уже больше двадцати лет бета Джек.

— В душ хочу, — отрезал Брок, надеясь на ядреные гели дешёвых парижских хостелов.

Зимний следовал за отрядом безмолвной тенью, немного поодаль сначала, а потом юркнул на заднее и замер. Его работа была выполнена, как и всегда, безукоризненно. Один выстрел, одна пуля, один труп, и никого, кто бы мог что-то увидеть, Зимний бы заметил.

Теперь можно было немного расслабиться, не следить за периметром. Больше это не его задача. Он словно винтовка — выполнил свою и можно снова отправиться на хранение, до следующей миссии. Но что-то внутреннее бастовало против такого положения вещей, впервые несогласное следовать регламенту. Он должен был… защитить? Кого?

Взгляд почему-то упал на командира. Командира защищать нет нужды, он сильный, но инстинкты так и вопили о его слабости, правильной в данный момент и совершенно недопустимой в любой другой.

И тело реагировало странно. Зимний точно знал, что никаких новых препаратов ему не назначали. Техники сделали ровно двенадцать инъекций в правильном порядке, но непонятный жар, скапливающийся где-то в солнечном сплетении, напрягал. Правильным было бы доложиться командиру, но что-то заставляло молчать. Зимний лишь мог незаметно втягивать носом воздух, с незнакомым наслаждением заполняя лёгкие полынью и гречишным мёдом.

***



Небольшой хостел, где они остановились, располагался в самом центре Парижа, откуда за максимально короткий срок можно было добраться до всех нужных им точек. В пешей доступности Центральный железнодорожный вокзал, откуда по завершении миссии они поездом должны были доехать до аэропорта Руасси, и уже оттуда обычным рейсом в Нью-Йорк; здесь же через два квартала Эйфелева башня — ещё одно теоретически возможное место тусовки клиента. Окна же вообще выходили на полицейский участок, откуда, по всей видимости, и были охранявшие порядок вокруг достопримечательности бойцы. Это позволяло одному из ребят Брока, оставаясь в гостинице, в режиме онлайн сообщать обо всех перемещениях.

Но дело сделано и во всем этом уже, слава яйцам, не было необходимости.

Брок завалился в свою комнату, которую по регламенту делил с Солдатом, и прямым курсом направился в душ. Помыться было его самой большой мечтой сейчас. Даже большей, чем пожрать.

Отправив, однако, Роллинса все же заняться пропитанием, Брок скинул с себя все до футболки и кивнул Зимнему на его койку.

— Приказ — ждать, — бросил он коротко, зная, что тот не ослушается, и скрылся за дверью санузла, порадовавшись сейчас и незакрывающимся до конца окнам, через которые в комнату проникал аромат цветущих платанов, так же приглушающий не ко времени активизировавшийся запах.

Стоило двери в ванную закрыться, Зимний поднялся, обошёл номер, внимательно заглядывая в каждый угол, проверяя отсутствие следящих устройств. Командир сбоил, он чувствовал это нутром, но в то же время этот сбой отзывался в самом Зимнем, резонировал в глотке голодным рыком, желанием присвоить себе, ткнуться носом в место за ухом, где, он был уверен, тот самый правильный запах ощущается острее, втянуть носом, запомнить его, выжечь на подкорке, чтобы ни одно обнуление не стёрло.

В номере было чисто. Зимний заметил следы дневной уборки, но ничего лишнего, кроме какой-то фигурки из полотенца на подушке, не заметил.

Зимний сел на кровать и замер в ожидании, когда вода в ванной перестанет литься, но снова неправильное незнакомое желание заставило повернуть голову к лежащей на соседней кровати куртке командира. Поднявшись, в одно мгновение он оказался рядом, опустился на колени и, подавшись вперёд, притерся щекой к жёсткой ткани. Зимнему было хорошо.

Брок яростно орудовал мочалкой, чуть татуировки не стёр, а треклятый запах никуда не уходил. Даже, сука, кажется, ещё сильнее стал, несмотря на обещанную гелем для душа мятную свежесть. Брок выполз из кабинки и нетерпеливо распотрошил содержимое кармана брюк. Оставался последний блистер и по идее должно было хватить. Их самолёт стоял в расписании на пять утра.

Только Брок подумал об этом, как завибрировал входящим телефон.

—Командир, — Броку уже не нравилось, что скажет Роллинс; таким голосом хорошие вести не несут, — только что передали о сильных пожарах севернее и западнее Парижа. Все вылеты отложены на неопределенный срок.

— Блять… — Брок грустно посмотрел на таблетки, в один миг ставшие роскошью, и решил пока со следующей дозой повременить. — Ищи дальше пожрать, Пирсу я сам сообщу.

— Не паникуй раньше времени, твоей вины здесь нет, — успокоил Джек, по-своему поняв раздражение командира.

Брок ничего не ответил. Выключив телефон, ещё раз посмотрел на блистер. Потряхивало его уже сильнее, ну, так, на троечку по сейсмологической шкале, и Брок решил повременить. Закинуться всегда успеет, таблетки были неотлучно под рукой.

Завернувшись в жесткое, но чистое, полотенце, Брок вышел в комнату, попутно набирая номер прямой связи.

— Рамлоу, — начал он разговор, бросив короткий взгляд на сидящего на своей койке Зимнего. — У нас тут природная катастрофа, леса горят. Полеты отменены. Какие будут указания?

— Сидите пока в отеле, — моментально сориентировался Пирс. — Утром доедете до частного аэропорта сразу за южным пригородом. Там вас примет частный борт.

— Понял.

— Как Агент?

— Задание выполнено. Агент, — Брок снова посмотрел на невозмутимого Солдата, — стабилен.

— Хорошо. Можете с отрядом до утра развлечься, отдохнуть. Только кто-то должен за ним присматривать.

— Да, сэр, — отчеканил Брок и отключился.

Кто-то… Ясный хуй — кто…

— Отъезд откладывается до утра. Скоро будет еда. Иди помойся, — сказал Брок мягче, чем предусматривалось Регламентом, и, повернувшись к Солдату спиной, потянулся в карман куртки за сигаретами. Он уже не единожды так делал, не боясь.

Зимний свою койку занять успел в последний момент. Пока шумела вода в ванной комнате, он продолжал сидеть на коленях, уткнувшись носом в куртку командира. Слышал он и телефонный разговор, и то, что они остаются здесь ещё на какое-то время. Это было и хорошо, и плохо одновременно. Зимний сбоил. Он понимал это, чувствовал неправильность реакций собственного тела. Механизмы не испытывают привязанностей, у них нет никаких желаний, кроме как четко выполнить свою работу, может быть, заслужив скупую похвалу; они не хотят до ломоты в костях податься вперёд, вжаться в широкую спину, смыкая зубы на загривке.

Шумно сглотнув, Зимний поднялся.

От яркого концентрированного запаха полыни и гречишного мёда мутилось сознание, слетали установки, программа начинала сбоить.

— Командир, — прохрипел Зимний, преодолев разделяющее их расстояние в пару шагов. — Критическое нарушение стабильности системы.

И уткнулся носом в волосы, вдохнул запах омеги полной грудью, тихо рыкнул, обхватив командира поперёк груди бионической рукой, прижал к себе. Нет, все было правильным. Именно так. Он альфа, а это — омега, его омега, пара.

Приехали. Конечная.

Совершенное оружие потряхивало, как заклинивший автомат, и в самый непрекрасный момент тот заело на его груди, больно вцепившегося бионическими пальцами в короткую поросль волос. Брок бы и сам их все себе повыдергивал да Зимнему в железную ладошку сложил, понимая, что ему вырвет Пирс, когда узнает. Но Агент так вжал его в себя, что вырваться не представлялось возможным. Дышалось-то через раз, да и собственный организм, как назло, решил выпендриться именно сейчас, невзирая на опасность. От Зимнего пахло так, что коленки подгибались. Брок в один момент почувствовал себя сопливым школьником, впервые осознавшим свою природу. Но сдавать позиции было нельзя. Начальству посрать на сбой в работе медикаментов, сходящий с ума организм и долбанную природу.

— Агент, отставить, — прохрипел Брок. — Код «бета». Отпусти, я сделаю тебе укол, и никто ничего не узнает.

Брок цеплялся за остатки послушности Зимнего и собственного здравого смысла. Но судя по тому, как тот все тяжелее дышал ему в шею, дозваться мертвого имело бы больший успех. Рамлоу знал, что Солдат — альфа. Обдолбанный таким количеством препаратов, что хоть порнуху при нем снимай, не встанет. Не встало же, когда они всего неделю назад какого-то наркодилера в Амстердаме брали, ворвавшись в один из борделей в самый разгар кинк-пати! Так что за хуйня сейчас?

Брок тряхнул головой, стараясь разогнать заволакивающий сознание жаркий туман возбуждения, прикинул расклад и однозначно послал свою жизнь по пизде.

Орать не только недостойно, но и глупо, и бессмысленно. Зимний явно сложил один плюс один. Окно открыто, местная полиция скучает напротив. СТРАЙК ещё не предупрежден разоружиться. Вокруг тьма ни в чем неповинного люда, да и разрушение города история им не простит. Где поруганная омежья честь и где Париж?

Брок отчаянно попробовал хотя бы повернуться, чтобы зрительным контактом вернуть Солдата в норму. И Зимний поддался, разжал на мгновение хватку, позволяя командиру развернуться в объятиях, но сразу же прижал к себе, обнял на этот раз намного аккуратнее, чтобы не повредить более слабой паре.

Все его знания сводились к тому, что омеги слабые, их надо защищать, любить и всячески баловать, но командир был другим. Зимний не заподозрил бы в нем омегу, если бы не запах, не предсказуемые реакции тела, его жар. Да и собственный организм только добавлял проблем.

Притиснув к себе Брока сильнее, Солдат толкнулся бёдрами вперёд, притёрся болезненно напряженным членом к бёдрам своей пары и заворковал, почувствовав правильную реакцию.

Недолго музыка играла, недолго Брок свободно дышал. А умирать будет ещё быстрее, когда халаты заметят недавнюю характерную активность Агента. Химическую реакцию организма не спрятать. А найти совратителя не составит труда. Собственное тело однозначно предавало разум, реагируя для омежьей сущности единственно правильно, для командира и куратора — самоубийственно.

Когда Брока в драке альфы сжимали бедрами, на уровне инстинктов утверждая свое превосходство, Рамлоу лишь огрызался и кусался так, что те улепетывали, скуля. Но к Зимнему тело потянулось, размахивая перед стремительно расфокусирующимися глазами Брока огромным белым флагом.

— Мой, — протянул Зимний, поймал поплывший взгляд командира и неожиданно сам для себя громко мурлыкнул, потёрся щекой о его плечо, окунаясь с головой в самый желанный запах — полынь и гречишный мёд.

Подхватив Брока под задницу, Зимний повалил его на застеленную неприятно колючим пледом постель, навис сверху, опираясь на локти. Он ведь помнил — омега слабее.

— Мой.

Вот так. Коротко, ясно и просто охуенно. Во всех смыслах. Накаркал Эсмеральду на свои седины. Тут и гадать не надо, в какую плоскость все идёт. Брок понимал, чем все продолжится и закончится. И тело его было очень даже «за», но разум пытался достучаться до Зимнего хотя бы в некоторых вопросах.

— Презервативы, блять, хоть возьми, ушлепок поехавший, — попросил Брок отчаянно спокойно.

Рявкни он, и на пороге возникнет как минимум Джек. Но Зимний сейчас сбоил так, как Брок никогда не видел, и, судя по тому, как тот на него облизывался, попытки кого бы то ни было приблизиться закончатся горой трупов еще на дальних подступах. Да и кто нормальный попытается отобрать омегу у альфы, решившего, что тот его пара? Тем более у супер-альфы, долбанного Зимнего Солдата.

Поэтому Брок до крови прикусил губу и решил расслабиться. Сопротивление ничего не даст, тело уже предало его, откликаясь на запах и полный желания взгляд Зимнего. Брок впервые пожалел, что только на пороге, но не в настоящей течке. Тогда бы он ничего не соображал и было бы сто пудов легче, а так он запомнит все…

Омега под Зимним больше не дергался, шипел что-то раздраженно, но не пытался бить по рукам, вырываться, навязать какие-то свои условия. Хороший омега, правильный. Брок больше не воспринимался как командир, сейчас он был парой, тем единственным, кто был у Зимнего только для себя.

Отбросив только мешающее полотенце, он приподнялся, разглядывая пару, ласково, насколько мог, провёл ладонью по широкой груди, любуясь частой россыпью шрамов. «Омеги не должны воевать» — пришла откуда-то издалека очень правильная мысль, но ему нравилось, что его омега сильный, подстать.

От концентрированного запаха полыни и мёда Зимний сходил с ума. Он вертел омегу в своих объятиях, вылизывал его всего с ног до головы, помечая собственнически несерьезными укусами, яркой гирляндой засосов, с голодным удовольствием замечая, что и его паре нравятся, очень нравятся его действия.

Было странно и страшно, возбуждало и свергало ниц. От прикосновений альфы омежья животная сущность наполнялась желанием, бедра и живот уже сами тянулись за лаской.

Просьбу Брока Зимний проигнорировал.

«Блять! Он же не собирается повязать и пометить по-настоящему?!» — думал Брок, однако, как завороженный наблюдая разоблачение Солдата. От его немытого, пропитавшегося запахом бетона, пороха и грейпфрута с ноткой мяты тела Брока неожиданно повело так, что он замер; коротким взглядом альфа пригвоздил его, словно бабочку.

«Блять! Он… собирается…» Полотенце и так слишком долго задержалось на Броке с учётом намерений Солдата. Тот крутил его и облизывал, как карамельку, плавился и плавил его, питал готового подчиниться альфе омегу. И Броку оставалось надеяться, что Зимний хорошенько растянет его, и что принимаемые им почти тридцать лет препараты свели ниже плинтуса его репродуктивные способности.

— Мой, — снова выдохнул в губы своего омеги Зимний и поцеловал, запечатав возмущенный возглас, давая возможность лишь тихо постанывать в губы.

Руки знали, что надо было делать, как правильно прикасаться, где приласкать, а где сдавить чуть сильнее, чтобы горячее тело омеги выгнуло, и он заскулил просительно, вскидывая бёдра, неосознанно предлагая себя.

Устроив омегу на животе, Зимний сполз ниже, уткнулся носом в крестец, лизнул широко и с голодным урчанием сжал ладонями его ягодицы. Никаких установок и правил по данному вопросу в Регламенте Зимнего Солдата не значилось, не для того он создавался, но вечный как сам мир инстинкт вёл, подталкивал в спину, подсказывая, как правильно.

Густые прозрачные капли смазки пачкали подбородок и шею Зимнего, когда он с жадностью вылизывал омегу, мял ладонями его задницу, обводил языком припухшие края дырки.

Брок чувствовал, что течет. Против воли разума и вопреки здравому смыслу тело хотело, чтобы его взяли, присвоили, вытрахали все мысли и поползновения в другие стороны. Брок никогда не отказывался от хорошего секса, даже с альфами, которые не рисковали остаться минимум без зубов и не метили омегу. Брок был с детства настроен прожить без всех этих признаков принадлежности, но сейчас все его принципы буквально стекали в бездонность чертовой природы.

Брок тек. Позорно, концентрированно, хлюпая так, что челюсти от звука сводило. Или от зажатой между зубами подушки? Совершенное свободный номинально, фактически он был подмят и присвоен и не мог это остановить.

Брок прокусил подушку, когда Зимний особенно глубоко проник языком в податливо раскрывающуюся для него дырку, и впервые взвыл от столь открытого предательства тела. Теперь это и изнасилованием не назовешь, тело само предлагало себя.

А Солдат только этого и ждал, он навалился на Брока сверху, прижал собой к узкой неудобной койке, совершенно не замечая неудобств, занятый лишь довольством своего омеги. Именно сейчас отчего-то вспомнились чужие запахи на командире, сколько раз Зимний их улавливал, не предавая значения, лишь отмечал где-то в памяти, но теперь командир принадлежал только ему и больше никто, никогда не посмеет…

Приставив член к растянутой дырке, Зимний длинно выдохнул, лизнул вкусную шею своего омеги и двинул бёдрами вперёд, заполняя его разом, вошёл на полную длину, чувствуя, как задрожало под ним самое желанное тело.

Инстинкты сбоили, концентрируя все внимание на омеге, его сладких стонах, движениях сильных бёдер навстречу, но что-то в Зимнем не меняется, не давая полностью провалиться в их единение. Сознание само собой отмечает шум на улице, голоса за дверью. Но омега важнее.

Брока накрыло грёбаным удовольствием, накрыло так, что даже боль от слишком резкого вторжения отошла на второй план. Осталось лишь набирающее обороты возбуждение, которое хотелось усилить, заполнить им каждую клеточку тела. Умом Брок понимал, что Пирс либо ему голову за это снимет, либо полностью под Солдата положит, лишь бы тот функционировал без сбоев. А то ещё осенит поставить на поток рожать все новых и новых суперсолдат. Такой прекрасной перспективы Брок не желал не только себе, но и, откровенно говоря, Зимнему. По сути парень не виноват, что у него мозги обнулениями, словно блендером, регулярно перекручивают.

Поэтому Брок должен сделать так, чтобы все прошло с наименьшими повреждениями для обоих. Входящее в течку тело помогало, выгибаясь под лучшим углом, расслабляясь и вырабатывая достаточно смазки.

Брок, не сдержавшись, застонал, когда огромный член Солдата (видел он ЭТО в душевых) достал его по ощущениям чуть ли не до ребер, и тут же снова закусил подушку. Ещё не хватало услышит кто-нибудь, ещё хуже, если это будет кто-то из его парней.

Брок максимально расслабился и приготовился принимать, догадываясь, что сейчас будет отбит изнутри. Но выбора не было, и Брок даже специально сосредоточился именно на этих ощущениях, стараясь не думать, что будет, когда супер-альфа дойдет до пика.

Почувствовав неладное, Зимний замер, застыл уткнувшись носом в загривок омеги, слишком неправильно тот реагировал, зажимался. Вздрагивал, хотя тело и отвечало на ласки альфы, запах возбуждения и полыни с мёдом стал гуще, насыщеннее.

— Мой, — выдохнул Зимний, чтобы омега перестал бояться, сомневаться в нём. — Красивый, сильный. Моя пара.

Он гладил живой ладонью по вздрагивающим плечам, перенеся весь свой вес на бионическую руку, выцеловывал вдоль позвоночника, куда мог дотянуться, не выходя из омеги и не мог понять, что делает не так.

Зимний был нежен, насколько вообще может быть нежным оружие. Нет, это Брок потом сам себя пристрелит, а сейчас становилось странно хорошо от неторопливых поглаживаний, мурлыкающего голоса, поцелуев в места, о которых Брок у себя не подозревал.

Зимний попал в ямку между позвонками, и Брок вдруг совершенно четко ощутил, как расслабляются мышцы вокруг монстра Солдата. Собственный запах ударил в нос, смешался с грейпфрутом Зимнего и послал разум Брока в нокаут. В конце концов даже приговоренный к смерти имеет право на последнее желание.

И омега в Броке сейчас желал феерический секс.

Тело Зимнего прошило судорогой. Всё вдруг стало по-другому. Он не понимал, что изменилось, но был рад тому, что командир расслабился, прекратил рычать на каждое движение, сам коснулся ладони Зимнего. Подхватив под живот своего омегу, он снова двинул бёдрами, выходя почти полностью, и снова толкнулся обратно.

Самый верный желанный запах, жар тела любовника выбивали и так расшатанные гвозди, на которых ещё держалось послушание Зимнего, его вера в собственную принадлежность «Гидре», в то, что он не живой, механизм. Но разве механизмы умеют любить? Пусть даже Зимний и не понимал значение этого термина, но всем собой сейчас любил своего омегу, вертел его на члене, вбивался на всю длину, заставляя сладко вскрикивать, сжиматься. Любил и хотел, чтобы омега принадлежал только ему одному.

На самом пике, почувствовав, как набухающий узел связывает их в одно целое, идеальное существо, Зимний вцепился зубами в плечо командира, прокусывая кожу до крови.

Пиздец подкрался очень даже заметно, альфу, чем ближе, тем яростнее потряхивало, да что там, и самого Брока трясло. Такого с ним не было никогда, и Брок уже даже подумал, может, Зимний, и правда, его пара? Как бы то ни было, на секунду замерший альфа все сам решил за него.

Брок с силой укусил щеку, захлёбываясь железом, лишь бы не закричать. Но не из-за поруганной и пущенной под откос жизни, а от накрывшего его с головой оргазма. И стало так правильно хорошо, что было почти все равно, что не носить ему любимых открытых маек теперь.

Метка альфы горела на плече, выжигала до мяса принадлежность теперь одному-единственному, и Брок сам не понял, как подался назад, ещё сильнее насаживая себя на узел.

Тихо урча, Зимний повалился на бок, удобно устраиваю свою пару. Физиологию он знал на «отлично» и про то, что узел их связал на добрые полчаса тоже, да и самому двигаться определённым образом не хотелось. Тело было странно лёгким, сытым в том самом незнакомом смысле. Зимний аккуратно поглаживал своего омегу по груди, выводил кончиками пальцев живой руки на животе узоры и нет-нет да тыкался носом в метку, зализывал ее.

Вот теперь было правильно.

За дверью кто-то оживленно переговаривался, явно не решаясь постучать. Зимний заворчал, двинулся, загоняя узел глубже, от чего Брока тряхнуло, накрывая новой волной удовольствия.

— Командир, — раздалось тихое, — у вас всё в порядке?

Упс… Брока выворачивает в самом охуенном смысле, искры удовольствия в глазах канкан танцуют, а тут как в плохом анекдоте: страждущие видеть прибыли. Брок почему-то представил, как СТРАЙК так же скребётся в родильную палату и закатил глаза. Домечтается, его самого закатают.

Судя по звукам, Роллинс искал, чем вскрыть дверь. Надо было срочно что-то сказать и желательно членораздельно. Зимний тоже подобрался, ещё сильнее натягивая на узел.

— Порнуху поймал на каком-то кабельном, прикинь? — Брок как-то сгреб свой пепел в кучку. — Открыть не могу, не в формате встречи.

За дверью понимающе хмыкнули, несколько секунд было тихо, после чего раздался голос:

— Да спит он. Оба спят. Это они «клубничку» забыли выключить.

Снова стало тихо, но Брок знал, что Джек не ушел. И правда, через несколько секунд зашуршало под дверью; повинуясь данному ускорению, сложенный вчетверо листок долетел почти до кровати. Но прочитать пока не представлялось возможным.

— Ну, что будем делать, суженый? — мягко спросил Брок.

— По плану у нас отдых, — вынес своё решение Зимний.

Им, и правда, стоило отдохнуть, отпущенная течка Брока через пару часов запросто снова могла захватить измученный препаратами организм, раз уж он получил себе альфу, а после миссии, да ещё и таких бурных постельных упражнений они оба нуждались в передышке.

Натянув на них с командиром тонкое одеяло, Зимний завозился, укладывая омегу удобнее, своё собственное довольствие его не интересовало, теперь было кого защищать, за кого заступиться.

— Спи, — сказал он и накрепко задумался.

Они нарушили регламент. Оба. Сам Зимний спокойно перетерпит все последствия. Кости срастить не такое уж и великое дело, даже обнуление не так страшно, хотя забывать омегу не хотелось, впервые Зимний кого-то хотел помнить, а вот командир…

Он ласково погладил его по боку, коснулся губами плеча.

Командир — обычный человек. И его нельзя потерять.

***



Дело было сделано, пепел нахуй. Брок не собирался ни о чем жалеть, Брок собирался что-то делать. Но подумать решил утром. Сейчас он представлял из себя настолько довольное существо, что хотелось продлить это ещё хотя бы на несколько часов.

Узел уже немного спал, и Брок смог обернуться на Зимнего. Неужели он один видел в нем столько человечного, сколько порой в обычном-то хомосапиенс не встретишь?! Солдат смотрел Броку в глаза, явно тоже ни о чем не жалел, но вместе с тем… тревожился?

— Прорвемся, — кивнул Брок, касаясь лбом его лба, убрал с виска мокрые от пота волосы и сам от себя ошалел, поцеловав.

@темы: проза, Ольга Кравченко, Стив/Баки, Стив/Брок, Стив/Брок/Баки, Брок/Баки

---

*о творчестве

Тридцать вырванных страниц
30 — Ну здравствуй, моя любовь.

Выстрелить Брок не успел… по рукам ударили, выбивая пистолет из рук, на спину навалились тяжестью, прижимая к полу грудью, вдавливая в него. Брок захрипел, рванулся в сторону, чувствуя, как взор затягивает красным, отключая его от действительности как в тот раз, когда он чуть было не придушил Пирса и его вовремя успели оттащить.

Кто-то кричал, полыхая всеми оттенками синего, топали десятки ног, что-то все сильнее давило на плечи, спину, кто-то обхватил голову Брока, прижал щекой к шершавому ламинату, с силой сжал пальцами шею не давая нормально вдохнуть, и Брок отключился, выгорел дьявольским жарким огнём, смазывающим цвета чужих эмоций в одно серое ничто…

---

*о творчестве

Вы издеваетесь?

Брок открыл глаза, когда вокруг стало слишком тихо. Он не помнил, где находился, как попал сюда и когда проснулся, лишь тихий мерный писк над ухом, не дававший ему окончательно вынырнуть из душного сонного оцепенения, а сейчас будто бы по щелчку пальцев на него обрушилась тишина.

Над головой был потолок, самый обычный, белый потолок с косой, похожей на молнию трещиной по самому центру, совершенно незнакомый потолок. У Брока в спальне он был выше и немного голубоватого оттенка. На базах, где частенько приходилось ночевать, потолки чаще всего были ровными, гладкими. В гостиницах или мотелях… Брок тяжело с трудом выдохнул и закрыл глаза. Мысли до сих пор путались со сна, иначе почему он лежит и уже минут пятнадцать рассуждает о разнице побелки?

Снова заснуть не получалось. Брок лежал на какой-то неудобной койке, считал про себя секунды, минуты, надеясь вернуться обратно в не обременяющее мыслями забытье. Последнее, что он помнил о своей жизни — всему пришёл полный и бесповоротный пиздец, он снова проебал собственную жизнь, за которую теперь уж точно никто и ломаного цента не даст, проебал доверие важных для него людей, проебал своих бойцов, Зимнего, работу — не жизнь, а какое-то бесконечное порно.

Вновь открыв глаза, Брок снова уставился в потолок.

На него упал дом в дохрена сколько этажей. Во рту ещё чувствовался привкус собственной крови, нос щекотал запах горелой плоти. По всему выходило, что и тут пиздец во всей его звериной сущности. Но ничего не болело. Вообще ничего, только в голове всё ещё ощущалась какая-то непонятная тяжёлая муть, лениво ворочая мысли, не давая ни на чём надолго сосредоточиться.

Скосив взгляд, Брок наткнулся на целую батарею капельниц, подключённых к аппарату жизнеобеспечения, который, судя по всему, и вливал в его организм какую-то тяжёлую наркоту, раз ему сейчас было даже если и не хорошо, то относительно нормально. Шевельнув руками, ногами, Брок осознал, что может спокойно двигаться. Значит, не привязали, не приковали наручниками к койке, что немного настораживало. Брок не тешил себя надеждой остаться неузнанным и пройти лечение, раз уж выжил, в каком-нибудь заштатном госпитале как один из сотен Джонов Доу, вот только ЩИТ никого так просто не отпускал, особенно тех, кто умудрился настолько проебаться.

Воздействия тяжелых наркотиков тоже не ощущалось, и тишина, странная ненормальная для современного мира тишина, будто бы кто-то выкрутил звук на минималку. И Брок подумал бы, что оглох, если бы не слышал шуршание ткани больничной робы, тонкого одеяла, поскрипывание койки, собственное дыхание и гулкие удары сердца.

— Эй! — крикнул он. — Есть кто-нибудь?

И снова прислушался.

В коридоре за запертой дверью не раздалось шагов, никто не отозвался, не спешил к пришедшему в себя пациенту.

— Меня кто-нибудь слышит? — вновь крикнул он насколько сумел громко, поперхнулся, закашлялся.

Но никто так и не появился.

Кое-как сев на койке, Брок наконец сумел нормально оглядеться. На его веку было немало больничных палат, и эта ничем особым не отличалась, разве что слишком много вокруг было приборов, в углу даже притулился небольшой переносной генератор, к которому и было подключено все оборудование. Несколько десятков пустых пакетиков с глюкозой и какими-то неизвестными ему препаратами наводили на странные мысли — будто бы он здесь один и уже очень давно. А ещё пустые очень знакомые ампулы на полу и пистолет для инъекций в раскрытом настежь чемоданчике. Похожий набор они частенько таскали с собой на задания, когда Зимний мог встрять в неприятности, и одним уколом дело было не решить. Значит, тут был кто-то из его ребят и, Брок взглядом пересчитал пустые ампулы, присвистнул, вкатил ему приличную даже по суперсолдатским меркам дозировку. Тогда было понятно, почему он жив и вполне себе здоров.

Но меньше вопросов как-то от этого знания не стало. Скорее, наоборот, запутало лишь сильнее. Брок даже грешным делом решил, что вляпался в какой-нибудь эксперимент, никак не желающей подохнуть в муках под кэповским ботинком «Гидры», но отложил ее на потом, когда в мозгу окончательно прояснится, и он сумеет ее обдумать как следует.

Тело пока что слушалось плохо, чувствовалась легкая атрофия мышц после долгого лежания в коме, если судить по системе жизнеобеспечения и всему остальному оборудованию, втиснутому в его крошечную палату. И был он явно очень плох, раз разогнанной сывороткой регенерации потребовалось столько времени, чтобы поставить его на ноги, хотя бы в фигуральном смысле. Потому что встать прямо сейчас Брок даже пробовать не стал бы, он не настолько сошёл с ума, чтобы рисковать получить ещё и сотряс ко всему прочему анамнезу.

Тишина давила на уши, заставляла прислушиваться к звукам за стенами палаты, искать хоть что-то объясняющее, что, черт возьми, происходит. Ведь он в самой обычной больнице, а не каком-нибудь бункере на краю географии. Или в бункере, и то, что за окном, хотя Брок и не видел что именно, лишь мираж, голографическая обманка для слабо реагирующего после долгого сна разума?

Подтянув к себе ноги, Брок провёл ладонями по икрам, надавливая пальцами, насколько хватало сил, разминая, разгоняя застоявшуюся кровь. Неприятное покалывание в мышцах сейчас было сродни праздничному салюту — оно показывало, что он действительно живой, бодрствующий, ведь не могло же во сне быть таких неприятных ощущений — или могло? Почему-то не было уверенности сейчас ни в чём. Даже в том, что он всё-таки жив, а не оказался в странном посмертии.

Неловко дёрнувшись, Брок зашипел от боли в руке, опомнившись, вытащил из вены тонкую иглу капельницы, выругался в голос, радуясь хоть каким-то звукам. Тишина угнетала. А вот одиночество совсем не страшило, Брок никогда особо не был стайным существом. Нет, он очень любил своих ребят, заботился о них, по-своему оберегал, учил, чему мог, но свободное время предпочитал проводить наедине с самим собой, потому и сейчас не видел ничего страшного в том, что к нему в палату не спешили доктора. Хотя, может, кто из них прояснил бы, где он, и что, черт возьми, происходит.

Когда он таки встал, пошатываясь и не отрывая руки от спинки койки, за окнами начало заметно темнеть, погружая палату в полумрак, часы, висящие на стене напротив койки, едва слышно шурша стрелками, показали без малого четверть восьмого.

Почему-то Брок был уверен на все сто, что электричества не будет, и совсем не обязательно ползти до выключателя у двери и проверять, но всё равно пополз, медленно-медленно переставляя ноги. Сам для себя он решил, что выйдет в коридор только тогда, когда сможет нормально ходить и, если что, оказать хотя бы элементарное сопротивление.

Оглушительно громко в тишине щёлкнул выключатель. Лампочка на потолке ожидаемо не вспыхнула, но всё равно стало почему-то по-детски обидно за просранные ожидания даже в такой мелочи.

Скривившись, Брок так же медленно и аккуратно побрёл в сторону ванной комнаты, радуясь, что она вообще у него есть, и молясь всем известным ему богам, чтобы в кранах была хотя бы холодная вода. Он даже хотел не отмыть с себя стойкий химический запах лекарств и застарелого пота, а просто прополоскать рот, напиться. В горле пересохло так, что казалось, заговори он сейчас сам с собой, так как других собеседников не предвиделось, и гортань потрескается, осыпаясь куда-то внутрь его организма.

Света не было и в ванной, Брок проверил, хотя и знал о бесполезности этого действия, но привычку тянуться к выключателю так просто было не побороть.

Дойдя до раковины, он остановился, облокотился на неё, стараясь перевести дух, глянул на себя в зеркало, понимая, что, скорее всего, ничего толком разглядеть и не сумеет в сгущающихся сумерках, но удивлённо хмыкнул, встретившись взглядом с самим собой и видя всё вокруг чётко и ясно, словно солнечным днём. Видимо, сыворотка ещё не до конца вывелась из его организма. Всё же он не Кэп и не Зимний, чтобы обзаводиться хоть какими-то суперспособностями, хотя сейчас они бы ой как не помешали.

Страшных шрамов и ожогов, к которым он себя мысленно готовил с самого пробуждения, не было и в помине. Даже несколько старых отметин и возрастных морщин, тайной отчаянной злости Брока, разгладились, являя в зеркальной глади лицо лет на пятнадцать моложе привычной физиономии.

— Дела, — просипел Брок и крутанул на пробу кран с горячей водой.

В трубах натужно загудело, чихнуло какой-то серой взвесью, но вода не полилась, а вот с холодной таких проблем не было. То ли в подвале ещё работал насос, то ли что-то ещё оставалось в самих трубах, но умыться и напиться получилось. Найдя рядом с зеркалом на полочке чёрную затычку для слива и вовсе удалось набрать целую раковину, чтобы утром не остаться ни с чем.

Вернувшись к койке, Брок аккуратно сел.

Двигаться уже получалось намного лучше, можно было даже попытаться сделать несколько упражнений и проверить координацию движений, но он решил не рисковать и дождаться утра.

За окном совсем стемнело. Вокруг была всё та же полнейшая тишина. Брок не слышал совершенно ничего, кроме собственного дыхания и тихого шуршания бегущей секундной стрелки на часах.

С миром вокруг словно что-то произошло, пока он был в отключке, что-то настолько страшное и непонятное, что его мозг отказывался предлагать даже варианты развития событий. Правдоподобных среди них не было ни одного. Что могло приключиться такого, из-за чего пациента бросили одного в палате, а в самой больнице вообще никого не осталось? Этого просто не могло быть. При любом бедствии главными центрами спасения для населения были именно госучереждения, такие, как больницы, школы. А тут ни-ко-го.

Брок натянул на ноги тонкое одеяло.

Спать не хотелось совершенно. В крови бурлила какая-то нездоровая жажда деятельности. Вот только сейчас, в наползающей темноте без единого источника света, сделать что-то полезное не представлялось возможным, а вот расшибить себе голову — это да, это пожалуйста и очень даже запросто. Надо было дождаться утра и как можно раньше попытаться разобраться, что за херня происходит вокруг.

Укрывшись с головой тонким больничным одеялом, Брок накрепко задумался, старательно собирая и систематизируя всю информацию, что у него имелась. Лучше так, чем впадать в панику, поддавшись эмоциям, а ведь было с чего.

Он не знал, где конкретно находится, сколько прошло времени с «Озарения», и что произошло с ним за это время. Не знал, можно ли покинуть эту палату. Реально ли всё происходящее вокруг. И вывод из всей сложившейся ситуации вырисовывался не самый радостный, хотя и вполне однозначный — что бы ни произошло с миром, лично он в полной и беспросветной заднице, и выхода из неё как такового пока не представлялось. А потому лучшее, что он мог себе позволить — это лечь и попытаться уснуть. Как говорят русские — утро вечера мудренее. Брок никогда не понимал тайного смысла русских высказываний, а вот явный звучал не очень разумно, но ничего более полезного сам себе предложить не мог.

Утром легче, лучше и понятнее не стало.

Брок проснулся рано, даже слишком рано, горизонт едва едва посерел, только намечая начало нового дня. Лежать не было никаких сил. Тело зудело, рвалось в бой. Хотелось двигаться, отлить, нормально размяться и пожрать уже наконец. Сегодня мышцы двигались почти нормально, почти в полную силу, но Брок всё равно старался быть как можно более аккуратным, слишком сомнительным было удовольствие получить ещё одну травму, помочь-то теперь было некому.

Напившись как следует и умывшись остатками воды, Брок причесался пятернёй, оскалился сам себе в зеркало.

Мир явно пошёл по пизде, и в кои-то веке именно он в этом не виноват, даже понятия не имел что происходило за стенами его палаты, но очень хотел бы поговорить с тем затейником, который всё это ему организовал. Ещё хорошо было бы найти своих ребят, но, как говорится, надо решать проблемы по их поступлении и не думать, ни чем не занимать голову.

Подойдя к окну и выглянув на улицу, Брок поражённо замер, протёр на всякий случай глаза, а вдруг мерещится со сна, голодухи или той дряни что его обкалывали, на нормальных людях-то никто не проверял действие суперсолдатской сыворотки, а вдруг у него аллергия или галлюцинации на фоне несовместимости с организмом, но с миром что-то явно было не так, очень не так. Больничная парковка была забита машинами под завязку, словно сюда съехались разом все жители того городка, где бы он ни находился. Но где тогда все? Почему вокруг так тихо? Он же слышал шум воды, звук собственного голоса, свои шаги. Значит глухоту можно было откинуть. Он кричал и снова никто не отозвался.

— Что за нахуй? Что произошло?

Вот только ответить ему было некому.

Голова пухла от предположений, одно невероятнее другого.

Осмотр палаты также не принёс ничего путного, а вот вопросов только прибавилось. На тумбочке рядом с койкой обнаружились его же жетоны, значит, вопроса о конспирации и не стояло, здесь знали, кто он такой, но не пристегнули, не приставили охрану — странно всё это, и наглухо разряженный мобильный телефон без шнура и адаптера, хотя куда бы он его сейчас воткнул? Электричества-то все равно нет. Ни одежды, ни обуви, ни другого чего-то мало мальски полезного не наблюдалось, лишь у самой двери белел какой-то обрывок бумаги. Поднявшись, Брок подхватил его, едва не упустив ключ, выпавший из сложённой вчетверо записки.

«Выживи, командир. Я знаю, ты справишься!»

И больше ничего. Ни подписей, ни дат, ни каких других, даже зашифрованных, посланий, что настораживало само по себе. Складывалось ощущение, что кто бы тут с ним не сидел, заботливо обкалывая той же сывороткой, что и Зимнего, уходил он в спешке, но успел позаботиться, чтобы Брок, если даже не очнётся, прожил как можно дольше. Хотя одежду могли бы и оставить, раз так верили в него.

Брок зло выругался, отложил находки в сторону, скинул с себя больничную распашёнку и принялся разминаться. Физическая нагрузка всегда ему помогала прочистить мозги, выбить из головы мысли о несбыточном и желание самоубиться о слишком расплодившихся вокруг него супер людей.

Через без малого пару часов, когда мышцы приятно тянуло от усталости, он снова вернулся к своим баранам, перечитал записку, нет-нет да залипая на вид из окна.

По всему выходило, что пора было отсюда валить, искать себе нору, забиваться как можно глубже, и уже оттуда, имея доступ хоть к какой-то информации и оборудованию, разбираться с тем, что вообще происходило вокруг или просто попытаться дожить своё в дали от всего этого. Вот только до норы ещё надо было добраться, не приведя за собой хвост из проблем. А у него была лишь больничная роба-распашонка, тонкое больничное же одеяло и неработающий мобильный телефон. Как с таким весёлым набором искать себе укрытие?

— Что за нахуй? Да вы издеваетесь? — выдохнул Брок, открыв ключом дверь и выглянув в коридор.

Весь пол перед его палатой и там куда дотягивались лучи из открытых настеж дверей был засыпал мелким стеклянным крошевом. Отступив обратно, Брок постарался справиться с эмоциями, перевести дух. Все происходящее вокруг начинало напоминать какой-то дебильный квест, которые так любил Таузиг, будто бы ему в реальной жизни адреналина не хватало, вот только ни правил, ни положенных приключенцу подсказок, голоса «по ту сторону монитора» и бонусов почему-то не предлагалось. А значит, надо было включать мозг и что-то придумывать самому. Оставаться в палате он не собирался.

***

Самым длинным и острым осколком, найденным у двери, он распорол одеяло и клеёнчатую простыню, соорудив на ноги себе что-то вроде мягких тапок (убого, но всё лучше чем босяком), разобрал стойку с капельницами, примотал тряпки к одному из концов, сгодится сгребать стекло в сторону и снова подошёл к двери, выглянул с потайной надеждой, что разруха и запустение ему только приглючились. Но нет, весь пиздец был на месте.

Брок прикинул, что имеет, свои дальнейшие действия и снова негромко выматерился.

В коридоре где-то гулко капала невидимая глазу вода. Из-за распахнутых настежь дверей других палат дневного света худо-бедно хватало, чтобы осветить проход до аварийной лестницы. И всё! Ничего полезного! Никаких объяснений!

Можно было, конечно, пройтись по кабинетам, поискать что-то полезное, но Брок отчего-то вдруг сделалось не по себе. Он едва мог себя заставить выйти наружу, слишком сильно откуда-то тянуло тяжёлым металлическим запахом крови.

Брок шёл вперёд, не заглядывая в другие палаты. Лишь аккуратно, стараясь сильно не шуметь, отметал в сторону разбитое стекло, какой-то непонятный мусор, перешагивал через чёрные из-за недостатка освещения лужи скорее всего запёкшейся крови. Только у самой лестницы он понял, что не дышал. Толкнув дверь, Брок вывалился в темноту пролёта, едва не споткнулся, запутавшись в своих, прижался спиной к двери. Всё та же тишина ударила по перепонкам. А может, он действительно умер? Не бывает так тихо! Ни тебе работающих приборов, голосов, шума машин, только тихий свист ветра откуда-то снизу, оглушающе громкий стук сердца и его судорожное дыхание.

Он конечно никогда не был бесстрашным мудаком, не мог сказать, что ничего в этом мире не могло заставить его дрогнуть, но творящееся вокруг, неизвестность, безлюдье и тишина пугали до дрожи в коленках. Всё это казалось каким-то нереальным, ненастоящим, срежиссированный каким-то безумцем. Здоровый человек не способен был придумать такую хрень и запихнуть туда кого-то ещё, да так чтобы никто об этом не знал. Хочу я в свете последних событий, Брок скривился, кому он был нужен?

Собравшись наконец с силами, он шагнул вперёд, нащупал перила и тихонько медленно пошёл, ступая как можно осторожнее, чтобы не промахнуться в темноте мимо ступеней, не загреметь вниз.

С каждым пролётом ужас накатывал сильнее подкидывая всё новые и новые причины для паники — запах крови, становившийся гуще, потерянная в темноте стойка капельницы (его единственное оружие), странные нетипичные ни для чего звуки: тихие то ли стоны, то ли мычание, то ли хрипы, щлёпанье босых ног по мокрому, едва различимое шарканье. То, что это могли быть точно такие же растерянные бедолаги, как и он сам, Брок даже думать не хотел, мозг отказывался идентифицировать тех, за дверями, как живых, о чём-то стараясь напомнить своему хозяину. И хотелось не узнавать кто тами что произошло, а бежать как можно дальше и быстрее.

Когда лестница наконец кончилась (Брок представить себе не мог сколько минут или часов полз в непроглядной темноте вниз, боясь сделать лишнее движение, выдать своё присутствие) и под ногами оказался лишь ровный пол, он выдохнул с облегчением. Из-под двери перед ним пробивался серый дневной свет. Весь обратившись в слух, Брок замер, стараясь даже не дышать, лишь бы уловить те же страшные звуки, что и двумя этажами выше и успеть укрыться или понять, так ли безлюдно здесь и можно ли выходить. Но ничего не расслышать не смог, кроме тихого завывания ветра. Больничный холл был абсолютно пуст.

Ждать было нельзя.

По его прикидкам, сейчас должно было перевалить полдень, хотя ему тяжело было отмерять сейчас время, внутренние часы сбоили, вроде бы времени много, но нужно было понять, где он сейчас находится и куда двигаться дальше. Про «что за херня ведь творится» узнать Брок уже и не надеялся, слишком сюрреалистичным выглядел мир вокруг него.

У стойки администрации среди разбросанных по всему по всему полу бумаг красовалась погнутая табличка «Больница Манчестер Мемориал». Брок задумался, прикидывая карту местности. Получалось, не так уж и далеко он от Нью-Йорка, но почему здесь, а не в Вирджинии или окрестностях Вашингтона? Кто-то позаботился, чтобы его увезли подальше, спрятали от карателей ЩИТа в пригороде. Новая информация никак не хотела укладываться в голове, не складывалась в единую картину и это раздражало сильнее голой задницы и уродливых тряпочный тапок. Брок отлично знал Манчестер, помнил адреса всех явочных квартир, где можно было разжиться неплохим снаряжением, всех связных и оружейных дилеров, но абсолютным образом ничего не понимал.

Решив не заморачиваться лишними мыслями и проблемами, он толкнул дверь на улицу, решив в очередной раз попробовать плыть по течению и решать проблемы по степени насущности, а сейчас важнее всего было убраться подальше от больницы. Не чувствовал себя Брок здесь защищённым, ой не чувствовал.

Он помнил стоянку. Из окна она казалась забитой машинами, а уж завести любую из них он сумеет и без ключа, главное, не встрять с самого начала в неприятности.

Холодный порыв по-весеннему промозглого ветра распахнул больничную робу, оголяя и так всё не сильно скрытое. Брок стоял, едва удерживая себя от порыва вернуться на свой этаж, в палату и надёжно запереться. Там, за стоянкой и парком, пылал Манчестер, вспарывая низкое серое небо чёрными столбами дыма.

— Да что, блядь, произошло пока я спал?

@темы: Рамлоу

---

*о творчестве

Песня стаи
2.

Только когда деревья покрылись листвой целиком и где-то в глубине леса зацвели дикие яблони, Брок вывел принца из леса.

Прощаться с мальчишкой было тяжело, прикипел к нему Брок, привык уже, хотя так и не узнал имени, надеясь, что сможет вырвать из сердца человеческого ребёнка, как только тот ступит на тропу, но не очень-то в это веря. Даже волки подходили к мальчику близко, давали почесать за ушами, хоть и ворчали преувеличенно грозно, скалились и отпрыгивали тут же, но всё равно возвращались за лаской.

— Пусть у тебя и стаи все будет хорошо, Брок. Пусть Матерь хранит вас, — сказал принц на прощанье.

Он уже чувствовал тяжелые запахи воинского стана: людей, лошадей, отхожих мест, подгоревшей каши. Слышал голоса и звяканье металла. Видел в проблесках между листьями оранжевые стяги.

На сердце было тяжело. Он не хотел выходить к людям. Хотел остаться в лесу. Но он принц. Он офицер. Он должен.

— Береги себя, мальчик, — натянуто улыбнулся Брок, потрепал его по волосам, незаметно погладил за ухом, обнял, втягивая носом его запах, запоминая навсегда, и тут же отступил. — Пусть твоя дорога будет прямой. Матерь справедлива, она всё видит.

Договорив, он скрылся в чаще, затаился среди деревьев, сливаясь с густой тенью. Хотелось немного проводить мальчишку, хотя отпускать его не было никакого желания, но людям тяжело в лесу, без других людей, без городов и излишеств.

Принц оглянулся, но не увидел ни Брока, ни его стаю. Даже кусты не покачивались.

Он наклонился, зачерпнул грязи, вымазал ею лицо и руки, ссутулился, растрепал волосы и отросшую бороду и вышел к людям.

Его признали не сразу, сначала приняли то ли за бродягу, то ли за не самого удачливого лазутчика. Брок наблюдал из-за ближайшего дерева, как к мальчишке бросились вооружённые люди, видели это и волки, зарычали едва слышно, ощерились, топорща шерсть на загривках, но Брок успел стаю одёрнуть до того, как первый лесной дух сорвётся, выскакивая из кустов.

— Великая Матерь, — воскликнул подбежавший боец, сбледнул с лица, осенил себя отгоняющим мороков жестом. — Ваше Высочество, мы думали, вы погибли!

— Я… нет… — слабым голосом сказал принц. — По голове… кистень… бродил в лесу… умираю от голода…

Его тут же проводили в его палатку. Заплаканный денщик вытер ему лицо и руки горячим влажным полотенцем, притащил молочную кашу, хлопотал и трясся. Принц делал вид, что ему ужасно плохо. Что он сейчас упадет.

Постояв немного, Брок увёл стаю обратно в чащобу. Он выполнил обещание и вернул, оказывается, принца его народу. Больше в нём и его помощи нужды не было, пора было заниматься лесом и духами. Да и к дриадам давненько Брок не заглядывал.

К принцу тут же прислали полкового лекаря. Принц вяло обругал его, показал заживший лоб, выслушал рекомендацию есть помалу, но часто и сказал, что устал и хочет мыться и спать. Мылся он вчера и в бане, но не может же невесть сколько мотавшийся по лесу человек не хотеть мыться!

Денщик немедленно организовал походную ванну, помог принцу вымыться, побрил его, ужасаясь, как Его Высочество исхудал, а потом приготовил постель.

Принц уже собирался ложиться, когда к нему в палатку зашел генерал Абнер. Он высказал полагающиеся по этикету восторги чудесным спасением принца, а потом попросил его расписаться в донесении для Его Величества короля Сайласа.

Принц внимательно прочитал донесение и смял его. Приказал принести пергамент и чернильницу.

— Я сам напишу, — сказал он.

Слух о чудесном возвращении Его Высочества тут же облетел лагерь. Принца армия очень любила: за справедливость и лёгкий нрав, образцовую выучку и умение признавать свои ошибки. Солдаты радовались, гомонили, собравшись около его палатки, напрочь игнорируя приказы вышестоящих по званию. Каждый хотел убедиться — принц действительно вернулся.

Наконец принц — спать он на самом деле не хотел — вышел из палатки.

— Я вернулся, спасибо Матери, — сказал он. — Но ваши товарищи, мой отряд… гефцы убили их.

Солдаты взревели, все как один. Кто-то приветствовал возвращение Его Высочества, кто-то призывал к мести за братьев по оружию, кто-то возносил хвалу Матери, а были и те, кто помянул добрым словом лесных духов, не давших принцу сгинуть, всё-таки выведших его к лагерю.

И только генерал Абнер стоял в стороне, поджав губы, и глядел на всю эту вакханалию с презрением.

***

Через неделю усталый гонец на взмыленной лошади вернулся из столицы и привез от короля приказ наступать и письмо для принца. В нем король писал, что неотложные дела требуют присутствия наследника престола в Шайло, и отзывал принца с фронта.

Для принца это письмо было как удар в живот. Ни одного доброго слова — и приказ уехать от людей, которые его любили и которых он понимал.

Но с королем не спорят, и принц приказал денщику собираться.

Он выехал на следующий же день.

Лошади косились в сторону леса, нервно прядали ушами, явно к чему-то прислушиваясь, но место для привала было выбрано удачно. Кто-то из сопровождающего принца конвоя клялся, что видел расплывчатые тени среди деревьев и слышал волчий рык. Вот только все знали, что волки сюда не выходят, сторонятся объезженных трактов.

Принц отошел в кусты, справил нужду и уже собрался вернуться, когда ему в ладонь ткнулся холодный мокрый нос. Принц привычно почесал волка за ушами и прошептал:

— Привет, Джекки.

Волк поворчал немного и, лизнув ладонь принца, растворился в темноте. В густом сумраке соседних кустов вспыхнули тринадцать пар отливающих золотом глаз. Волки здоровались, негромко скулили, но близко не подходили.

— Здравствуй, малыш, — раздалось тихое рядом с ухом.

— Брок! — восторженно прошептал принц, повернулся и бросился Броку на шею.

— Ну же, не шурши, — улыбнулся тот, потискал принца. — А то постовые решат, что тебя кусты сожрали, и на помощь кинутся. Я тебе тут подарок приволок.

Он пнул что-то в темноте, в ночной тишине раздался едва слышный стон.

Принц присмотрелся, увидел черно-желтую форму гефского офицера и недобро усмехнулся.

— Спасибо, Брок. А правда, что если оборотень укусит человека, тот тоже станет оборотнем?

— Не знаю, не пробовал, но говорят, что так, — Брок оскалился, отцепил от себя принца, уже готовый раствориться в темноте ночного леса.

Принц прянул вперед и ткнулся губами в жесткие губы оборотня. А потом отшатнулся испуганно. Глаза Брока вспыхнули золотом, он облизал губы и шагнул обратно к принцу, обхватил его, притискивая к себе.

— Надеюсь, ты понимаешь, что делаешь, малыш.

Принц мало что понимал, но решительно прижался к Броку теснее. И это действие было красноречивее любых слов. Брок целовал его пылко, вылизывал губы, тихо порыкивал, гладил по спине, сжимал плечи, многообещающе тискал за задницу, но в то же время прислушивался, а не пройдёт ли рядом кто из постовых, а не хватятся ли принца.

— Ваше Высочество! — донесся оклик встревоженного денщика.

Принц с трудом оторвался от Брока и отозвался:

— Сейчас!

— Скажи мне своё имя, и я буду тебя помнить всегда, — в губы ему прошептал Брок.

— Меня зовут Джек, — сказал принц в острое, поросшее мягкой шерсткой ухо.

— Джек, — повторил Брок, снова поцеловал и отступил в тень, растворяясь в ней, только горящие золотом точки глаз всё ещё горели, провожая принца.


***

За погубленный отряд принца в столице должны были наказать. А за притащенного с собой гефского генерала — наградить. Одно уравновесилось другим, и в результате принца оставили в покое.

Над ним порыдала мать, у него повисела на шее сестра, над ним поворожила, морща нос и поджимая губы, арапская ведьма короля Томасина, и от принца отстали. Король даже не приказал, чтобы принц жил в своих покоях во дворце.

Принц с удовольствием устроился в небольшом красивом особняке среди садов Западной окраины, пил, ездил на балы и приемы и чувствовал себя совершенно неприкаянным и потерянным.

Он хотел обратно на войну.

Столичное общество было радо возвращению Его Высочества. Ему одно за одним сыпались приглашения, старые товарищи вспоминали годы “весёлого детства”, кадетство в Академии. Расфуфыренные дамочки строили ему глазки, томно улыбались, обещая показать всё, что скрыто под тяжёлыми платьями.

— Джек, хвала Матери! — воскликнул Джозеф, едва заметив того в толпе на одном из приёмов. — Я нисколько не поверил, когда на площади сообщили о твоей гибели, в Храм ходил, молился!

— Жив, твоими молитвами, — равнодушно сказал принц, любуясь игрой света в тяжелых камнях на кольцах, которыми были усыпаны его пальцы, и одернул кружевной манжет.

Джозеф огляделся по сторонам и потянул Джека за колонну, увлёк к скрытому портьерами окну и только там позволил себе обнять его, прижаться крепко.

— Война ужасна, — зашептал он, слепо тыкаясь губами в щёку Джека. — Она отбирает у нас самых дорогих. Я так испугался, так испугался.

— Я давно знал, что ты трус, — принц брезгливо отстранился. — Уйди, Джозеф. Я не считаю войну ужасной. Я солдат.

— Я… я не то имел в виду, — проблеял тот, схватил Джека за руки. — Я люблю тебя, понимаешь?

— Я не люблю тебя, — принц отстранил Джозефа и вернулся в зал.

Слуга поднес ему бокал вина. Принц пригубил. Нет, всё не то. Все не те и не так.

Не видел он, как за портьерой глотает злые слёзы сын одного из советников Джозеф Лейсил, сжимает до боли кулаки, что-то сам себе обещая. Не знал, что не так много шагов от искренней светлой любви до пожирающей душу ненависти.

А принц скучал по лесу. По желтоглазым остроухим теням, по песням луне, по Броку — такому сильному и такому настоящему. Джозеф рядом с ним был как деревянная лошадка на колесиках рядом с чистокровным скакуном.

Объявили танец, и принц пригласил первую красавицу королевства — Люсинду Волфсон.

На следующее же утро принца вызвал к себе Его Величество король. Едва дождавшись, когда солнце лениво выползет из-за горизонта, гонец постучался в дверь особняка принца.

Принц принял гонца в спальне, пока слуга брил его и завивал волосы.

— Чего желает Его Величество, наш отец? — спросил принц.

Внутри все сжалось: вести из дворца спозаранку никогда не были к добру.

— Его Величество желает видеть вас, Ваше Высочество, у себя в срочном порядке в течение этого часа. Сопровождение уже прибыло и ожидает у ворот, — отчитался гонец, держа спину преувеличенно ровно, протянул принцу пергамент, запечатанный не просто так, а магией Томасины, чтобы никто другой, в ком нет королевской крови, не смог прочитать написанное.

Принц принял письмо и распечатал его.

Но пергамент был практически пуст. Сайлас сухо и достаточно коротко приказывал сыну приехать во дворец для аудиенции, намекал на вопрос государственной важности и призывал поторопиться, чтобы решить всё уже сегодня, а не растягивать это на несколько дней.

Даже не позавтракав, принц приказал оседлать коня и поехал во дворец в сопровождении двух слуг и целой кавалькады стражников, словно король боялся, что его сын сбежит.

У лестницы дворца его уже ждали и также под присмотром повели в рабочий кабинет Его Величества. Король был хмур с утра и слишком явно не успел выспаться. Под глазами залегли глубокие тени, лицо было бледным, несмотря на все ухищрения дворцового лекаря.

— Присаживайся, сын, — велел он, махнув рукой в сторону кресла. — Разговор нам предстоит непростой.

— Да, батюшка? — принц изобразил почтительность и опустился в глубокое кресло.

— Генерал, которого ты доставил во дворец, оказался племянником короля Гефа, — начал Сайлас, опустившись в соседнее кресло. — Слава Матери, его узнали до того, как он прошёл через наши подвалы и дознавателей. Томасина связалась с придворным магом Гефа, и Корвин согласился закончить войну, при условии, что мы породнимся.

Король замолчал, выжидательно уставившись на сына.

— Прекрасная новость, — улыбнулся принц. — Король Корвин хочет в жены принцессу Мишель?

— Король Корвин женат, — поморщился Сайлас. — Надо знать международную политику, сын, а не всё в солдатиков своих играться. Но у него подросла дочь, — Сайлас выложил перед Джеком на низкий столик маленький круглый портрет девицы неопределённого возраста, без какого бы то ни было проблеска ума на выбеленном лице.

У принца сердце ухнуло куда-то в желудок, но он посмотрел на портрет. Разумеется, принцессе польстили. Живописцы всегда так делают. Да и потом, даже если бы она была хрома, крива, горбата и с бородавкой на носу, это не имело бы значения.

Что бы там ни думал король, принц хорошо разбирался в политике.

— Что Корвин дает за ней? — спросил принц, желая знать, за что его продают.

Сайлас улыбнулся, наконец удобно устроившись в кресле, было видно, что он готовился к долгой осаде собственного сына, чтобы в конце, как и всегда, впрочем, просто приказать.

— Они уводят войска из Лисьего леса, все территории от Гор до Великой реки отходят под наш контроль.

— Неплохая подвижка границ, — спокойно кивнул принц. — А личное приданое принцессы? Впрочем, что мне до бабьих тряпок, верно?

— Правильно мыслишь, сынок. Но и личное приданое есть. С принцессой тебе отходит приграничный форт с замком “Соколиное гнездо”, после свадьбы туда и отправишься, порядок наведёшь, гарнизоном займёшься, — по-отечески тепло улыбнулся Сайлас, хотя в глазах всё равно стоял холод. — А пока Корвин просит нас помочь с его внутренними врагами.

— Надеюсь, гефская принцесса — как ее зовут, Ваше Величество? — останется в столице. Что столь высокородной особе делать в приграничном замке? — осведомился принц.

— Как можно разлучать молодожёнов? — делано изумился Сайлас. — Да и Розалине полезно посмотреть на мир вне дворцовых стен, женой себя почувствовать, к народу, опять же, поближе оказаться, чтобы понимать его нужды. В Храм пойдёте в день Солнцеворота. Как раз всё и подготовят к церемонии, и ты с делами управишься.

До Солнцеворота было вдоволь времени — больше трех месяцев. Принц мягко и совершенно фальшиво улыбнулся. А хорошо бы его невесту по дороге до Шайло сожрали волки…

Вдогонку к новостям о скорой свадьбе Сайлас добавил Джеку приказ выдвигаться с отрядом, который он сформирует сам, за одним исключением, на территорию Гефа, встретиться там с проводниками и оказать посильную помощь в выкуривании каких-то мятежников с серебряных рудников.

— Которые, между прочим, отойдут тебе вместе с приданым.

— Прекрасно, — снова улыбнулся принц. — Просто прекрасно.

@темы: сказка, Короли, Рамлоу, Джек Бенджамин, @PaleFire

---

Песня стаи.
1.

Лес в этом году просыпался тяжело, кряхтел, как столетний дед, выгоняя медведей из берлог, хрустел валежником, отказываясь подставлять бока первым тёплым лучам солнца, кое-где припрятав грязно-серые кучи слежавшегося снега. Но птичий гомон оглушал. Пернатые почувствовали весну и на все голоса спешили рассказать об этом и всему остальному зверью, пробудить лес от спячки.

Пастораль.

Если бы не одно “но” — откуда-то с севера тянуло запахом крови и отчаяния, почти животного страха и одновременно предвкушения скорой поживы. Воняло смертью.

И лес притих, замер в ожидании развязки, выпуская из своих недр самых страшных существ, первозданную тьму, призванную защищать волшебную чащу от живых и мёртвых, особенно от мертвых.

Принц во главе своего отряда пробирался сквозь чащобу. Его люди были опытными бойцами и старались двигаться как можно тише. Не звякало снаряжение, не хрустели ветки под ногами, не чавкала влажная земля.

Принцу было не по себе. Этот лес… он не был дружелюбен или хотя бы равнодушен к людям. Он был враждебен, и принц это чувствовал. Но приказ есть приказ, и отряд двигался дальше.

— Не одни мы здесь, — прошептал кто-то из бойцов.

Другой осенил себя отводящим духов жестом, сплюнул под ноги. Все, как один, желали бы оказаться как можно дальше от проклятого богами и самой Матерью леса, но другой дороги не было, не получалось пройти незамеченными для соглядатаев противника, а Его Величество чётко приказал — кто-то из командного состава Гефа в ближайшую седмицу должен быть доставлен в лагерь и допрошен, и его не волновало, как и кто его доставит.

Никто не роптал, когда исполнить приказ вызвался принц, не пытался его отговаривать, лишь качали головами и призывали Матерь помочь, отвести беду, закрыть взор лесным демонам.

Но на той стороне, видимо, молились усерднее — то тропа прямо из-под ног убегала, то корни, словно живые, из земли выворачивались, то ветки цеплялись за одежду, не пуская вперёд.

Но принц вел и вел свой отряд, глядя во все глаза и прислушивась. А когда сквозь густую поросль орешника увидел черные с желтым мундиры врага, приказал остановиться и рассредоточиться.

Надо было дождаться сумерек, чтобы пробраться во вражеский лагерь и добыть там кого-нибудь из командиров. Солнце клонилось все ниже и ниже, оглаживая корявые стволы косыми лучами, сумерки уже близились, открывая тропы своим детям, нетерпеливо жмущимся под корягами.

Стоило последним лучам догореть, укутывая всё вокруг серым, как тьма зашевелилась, заворчала недовольно — слишком долго лес терпел, долго ждал, пока люди покинут его, пока перестанут гореть костры и стонать деревья под тяжёлыми топорами. И его терпение достигло предела.

Загомонили птицы, заухали, захлопали крыльями, взвиваясь в темнеющее небо.

Принц почти отдал команду выдвигаться, когда в лес хлынул черно-желтый поток. Зазвенели тетивы арбалетов, грубый гортанный голос выкрикивал команды, и личный отряд разведки принца едва успевал отстреливаться, отмахиваться короткими палашами. На принца словно из ниоткуда выскочили двое. Одного он застрелил, второго успел ткнуть мечом, но и тот был не промах. Принцу прилетело кистенем по голове, и мир опрокинулся в темноту.

Лес никогда не вмешивался в дела людей, никогда никого не защищал, кроме самого себя и своих чад, не реагировал на принесённые в его славу магом черно-желтых людишек жертвы, но и не прятал в ответ оранжевых, не укрывал их своей дланью, насыщаясь кровью павших в бою.

Штандарты падали на землю, знамёна втаптывались в грязь, черно-желтые ликовали, не замечая сгустившуюся между деревьев тьму, не слыша предостерегающего рычания.

— Взять, — прошелестело среди деревьев, и тьма сорвалась с поводка, огромными чёрными, словно безлунная ночь, волками ринулась вперёд, сбивая с ног, вгрызаясь в глотки дерзнувших переступить границу леса во внеурочный час.

Волки выли, гнали обезумевших от страха чёрно-жёлтых, слизывая с палой прошлогодней листвы тела павших. И никто не видел высокую фигуру, замершую рядом с растростёртым среди корней ели мальчишкой.

***

Принц очнулся в полной темноте. Где-то ухала сова, а рядом Джек слышал чье-то частое дыхание. Пахло псиной. Он попробовал пошевелиться и не удержал стона: голова болела невыносимо.

— Лежи уж, — хмыкнул кто-то рядом, и на грудь принца надавили с силой. — Что вас всё в лес несёт?

Но ответа от принца никто и не ждал, его лишь подхватили на руки, прижали к груди и куда-то понесли.

Тени скользили среди стволов, унося принца всё глубже в заколдованную чащу, сопровождая свой бег радостным, почти собачьим тявканьем и скулежом.

От тряски принц снова провалился в беспамятство.

***

Брок никогда никого не приводил в свой дом. Во-первых, гостей он терпеть не мог. Во-вторых, недолюбливал всех людей скопом за предрасположенность к потребительскому образу жизни. В-третьих, жил он в самой колдовской чаще, служил лесу и лишь им одним полнился, довольный таким существованием, но почему-то сейчас пройти мимо человеческого ребёнка не смог.

Доспехи и аляповато-оранжевые тряпки его не обманули — предводителем одной из сторон был совсем ещё мальчишка, едва ли разменявший третий десяток весен. Волки хотели сожрать и его, проглотить лёгкое тело, но Брок не позволил: дышит же ещё, но и не бросил, не оставил в еловых корнях приходить в себя рядом с бывшим лагерем черно-жёлтых.

Ему, как и лесу, было наплевать на человеческие дрязги, он не занимал ничью из сторон. Смерть для всех была едина, как и законы самой Матери. А дети по этим законам были священны.

Устроив мальчишку на своей лежанке, Брок набрал в глиняную миску согретой в печи воды и присел рядом, чтобы смыть с лица и лба запекшуюся кровь, осмотреть рану и думать, как лечить. По-хорошему, найденышу следовало бы завязать глаза плотной тканью, чтобы не видел ничего и не смог признать, случись им встретиться где на дороге, но Брок плюнул на предосторожности. Ничего, он сумеет отвести глаза, а так пусть смотрит, ничего толкового все равно углядеть не сумеет, а сумеет — так не поверит никто ему. Мало ли ходит слухов про Хозяев Леса, но никто людей в них никогда не признает.

Принц пришел в себя от того, что ему жутко хотелось пить. Он вдохнул воздух — странную смесь запахов курного жилья, старой крови, трав, копченого мяса, прели и мха. Над головой под низким потолком висели связки сушеных трав и что-то еще, что он не мог узнать.

— Пить… — еле шевеля пересохшими губами, попросил принц.

Брок снова сел рядом, наклонился над мальчишкой, придерживая одной рукой его голову, а второй поднёс к губам глиняную кружку с травяным отваром. Рановато болезный в себя пришёл, ему бы спать и спать ещё, силы восстанавливать, вон, рана на лбу только-только коркой покрываться начала.

— Пей-пей, маленький, — приговаривал Брок. — Пей.

Питье было приятное, прохладное и кисловатое. Принц жадно пил, а потом снова провалился в сон, прямо с кружкой у потрескавшихся губ.

Двое суток выхаживал Брок чужого ребёнка, сам перебравшись спать на лавку, двое суток слушал ворчание волчьей стаи, призывы побегать, пока луна высоко в небо поднимается, но отойти от мальчишки почему-то не мог, слишком волнительно за него было. Рана на голове потихоньку заживала, покрытая мазями из магических трав, затягивалась тонкой розовой кожей, обещая на третьи сутки только шрам оставить.

Принц не знал, сколько прошло времени, пока он был в отключке. Он проснулся и сел, опираясь на подрагивающие руки. Огляделся, ничего не понимая. Не бывал он прежде в таких землянках. Все же принц.

— Мне бы в отхожее место… — неуверенно попросился он.

— Тогда поднимайся, — насмешливо ответил Брок, и не думая вставать из-за стола. — Или думаешь, на себе тебя поволоку?

Принц встал, цепляясь за стену.

— А где?.. — спросил он.

— Пойдём, — Брок всё же махнул рукой.

Он, конечно, мог и словами объяснить, но за мальчишкой присмотреть всё же стоило, хилый он какой-то, ещё навернётся, за порог зацепившись, и все старания прахом пойдут.

Стоило Броку толкнуть тяжёлую дубовую дверь, как у ног один из волков оказался, прижался лобастой мордой к бедру, заворчал мягко, но неодобрительно, ругая и за человека в их доме, и за пропущенные прогулки по лунным тропам, и за зайцев, что Брок у стаи забрал для своего человека, ободрал и огнём испортил вкусное сочное мясо.

— Знаю, Джекки, знаю, набегаемся ещё, — заворковал Брок, ласково погладил по морде и отпихнул её. — Только с дороги уйди.

— Волк… — растерянно сказал принц. — Какой большой…

— Не бойся, — усмехнулся Брок, потрепал за ушами разворчавшегося волка. — Не укусит, если руки к нему тянуть не будешь.

Волк повел носом и показательно громко чихнул, отступил с дороги.

— Волки не любят, когда их гладят? — удивился принц и наконец огляделся.

Вокруг был лес. Глухой, густой, без единой видимой тропинки, а поляна, на которой стоял дом, была на удивление большой и, на первый взгляд, абсолютно круглой.

— Волки чужих не любят, — оскалился Брок. — Тебе вроде в нужник надо было. Уже передумал или не успел? Если что, тебе вон туда.

Брок ткнул пальцем в деревянную будку с вырезанным на двери полумесяцем.

— Сам-то справишься или подержать?

Принц залился краской и буркнул:

— Я сам.

Оправившись, он вышел из будочки и принялся разглядывать своего спасителя. Лицо волчье, и глаза волчьи, и уши острые, и волосы как шерсть, но человек. Странный.

— Благодарю тебя за спасение, — сказал принц. — А мои бойцы, они полегли?

— Все до одного, — прижмурившись, ответил Брок и облизнулся против воли.

Он помнил, как стая пела, радовалась такой богатой добыче, утолившей голод на несколько ночей вперёд, а он радовался вместе с волками. Радовался бы, если бы не пришлось ухаживать за человеческим мальчишкой, которого прихватил с собой зачем-то.

— Это я виноват, — понурился принц. — Повел их на верную смерть. У меня был приказ, но командовал я. Моя вина.

— Бывает, — отмахнулся Брок. — Опыт — сын ошибок.

Он потянулся всем телом, скинул меховую накидку, оставаясь в одних только полотняных штанах, босой, подставил солнечным лучам сначала один бок, потом второй, повёл плечами, словно приноравливаясь к человеческому телу. Любил Брок весну, любил просыпающуюся природу, запах оживающего леса, мягкой грязи под ногами, а вот людей на дух не выносил, с их гомоном, кислым запахом немытого тела… Поведя носом, Брок чихнул.

— Тебе бы помыться, полководец.

— А есть где? — обрадовался принц.

— На речку не поведу — ещё утопнет, — принялся вслух рассуждать Брок, обходя мальчишку по кругу. — Ключевая вода холодная для него — заболеет. Баню, что ли, натопить? Будешь в бане мыться?

— Буду, — закивал принц. — Баня — это хорошо. Месяц на передовой — а вода в ручьях холодная.

На том и решили. Мальчишку Брок у крыльца оставил, под присмотром лесных духов, а сам дровами занялся. Любил он баню, её жар, запах дубовых веников с можжевеловыми веточками. Любил потом разбежаться и в снег нырнуть, развалиться на белоснежной перине, выдыхая густые клубы пара, а потом обратно в баню.

Махая топором, Брок поглядывал на пристроившегося на крыльце мальчишку, чье имя он так и не спросил. Без надобности оно ему, вот пойдет луна на убыль, нагуляются волки с духами, натешатся, и Брок выведет его к людям, оставит на исхоженных тропинках. Так зачем ему запоминать имя того, кого он больше и не увидит? Зачем знакомиться?

Принц же любовался широкими плечами волчьего человека, тем, как играют мускулы на его раскачанной смуглой спине, как набухают вены на жилистых сильных предплечьях. Любил принц мужскую красоту. Завораживала она его, завлекала.

Когда с дровами было закончено, Брок подошёл к бочке с дождевой водой, умылся, поплескал на себя и, встряхнувшись, словно зверь, подхватил наколотое. Баню топить — небыстрое дело. Пока печь разгорится, пока прогреется как следует, да камни накалятся, семь потов сойти может, хотя Броку спешить особенно было некуда. Всё одно ночи ждать, чтобы со стаей в лес отправиться можно было.

В животе у принца громко заурчало от голода. Сколько он уже не ел? Неважно.

— А мой меч? — спросил он. — Сгинул?

— Отдам, — хмыкнул Брок. — Но потом. В моём доме оружию нет места.

Брок прекрасно слышал бурчание желудка мальчишки, но кормить его перед походом в баню было не самой хорошей идеей, хотя… Подумав немного, Брок налил в плошку бульон из-под зайчатины и вынес ее на улицу.

— Подкрепись и научись о своих нуждах говорить. Ты не волк, тебя понимать я не обязан.

— Благодарю, — сказал принц, принимая плошку и ложку. — Благодарю за заботу.

Он начал неторопливо и аккуратно есть, наваристый жирный бульон был вкусен, и даже отсутствие соли его не портило. Зато в нем были какие-то ароматные травы, от которых принцу сразу стало лучше. Он взбодрился и спросил:

— Чем я могу помочь?

— Сил набраться ты должен, чтобы уйти отсюда. Лес не любит чужаков, не любит людей, особенно в самом своём сердце. — Брок сел рядом, вытянул босые ноги, а сам откинулся спиной на ступени, зажмурившись от яркого солнца. — Это и будет самой лучшей помощью.

А ещё Брок хотел, чтобы мальчишка меч свой унёс куда подальше, слишком резко от него пахло злым железом, слишком волновались волки.

— Я уйду, — уверенно сказал принц. — Я… не нужен я тут, зачем мне оставаться? Далеко отсюда до войскового стана Гильбоа?

Брок удивлённо вскинул брови. В мальчишке чувствовался надлом, неправильный, резкий, словно в душе бездна разверзлась и утягивала в черноту всё хорошее, что должно было быть в его юные годы, оставляя только стылое одиночество. И слова у него были странные, непонятные Броку.

— Поправишься и вернёшься к людям. Выведу из леса, укажу дорогу, а дальше, не обессудь, сам.

— Благодарю тебя, — сказал принц. — Ты… оборотень? Я никому не скажу про тебя. Скажу, что ударили по голове, я плутал по лесу, не помню, что было и как вышел к людям.

Глаза Брока блеснули золотом, он улыбнулся, демонстрируя чуть удлиненные клыки, но отвечать не стал, незачем было. Всё равно мальчишке никто бы не поверил, оборотней несколько десятилетий никто не видел.

— Раздевайся и дуй в баню, — велел Брок, сунув нос в парную и удостоверившись, что жара достаточно.

Сам-то он баню топил только зимой, с весны до конца осени плескаясь в ручьях или лесном озере. А сейчас надо было отмыть мальчишку, напарить его как следует.

Принц послушно разделся, аккуратно складывая грязную пропотевшую одежду на завалинку, и выпрямился, подставляя бледное стройное тело свежему ветерку.

Брок присвистнул, облизал мальчишку взглядом, любуясь его хрупкостью. Звериная суть брала своё, требуя подмять под себя щенка, сжав зубами холку, присвоить, пометить, научить жизни, но люди не годились на роль пары, потому Брок прошёл мимо мальчишки, а не ткнулся носом ему в шею, предлагая близость. Раздевшись, Брок скользнул в жаркую темноту парилки.

Принц вошел в баню следом за ним. Свет в жарко натопленную парную, пахнущую березой, дубом и можжевельником, проникал только через малюсенькое окошко, и принц порадовался этому, потому что статное сильное тело оборотня в полумраке было почти не видно.

Взбив в медном тазу воду с мыльным корнем, Брок окунул туда мочалку и подступился к мальчишке. Уж он его отмоет дочиста, от всех запахов города, железа, от всех болезней очистит колдовством, древним как сам мир, напоит магией, подарит удачу, чтобы этот человеческий ребёнок шёл по жизни легче.

Мочалка летала по хрупкому телу, тёрла, гладила. Ладони мяли мышцы, разбирали нервные узлы. Брок тихо порыкивал в такт собственным мыслям, ворчал, когда мальчишка начинал покряхтывать.

Принц постанывал под сильными руками. В какой-то момент ему показалось, что он превратился в тряпичную бескостную куклу, в каких играла сестра, и этот здоровенный мускулистый оборотень будет вертеть его, как хочет, как игрушку. И принц был не против.

Разложив мальчишку на низкой деревянной лавке, Брок взялся за дубовый веник, взвесил его в руке и с силой опустил на спину, прошёлся от острых лопаток до самых розовых пяток, особенно отходил круглую аппетитную задницу, наслаждаясь самим процессом, тем, как краснеет белая кожа.

Принц с непривычки попискивал под веником, но потом совсем расслабился и растекся по лавке. Ему казалось, крепкий дубовый дух пропитал его насквозь.

— Как хорошо… — тихо пробормотал он, когда оборотень в очередной раз окатил его из шайки.

На мгновение Брок притёрся к мальчишке всем телом, вжал его в лавку, ткнулся носом около уха, втянул запах.

— Вот теперь правильно пахнешь, — рыкнул он и поднялся. — Обмывайся и иди в холодную, завернёшься там в отрез ткани и посиди, выйду — козьего молока налью.

Брок отвернулся к медному тазу с мыльной водой, окунул в него мочалку, намереваясь теперь отмыться сам.

— Давай я тебе спину потру, — несмело предложил принц.

Отказываться Брок не стал, отдал мочалку, развернулся спиной, позволяя мальчишке самому решать, где и как его мыть.

Принц взбил на мочалке пену и начал мыть широкую спину, сужающуюся к талии — могучие плечи, мощные лопатки, ложбину хребта, крепкие бока. Он старался изо всех сил, но оборотень даже не покачивался. В темной бане было сложно что-то разглядеть, и принц мог только представлять себе мокрый пушок на пояснице, темные волоски между мускулистых ягодиц…

— Ты весь такой… — сказал принц. — Ни капли жира.

— Я же не медведь — жир нагуливать, — Брок сверкнул из-за плеча золотом глаз, оскалился, рыкнул, довольный, подставляясь под ладонь с мочалкой, задрал вверх руки, давая лучший доступ.

Принц еще раз вспенил мочалку и начал намывать бока с четким, видимым даже тут рисунком межреберных мышц. Намылил мохнатые подмышки, прошелся по волосатым бедрам.

Щекотное удовольствие растекалось теплой волной по телу. Брок жмурился, ворчал одобрительно, подбадривая мальчишку, оказавшегося таким ладным, правильным. Нет чтобы засесть в холодной, помогать взялся, не гнушаясь прикасаться, да ещё и к кому — к оборотню.

— Давай я тебя попарю? — предложил принц.

У него немного кружилась голова от жара, от пара и от близости такого могучего мужика.

— А вот это лишнее, малыш, ещё угоришь, так что давай в холодную, посиди отдышись, я быстро, — велел Брок, окатил мальчишку из второго таза и выставил за дверь.

Неправильно было смотреть на этого человеческого ребёнка, неправильно хотеть его забрать себе. Люди отвыкли от лесов, забыли заветы предков, заточили себя в коробках из камня. Но мальчишка Броку определённым образом нравился.

Принц выкатился в холодную, завернулся в отрез грубого небеленого льна и постарался отдышаться. Голову вело. В паху было горячо и тяжело пульсировало, словно там билось второе сердце. Принц растерся жесткой тканью и сел отдышаться и проветрить голову. Почесал небритую щеку и подумал, что бриться-то ему и нельзя: если он будет бритый, никто не поверит, что он, беспамятный, скитался по лесу.

Прошло и правда не слишком много времени, и Брок распахнул дверь, вышел в холодную в клубах плотного пара, потянулся, расправляя плечи, искоса глянул на мальчишку.

— Сиди-сиди, — улыбнулся по-доброму. — Сейчас пожрать нормально организую.

И как был, вышел наружу, совершенно не стесняясь наготы.

В доме в остывающей печи стоял ещё теплый мясной бульон с зайчатиной. Выловив побольше мяса, Брок сунулся в подпол за соленьями, набрал прошлогодних яблок, кувшин с молоком, крынку мёда и всё это добро понёс к бане.

— Мы будем есть здесь? — удивился принц, когда оборотень вернулся с едой, как был, обнаженный и такой притягивающий. У него на груди почти до самой шеи росли густые черные волосы. Они спускались к животу и ещё больше густели на дорожке, ведущей от пупка к паху. Тяжелый член покачивался под паховой порослью. Принц успел заметить маленькую родинку на нем и смущенно отвел глаза.

— А чем здесь плохо? — хмыкнул Брок, расставляя по столу снедь. — Пахнет вкусно, теплом от парилки тянет. Вот высохнешь, наешься, согреешься как следует, и можно будет идти в дом, а то продует. Сопливые щенки, конечно, милые, но тебе набираться сил надо, а не ещё хвори притягивать.

Принц был голоден, но ел не спеша, не облизывал пальцы, хотя еда была такой вкусной и свежей, какой никогда не бывала во дворце. Принц не любил жить во дворце. Он с шестнадцати лет был в армии и дослужился до старшего лейтенанта, и ему это нравилось. У него не было серьезных провалов, кроме этого, в лесу, который почему-то называли Лисьим, хотя, оказывается, он был вовсе не Лисьим, а волчьим.

А вот Брок нисколько не стеснялся и не ограничивал себя, с громким хрустом разгрызая тонкие косточки, сьедая их полностью, без остатка. Молоко тоже шло на ура, хотя сам Брок и не любил вонючих коз, но только их можно было содержать в лесу, особо не беспокоясь о пропитании.

На улице смеркалось, в холодной становилось темновато, хотя Брок и распахнул дверь на улицу. Он слышал, как волновались сновавшие в лесной чащобе волки, слышал их тихие пока призывы оставить мальчишку в доме и выйти поиграть, порезвиться, пока луна круглобока.

— Давай в дом, забирайся в постель и спи.

— Да, — принц сонно кивнул. — Благодарю тебя. Можно мне узнать твое имя?

— Я — Брок.

@темы: сказка, Короли, Рамлоу, Джек Бенджамин, @PaleFire

---

Коты, спасибо за донат. Прикупил себе пачку кофе и снова оживаю по-тихоньку!
готов к труду и обороне!)))

---

ты ж мой котик

31.05.2019 в 21:25

Пишет  Бастард:

Эх, Крис, твои бы слова...))

- Женился бы, скорее всего, на Баки. У нас есть история, он мой самый давний друг.

(c)

Обзорам

[L]Бастард[/L] - <a href="http://fortweyr.diary.ru/p217776480.htm">гифка</a> с Крисом и правильным партнёром для Стива

---

*о творчестве

Тридцать вырванных страниц
29 — Ладонь мне предсказала смерть, двоих детей и море

(Думает о смерти/Умирает, но как-то спасается/оживает)

Дальше разбирательство шло уже без непосредственного участия Брока. Нет, его, конечно, допросили, и если бы не маячившие за спиной Барнс со Стивом, то скорее всего и списали бы как одного из участников успешно подзабытой всеми «Гидры» — слишком много Брок знал того, что ему знать было не положено. Но покровителей он нашёл себе что надо…

В ЩИТ таскали всех, кто мог так или иначе подтвердить слова Брока, собранные им в течение всей службы сведения. Перебирали фактами, предположениями, строили теории одна смешнее и фантастичнее другой, но ничего так и не предъявили. То есть совсем ничего, хотя в каких-то знаковых для страны или того же ЩИТа операциях ни сам Брок, ни СТРАЙК участия не принимали. Не дотягивали по уровню довериям, видимо. Да и трудно трахать командира отряда, когда его мотает по всему миру и могут завалить на первом же задании. Вот Пирс и держал его при себе.

— Вы очень удобно устроились, мистер Рамлоу. Что тогда, что сейчас, — ухмыльнулся Фьюри.

Брок не стал огрызаться, хотя за понятливость директора ЩИТа хотелось самое меньшее пристрелить. И ведь давил специально, урод одноглазый, нашёл болевую точку и давил, уверенно так, в глаза заглядывая. Хотя видел отчеты медиков, видел круглые точки шрамов от ожогов на предплечьях и запястьях, видел записи. Понимал, всё прекрасно понимал, что творилось с Броком, но, видимо, и у него было что-то большее к Пирсу, глубоко личное, чем работа и старая-старая дружба. Не мог Николас Фьюри так сильно проебаться и не заметить многоглавое чудовище прямо перед носом.

— Беру чем умею, — в тон ему отозвался Брок, беззаботно пожал плечами. — Зато гибкость выработал просто феноменальную. Но вы же видели, директор.

За его спиной закашлялся, подавившись кофе, Стив, хохотнул в кулак Барнс. Фьюри лишь сверкнул единственным глазом, полыхая лимонно-зелёным, вызывая стойкое желание вернуться в родную «Гидру», там хоть известно что и от кого ожидать.

Эти двое всегда теперь были рядом. И если с принцессой ещё понятно, он хоть и нет-нет да жался к Стиву, касался его в совершенно неожиданных местах, не смущаясь никого, но и от Брока не отходил, хмурой тенью следовал. А вот Стив… понятно, что из-за Барнса он готов был выше головы прыгать, раскатывать всех не согласных с его позицией тонким слоем, но и Брока отчего-то тоже включил в тот самый приоритетный список, состоявший когда-то только из одного имени.

Нет, они не говорили, не обсуждали произошедшее на Базе «Гидры», Пирса, прошлое самого Брока и его место в жизни теперь уже официально ожившего по всем бумагам Баки Барнса. Стив просто поставил галочку рядом с именем Брока. И это напрягало.

Не то чтобы Брок был сильно недоволен. Он хотел быть рядом со Стивом и сам, познакомиться как следует, узнать его, сравнить с теми ощущениями, что тот вызывал в нём с юности, как-то определить для самого себя, что будет дальше, но в чудеса Брок не верил и прекрасно помнил о том, что друзей надо держать близко, а врагов ещё ближе. Всё же это именно он оттяпал добрую половину внимания нежно любимого Стивом Барнса.

— Мой Детка, — привычно урчал по утрам Барнса, потираясь внушительным стояком о бедро Брока, сбивая с мысли и мешая готовить завтрак. — Сладкий, горячий.

А Броку хотелось не трахаться, а головой о мраморную столешницу приложиться из-за внимательных взглядов перебравшегося к ним с принцессой в дом Стива.

Проще от его переезда не стало и спокойнее тоже. По крайней мере, Брок чувствовал себя жабой, лежащей вспоротым брюхом кверху. В его нутро лезли в ЩИТе, выискивая там непойми что, то ли всё-таки предателя, то ли маргинала-извращенца, то ли всё же жертву странно сложившихся обстоятельств. Лез и Стив. Хотя тут Брок с легкостью мог его понять: и взгляды, и бесшумные появления за спиной, и даже попытку как-то сносно сосуществовать на одной территории, но всё равно из дома Брок сбегал, стоило появиться такой возможности.

В Трискелионе было до странного спокойно. Фьюри, как и обещал, не распространялся о том, что происходило в его кабинете, о сотне часов видеофайлов, документации на добрую половину работников Пентагона и Белого дома. Да и о смерти Александра Пирса, как оказалось, никто не был в курсе. А потому Брок чуть с ума не сошёл, явившись на очередной допрос в кабинет Фьюри, обнаружил в одном из кресел Пирса… живого.

Сердце, пропустив удар, подскочило к горлу, сбивая дыхание. Брок попятился к двери, ничего не слыша, не понимая, потянулся к кобуре, даже не осознавая, что сейчас полностью безоружен. Он видел только глаза, неприятно тонкие губы, пальцы и тяжёлый перстень на указательном. Видел пронзительную синеву — свой собственный страх, ужас, выступающий кровь, подгибающий колени.

— Рамлоу? — словно сквозь вату раздался голос Фьюри.

В голове Брока щёлкнул взводимый курок. Он вылетел прочь, игнорируя лифты, бросился вниз по лестнице. Надо было уходить! Быстро! Сейчас!

Раз жив Пирс — значит, ничего не изменилось для самого Брока.

Мысли лихорадочно метались. Он чувствовал бедром вибрацию телефона в кармане джинсов, слышал чьи-то голоса, но не мог остановиться, даже врезавшись со всего размаху в Джека.

— Ты чего такой шальной? — удивился тот, дёрнув Брока на себя, сжал крепко за плечи, не давая дёргаться. — Во что тебя втравили эти непуганые супергерои?

— Пирс, — прохрипел Брок.

— Чего Пирс? — не понял Джек, огляделся по сторонам и потащил Брока подальше от заинтересованно прислушивающегося к их странному разговору народа, впихнул в какой-то пустой кабинет. — А теперь рассказывай, с какого хрена у тебя рожа как у камикадзе.

— Пирс жив, я видел его у Фьюри, — на одном дыхании выпалил Брок, лихорадочно соображая, что теперь делать.

Он только вернул всех своих бойцов в мир живых, подписал бумаги на их назначение в группу боевого реагирования ЩИТа, только настроился на относительно мирную жизнь, без адреналиновых скачков по поводу и без, как всё пошло по пизде.

Страх стерся, истаял в жарком огне слой ненависти. Брок понимал, что больше в руки Пирса не дастся, не позволит причинить вред кому-то из своих бойцов и скорее застрелится, чем вернётся обратно в кабинет. Какую бы игру не затеял Фьюри — Брок больше во всём этом не участвует или… ладони сжались в кулаки.

— Пять минут отряду, чтобы покинуть Трискелион! — велел Брок, вывернувшись из хватки Джека. — Отходите на границу штата и потеряйтесь.

— Ты что задумал, придурок? — рявкнул Джек и осекся под тяжёлым взглядом. — Брок, не надо, он не стоит того.

— Исполняй приказ, — отмахнулся Брок.

Все вокруг посерело, выгорело.

Он запустил на телефоне таймер обратного отсчета и двинулся в свой кабинет, к сейфу с оружием. Надо было закончить всё это. Пока Пирс жив Джеку, ребятам, Барнсу, Стиву будет грозить опасность. Пока Пирс жив — Брок за страну и ломаного цента не даст. Пока Пирс жив… не будет жизни и самому Броку.

Ну да, его потом расстреляют, а может и сразу. Раз уж Фьюри так легко сумел воскресить своего лепшего кореша, значит, пустит пулю в висок самолично. И наплевать. Брок больше не боялся… ни Пирса, ни самого чёрта. Чужая чернота не имела над ним власти. Хватит.

Зауэр привычно лёг в ладонь. Полная обойма, да больше и не надо. Пирсу хватит и одного патрона, главное - успеть добраться до нужного этажа, не привлекая внимания.

Брок на мгновение застыл перед дверью. Он так и не поговорил со Стивом, не решил с ним ничего, не попробовал сделать хоть что-то… поцеловать. Ведь именно об этом он мечтал с того самого моментах когда увидел плакат в самом дальнем углу книжного магазина. Когда в семнадцать стоял у его пустой могилы на Арлингтонском кладбище с цветами в руках. И, видимо, уже никогда не поцелует, даже не попытается.

За грудиной резануло болью.

Подниматься по лестнице не стал.

Пятидесятый этаж встретил тишиной, запахом каких-то цветов и улыбчивой Катрин на ресепшене.

— Вы вернулись, мистер Рамлоу, — поприветствовала она. — Директор вас всё ещё ждёт.

Восемнадцать шагов до двери, повернуть ручку и… тот же взгляд.

— Мистер Рамлоу, я хочу с вами кое-что обсудить.

Но Брок видел только Пирса, живого Александра Пирса… щегольской дорогой костюм, любимый галстук, итальянские ботинки… видел интерес во взгляде, насмешку на губах...

Зауэр привычно лёг в ладонь...

---

Тридцать вырванных страниц.

29 — Ладонь мне предсказала смерть, двоих детей и море

(Думает о смерти/Умирает, но как-то спасается/оживает)

Дальше разбирательство шло уже без непосредственного участия Брока. Нет, его, конечно, допросили, и если бы не маячившие за спиной Барнс со Стивом, то скорее всего и списали бы как одного из участников успешно подзабытой всеми «Гидры» — слишком много Брок знал того, что ему знать было не положено. Но покровителей он нашёл себе что надо…

В ЩИТ таскали всех, кто мог так или иначе подтвердить слова Брока, собранные им в течение всей службы сведения. Перебирали фактами, предположениями, строили теории одна смешнее и фантастичнее другой, но ничего так и не предъявили. То есть совсем ничего, хотя в каких-то знаковых для страны или того же ЩИТа операциях ни сам Брок, ни СТРАЙК участия не принимали. Не дотягивали по уровню довериям, видимо. Да и трудно трахать командира отряда, когда его мотает по всему миру и могут завалить на первом же задании. Вот Пирс и держал его при себе.

— Вы очень удобно устроились, мистер Рамлоу. Что тогда, что сейчас, — ухмыльнулся Фьюри.

---

*о творчестве

Тридцать вырванных страниц
27 — Свет моей звезды

Осознанием творящегося вокруг пиздеца Брока накрыло уже в машине, когда он выжимал из своей крошки максимум, лихо заходя в повороты. Какие там правила? О чем вы? Брок гнал так, будто бы чувствовал в спину дыхание цепных псов «Гидры», пущенных по его следу, идущих на запах мертвечины и отчаянного злого желания выжить любой ценой и увести своих из-под удара, хотя Роджерс «своим» мог считаться только с очень большой натяжкой.

Самым забавным было то, что неладное в Броке первым почувствовал именно он. Стив сначала мягко попросил остановиться, сжал ладонью плечо и, не дождавшись никакой, даже неадекватной, реакции гаркнул прямо в ухо:

— Стоять, я сказал.

И Брок ударил по тормозам.

Это было последним, что он помнил более-менее отчетливо, кроме предательской дрожи в теле, кислого ощущения во рту, того, как блевал на обочине желчью, поддерживаемый с двух сторон, и тихие голоса, неразборчивые из-за усиливающегося гула в голове.

Уплывать в темноту не хотелось, слишком интересными, неожиданными сделались цвета вокруг, но сознание все решило по-своему, отключив его от мира одним щелчком, отправляя на перезагрузку. Да, может, оно и правильно. Ещё несколько часов назад Брок мчался к Базе и думал, как бы так спасти свою голову, чтобы не лечить в придачу ещё и жопу, а сейчас все так вывернулось, что сохранность жопы перестала быть приоритетной задачей. Потому что в багажнике, завернутое в ковёр, остывало тело Александра Пирса, не последнего человека в стране, и что со всем этим делать, Брок пока не представлял.

Глаза он открыл внезапно, словно и правда система подгрузилась и пинком вернула в реальность, мол, видишь проблему — ищи решение. И первым, что Брок почувствовал, было мягкое и в то же время совершенно незнакомое прикосновение к выбритым почти под ноль волосам у левого виска. Он ощутил чужое пристальное внимание, не такое, как у Барнса хирургически-острое, другое. Брок не мог объяснить этой разницы, просто чувствовал, как с цветами, улавливал оттенок эмоции, а тут различия взгляда, прикосновения. И было дохуя интересно, почему Роджерс… Стив, ещё недавно так ненавязчиво желавший ему выпилиться, вдруг передумал.

Завозившись, Брок открыл глаза и обомлел. Мало того, что Стив его трогал, гладил по голове задумчиво, так ещё и уложил этой самой головой себе на колени, не очень удобно устроившись на заднем сидении.

— Лежи, — усмехнулся Стив и накрыл глаза Брока ладонью, удержал за плечи, не давая подняться.

У самой Башни ему всё-таки разрешили «проснуться» и как-то чересчур загадочно улыбающийся Барнс, даже отдал мобильный телефон, не скривился, уловив чутким слухом голос Тони, лишь на мгновение полыхнул ярко-розовым, затапливая всё вокруг.

— Так, — Брок перебрался на переднее пассажирское сидение, решив не уточнять сейчас свою недавнюю диспозицию. Пофиг, потом разберётся. — Тони нам откроет доступ к секции «С», на подземной парковке, там и обсудим, как дальше жить.

— Там он нас и сдаст, — буркнул Барнс, но вывернул руль в сторону, куда указывали вспыхнувшие светодиодные стрелки, стоило им только съехать в тишину паркинга.

Автомобиль, едва слышно шурша шинами, катился по заставленной дорогими машинами парковке, спускаясь всё ниже, ниже и ниже. Затормозил около раздвижных ворот и снова тронулся с места, когда они с гудением разошлись в стороны.

Тони, как и говорил, ждал внизу, немного нервно постукивая зажатым в ладони телефоном по бедру и кусая губы. Все пространство так и пострелило лимонно-зеленой палитрой, выдавая Тони с головой.

— Показывай, — гаркнул он, едва Брок выполз из машины, ещё не очень твердо стоя на ногах. — И учти, если набрехал, с Башни сброшу и не посмотрю, что кого-то… вдовой сделаю…

Последнее он добавил видимо по инерции, столкнувшись с фирменным взглядом Зимнего Солдата. О, Брок обожал этот взгляд, испаряющий техников из лаборатории вернее очереди в потолок, но Тони не дрогнул, лишь заинтересованно выгнул брови.

— Жена? — ненавязчиво поинтересовался он, на мгновение забыв об общей проблеме, спрятанной в багажник. — Тогда я тебя понимаю. Свои яйца дороже. Жаль, кстати, трахались неплохо.

Барнс рыкнул, сделал шаг вперёд и был пойман Стивом, сжат в объятиях, но оба смотрели так, что Броку и самому захотелось всё поскорее закруглить, отвезти их домой, а уже там поговорить без чересчур языкатых свидетелей.

— Тони, не отвлекайся.

— Да какой там, — тот присвистнул, вызвав уже у самого Брока страстное желание дать Тони в лоб, чтобы прекратить его словесный понос, да и голова начинала раскалываться от яркого навязчивого многоцветия. — Ладно жена, так и любовница ей подстать. Ты потому искал Роджерса? Решил всех стрёмных мужиков Нью-Йорка у себя под крылом пригреть? Слу-ушай, а для меня точно места не останется? Я компактный, неприхотливый и нетребовательный.

— Ты-то? — Брок хмыкнул, глянул на Тони насмешливо и тут же вернулся к вопросу, из-за которого они собрались на одном из секретных этажей Башни, всем собой ощущая — ещё минута — и Стив Барнса не удержит или попусту не захочет держать.

В багажник собственного крузака Брок заглядывал с опаской, до последнего надеясь, что Пирс живее всех живых, сидит себе за столом, пыхая дорогущей сигарой, а та сцена в кабинете просто примерещилась, но ковёр был на месте, как и торчащие из него ноги в дорогих итальянских туфлях.

— Ты не пошутил, — дрогнувшим голосом, разом растеряв всё своё чувство юмора, прошептал Тони, откинул угол ковра, взглянул в лицо Пирса и цветасто выматерился. Брок даже с гордостью подметил парочку своих излюбленных оборотов. — Брок, сладкий, вот почему с тобой вечно словно на войне? Вот как ты умудряешься себе таких «друзей» заводить?

— Я коммуникабельный, — отмахнулся Брок. — Так ты можешь помочь?

— Как? Могу вас вывезти на необитаемый остров и там потерять годика на четыре, пока всё не образуется, или позвонить куда следует, и уйми свою супругу, думать мешает.

Все вокруг затянуло зелёным, глуша все остальные цвета. Броку не хотелось разбираться в чужих чувствах, только не сейчас, когда его собственный эмоциональный фон сбоил, сыпал искрами, то и дело накреняя реальность, грозя снова отрубить, лишь бы дать уставшему мозгу хотя бы немного времени на подготовку. Договориться какая-то с самим собой.

Мелькнула даже в голове на мгновение мысль закончить этот бег, отдать последние приказы и сдаться. А потом будь что будет. Не пощадят. Показательно распнут, как врага, предателя, и жаль не будет, как тому же Роджерсу… ведь он «Гидра», и не важно, чего стоил ему это выбор, как был сделан и сколько за него уже пришлось заплатить. Никому не важно. Разве что кроме самого Брока?

Тони что-то говорил, размахивал руками, активно жестикулируя, снова прицепился к Барнсу, а Брок смотрел только на Стива. Когда-то, очень давно, он смотрел точно так же, стоя среди пыльных полок книжного магазина, смотрел и видел не шаблонный образ героя, а что-то своё, искреннее, видел ответные чувства в глазах давно умершего героя. И сейчас, видимо, снова пытался разглядеть то же самое и не знал, что видит.

— Брок, убери свою благоверную, — слишком громко взмолился Тони, выбивая Брока из тумана собственных мыслей. — Рядом с ним я тупею. Чувствую себя жалкой копией гения.

И ведь точно. Брок вздрогнул, развернулся на пятках, влетел в свою машину, чуть ли не полностью забираясь под водительское кресло, вжал неприметный рычажок почти до упора, сдвигая сидение назад. Не зря же он всё копировал, абсолютно всё: начиная от приказов, планов миссий и отчётов, заканчивая меню в кафетерии и планами эвакуации с подземных этажей, записывал все разговоры, переводя карты памяти так, словно только на них и зарабатывал.

— Тони, у меня есть всё! Всё, что можно нарыть на «Гидру» и Пирса, всё, что может доказать…

— Или дать им возможность списать тебя, — закончил за Брока тот, потёр переносицу и кивнул Стиву. — Ладно, здоровяк, хватай ковёр с Шехерезадой и пойдёмте сочинять историю правдоподобнее всего того бреда, что происходит сейчас. А иначе нас ждет Армагеддон

.

@темы: марвел, Роджерс, часть, проза, Баки, Рамлоу, Стив/Брок/Баки, Брок/Баки, au

---

*о творчестве

Там, где горит свет


В камере Брока всегда горел свет, всегда, с тех пор, как он открыл глаза, его не выключали ни разу, лишь кто-то неизвестный делал либо ярче, либо немного приглушал. Свет не раздражал, не доставлял неудобства, он просто был, лился с потолка, освещая крошечную камеру без каких-либо удобств. Ни койки, ни зеркала с умывальником, унитаза и того не было. Простой каменный мешок со светодиодной панелью на потолке и плотно пригнанной дверью без щелей и зазоров. Да и не нужны были таком, как он никакие удобства. Лишь бы кормили.

— Откройте рот и положите ампулу под язык, мистер Рамлоу.

Безжизненный механический голос из-за двери, и в маленьком окошечке, недостаточном не то чтобы для побега, палец, и то не просунешь, появилась желатиновая ампулка — единственное, что не давало подохнуть, но и сил от такого скудного питания тоже не прибавлялось.

— Откройте рот и положите ампулу под язык, мистер Рамлоу.

Раз в сутки, если верить изменению яркости света, вот уже… Брок не знал сколько прошло времени, потерял счёт на четырёхсотом дне, сбился, пролежав тогда несколько циклов без движения, надеясь, что дверная панель сдвинется в сторону, и кто-нибудь из тюремщиков наконец заинтересуется судьбой арестанта, но никто не пришёл, лишь механический голос равнодушно зачитывал одно и то же, и на полу перед ним скопилось несколько ампул с синтетической кровью, безвкусной, совершенно бесполезной, но не дающей подохнуть такому ценному пленнику.

— Откройте рот…

И снова ампула, слегка пружиня, отскочила от пола.

Брок скосил на неё взгляд, но двигаться не стал. Вчера оборвалась ещё одна нить, связывающая его с реальным миром, там, за стенами его темницы, больно выдрав кусок из сердца, хотя и утверждалось, что у таких, как он, сердца быть не могло. Кто-то из его отряда погиб, кто-то из тех, кто пил его кровь, оставил этот мир навсегда… кто-то. Если бы Брок только мог узнать, то не выл бы зверем, не бросался на идеально ровные стены в надежде, что это не он. Кто угодно, но только не он.

День. Два. Неделя.

Ампула за ампулой.

Он не клал их под язык, а раскусывал, зажмуриваясь, на мгновение ещё веря, что почувствует вкус настоящей крови, а не того синтетического дерьма, что поддерживает в нём какое-то подобие жизни. Но вера не оправдывается. Никогда не оправдывается. В людей нельзя верить, ни в кого. Они предают, разочаровывают, бросают, боятся того, что не могут понять и с лёгкостью выкорчёвывают из мира всё, что не умещается в их сознании.

Люди — еда.

Все.

Кроме его бойцов. Все кроме…

О нём вспоминать слишком больно и страшно.

Брок не знал, жив ли он, тот самый, единственный. Его ли сердцебиение ощущается тонкой пульсирующей нитью, или он тоже сгинул вместе с поверженной «Гидрой». И узнавать не хочется. Зачем? У Брока нет ни единого шанса выбраться. Только свет, меняющий яркость два раза в сутки и маленькая ампула.

— Откройте рот…

Изменения он уловил не сразу, привычный не реагировать ни на что, но когда свет не стал ярче и через несколько суток, если верить собственным подсчётам, Брок стал внимательнее следить. Капсулы и голос не менялись ещё несколько суток. Кормили по расписанию. Но в один из дней вместо ампулы с кровью в стене появилась тонкая щель, обрисовав дверь, с лёгким гудением отъехавшую в сторону.

В лицо ударил яркий искусственный свет.

Прикрыв глаза ладонью, Брок поднялся.

— А ты, смотрю, нисколько не изменился. Сколько лет прошло. Прямо зависть берёт.

Брок ощерился, демонстрируя клыки. Угроза слабая, если учесть, что именно Старк его выловил в тот самый прошлый раз, уж его-то голос он узнает из всех, даже изменившийся из-за прожитых лет.

— Ну-ну, комарик, полегче, — усмехнулся Старк и убрал фонарь так, чтобы яркий свет не бил по глазам, но не выключил совсем, лишь повесил себе на пояс, хотя в коридоре было относительно светло. — Выходи, свободен.

— С чего такой пацифизм? — поинтересовался Брок, даже не думая двигаться с места.

Он был слишком слаб даже для одного рывка к свободе, даже для попытки. Пусть Старк и сильно постарел, очень сильно, забил на попытки молодиться, закрашивая седину и обряжаясь в яркие молодёжные шмотки, но вот его машины за эти годы должны были стать намного сильнее, а снова испытывать на себе жар репульсоров… нет уж, найдите другого дурака, хотя челюсти ныли от желания вцепиться в дряблую шею, вспороть клыками артерию и напиться сладкой, вкусной…

— А-а, сожрать хочешь? — понятливо протянул Старк, оттянул ворот старой, хорошо заношенной футболки. — Хочешь — сожри. Лучше так, чем они…

И отошёл от проёма в стене, скрылся из поля зрения, хотя Брок прекрасно слышал, как тот медленно идёт, шаркая ногами, опираясь ладонью на стену, идёт куда-то в бесконечную тишину коридоров, словно они во всём здании одни.

— Ну ты идёшь?

Старка Брок слушал молча, посасывая через трубочку подогретую химическую бурду, которую ему давали в ампулах. Дрянь полная, но хотя бы в количестве теперь никто не ограничивал. Старк только морщился, замечая сытую улыбку нет-нет да выползающую на губы Брока. Ему было почти хорошо. Потому он всё ещё слушал, а не попытался свернуть Старку шею или просто убраться куда-нибудь подальше, дотянуться до последнего выжившего из своих и… то, что говорил Старк стоило того, чтобы его выслушать.

Мир просрали.

Полностью.

Весь!

Кто первый решился поиграться с пространством и временем, Брок представить себе мог спокойно, особенно после Альтрона, но чтобы с таким итогом...

— Это было самым гениальным открытием, самым важным, — одухотворенно вещал Старк, словно рассказывал не о конце света, а о своих эротических фантазиях, влажных мечтах. — Мы смогли бы скоро начать путешествовать по вселенной.

— Но? — направил его Брок, задолбавшись слушать хвалебные оды собственному гению. Старк не менялся, даже во время полного пиздеца оставаясь самим собой.

— Но пришли они, тени.

Кто или что это, он толком объяснить не сумел, что уже немало настораживало. Старк конечно был той ещё занозой в заднице у мира, но он был гениальной занозой и если чего-то не знал, то… этого не знал никто в пределах их планеты.

Но и рассказанного хватило чтобы призадуматься.

Тени были бесплотны и материальны одновременно, они перемещались с феноменальной быстротой, общались друг с другом на собственном, никому не понятном языке, а потом стали пропадать люди. Сначала никто ничего не замечал. Ну исчез с Сент-авеню торговец хот-догами и с улицы напротив бродяга вечно эти хот-доги клянчивший, оставив после себя только кучку грязной одежды в подворотне. Пропала брехливая соседка, разносчик газет не пришёл вовремя, а потом свет погас во всём мире, и остались только те, кто умудрился остаться так или иначе на свету. Но и на них началась охота этих непонятных тварей.

— Рамлоу, они пожирают свет. Ядерных вечных батарей недостаточно, они перегорают в считанные дни, — как-то потерянно выдохнул Старк, вцепившись пальцами в седые всклокоченные волосы. — И они… они заманивают, зовут голосами ушедших, их тенями. Я даже сейчас слышу шёпот Пеппер из темноты, — он нервно покосился в сторону запертой двери. — Она зовёт меня туда, но там никто, только они.

— А выпустил ты меня зачем? — живо заинтересовался Брок, не стараясь даже заставить себя поверить во всю эту ахинею с тенями, с пропажей людей, стоит погаснуть свету. Всё это очень сильно походило на бредни окончательно спятившего старика, которому внуки совсем перестали уделять внимание, вот он и начал чудить.

Старк скосил взгляд в сторону двери и побледнел. И было из-за чего. Даже Броку стало не по себе, когда тень под дверью ожила, зашевелилась, тонкими пальцами-жгутами потянувшись в их сторону и тут же отпрянув, словно свет десятка зажённых в комнате светильников обжег их.

— Затем, Рамлоу, — лаконично ответил Старк, зашарил в коробках, быстро меняя батарейки в одном из фонарей, зажженных в комнате.

— А как с ними справиться?

— Никак. Нужно просто быть на свету.

Старк его не удерживал, не просил остаться, даже светом поделился, и Брок ушёл, оставив почти сошедшего с ума от страха старика перепроверять батарейки в светильниках. Броку было не до него. Он всё ещё чувствовал мерную пульсацию нити связи и хотел наконец дотянуться, а вдруг это он? Вдруг последний выживший — именно Роллинз?

Город ощущался странно.

Брок шёл по пустым улицам в какой-то небывалой тишине, словно все звуки исчезли вместе с остальными жителями, переместились в какую-то другую реальность, оставив после себя только остов мира плывущий в нигде.

Ни машин.

Ни людей.

Ни света.

Ничего и никого, лишь где-то в отдалении шуршит в мусорном баке крыса.

Брок остановился посреди некогда людного Манхеттена, узнавая и не узнавая его одновременно. Этот город больше не был тем Нью-Йорком, в котором он родился дважды на изломе столетия, где он выжил, поднялся на ноги, определился с дальнейшим течением своей нежизни, где он вляпался сначала в «Гидру», потом в Роллинза и не смог сбежать один, когда представилась такая возможность. Пусть и поймали их в Вашингтоне, но взаперти держали почему-то именно в Нью-Йорке. Уже давно не был. Хотя Брок сейчас и не видел новой рекламы на померкнувших навсегда экранах, новых товаров в тёмных развороченных кем-то витринах магазинов, но город словно умер и сейчас осыпался пеплом, истлевал прямо на глазах, некрасиво разлагаясь огромным уродливым монстром.

Где-то в отдалении мигнул огонёк, вспыхнул яркой искоркой, порхнул от окна к окну на пятнадцатом этаже одной из высоток, высветил на мгновение чьё-то перепуганное, искажённое страданием лицо и погас, погребая чью-то последнюю надежду.

Брок шёл дальше, нёс в ладони маленький почти вечный светлячок, звёздочку, и чувствовал себя последним выжившим. Живым! Как бы абсурдно это не звучало. Он не боялся теней, не боялся тихого шёпота за спиной, протянутых к нему из темноты скрюченных пальцев неведомых невидимых тварей, не выискивал других уцелевших в редких светящихся слабыми огоньками окнах домов. У Брока была своя цель — тонкая, едва трепещущая нить связи, уводящая куда-то прочь от центра, самая важная, последняя из тех, кто был когда-то его всем.

Если бы Брок умел молиться, если бы верил, что его ещё могут услышать, то молился. Кому угодно — Богу, Сатане — лишь бы на том конце его ждал Джек, лишь бы это его жизнь ещё теплилась, указывая дорогу в темноте не хуже маленькой звёздочки в ладони. Брок чувствовал, что с каждым шагом становится всё ближе, а потому шёл, шёл и шёл не обращая ни на что внимания.

За спиной остались Манхеттен, Юнион, Джерси. Брок всё шёл себе вперёд, подсвечивая путь фонариком.

Такие как он не уставали, не могли запыхаться или сбиться с ритма, особенно когда цель с каждым шагом становилась всё очевиднее, всё ближе. Когда вместо тонкой, едва видимой ниточки явственно почудилось тепло, правильное, родное и вовсе бросился вперёд, впечатался грудью в дверь неприметного домика в Трентоне, выбил её и на мгновение почти что умер, ослеп от множества свечей, расставленных по всему коридору, запаху, который не перепутал бы ни с одним другим, оглох от тихого, едва различимого:

— А вот и ты, зубастый. Долго добирался.

… и бросился наверх по лестнице, стараясь не сшибить ничего по дороге, застыл на пороге спальни, едва сдержав горестный стон.

— Что? Разочарован?

Джек едва приподнялся с подушек и тут же упал на них обратно, не найдя в себе сил сесть.

Его невероятно сильный Джек… похудел, болезненно высох, сильно постарел. Глубокие возрастные морщины изрезавшие лицо бороздами, ещё чётче выделили шрамы. Волосы поседели. Он сам будто бы выгорел, но глаза нисколько не изменились, смотрели с той же бесконечной упрямой верой, всегда подкупавшей Брока.

— Да нет, — усмехнулся тот, скинул с плеч куртку прямо на пол и скользнул в объятия, всё ещё крепкие, надёжные. Устроил голову на плече, втягивая носом тот самый запах, пленивший когда-то, пусть и смазанный сейчас химической лекарственной вонью. — Просто соскучился.

— Я знал, что ты придёшь сегодня. Чувствовал.

Джек ласково коснулся губами лба Брока, спокойно выдохнул, будто бы не замечая сгустившейся темноты за дверью в спальню, не слыша гомона голосов, становящегося всё громче, яростнее, не видя, как гаснут одна за одной свечи.

— Джек, — позвал Брок, привставая на локте. — Я успею…

— Не надо, — растянул губы в улыбке тот. — Моё желание уже исполнено — ты сейчас рядом. Разве это не самый лучший день для смерти?

Согласиться с таким было сложно, очень сложно и страшно. Брок только выбрался, только заново обрёл самую важную часть себя, чтобы потерять?

Сердце дёрнуло болью, тупой тоской, но спорить, как и всегда, Брок не стал, уважая желание Джека пройти свой путь именно так и закончить его так и там, как ему самому будет угодно.

— Я люблю тебя, зубастый.

— Знаю, Джекки.

Брок снова устроил голову у него на груди, снова прижался ухом к мерно бухающему сердцу, сам не зная чего, именно ждёт, вздрогнул, когда его головы коснулась ладонь, почти заскулил от боли, но протянул руку к последней ещё горящей свече, вынул ее из стакана.

— И я люблю тебя, Джекки.

Огонёк, в последний раз взвившись яркой искрой, погас...